Юрий Мухин - Три еврея
Проблем не было в посещении разных зрелищ — театров, концертов и прочего. Но дело в том, что я их не люблю. Конечно, когда я стал человеком женатым, то тут уже не только твое мнение главное, но в студенчестве я не помню, чтобы хоть раз посетил театр или концерт даже самого модного певца. Он же певец, в нем главное — его песни, они есть на пластинках и пленках, какого бы черта я ходил смотреть на его физиономию? Что, я не могу найти себе более интересное занятие?
Кино — это другое дело. Фильмы я смотрел все. Порой (а мне кажется, что и часто) мы пропускали занятия и шли смотреть что-нибудь в кинотеатр, который мы звали «Сачок» — от слова «сачкануть». В нем было два небольших зала, в которых шли повторные показы, так что можно было попасть на старый, но хороший фильм. Вывеска кинотеатра смотрела не на проспект (на него выходило кафе, которое тоже звали «Сачок»), и я как-то выяснил, что совершенно не знаю, какое у этого кинотеатра официальное название. Смотрю в «Вечерке» программы кинотеатров города, вижу, что в «Октябре» интересный фильм, но не могу вспомнить, где находится этот кинотеатр. Наконец, по адресу догадался, что это «Сачок». В любом случае в кино — и в компании, и с друзьями, и с девушками, и сам — я ходил очень часто.
Долгое время я прекрасно развлекался в СТЭМе института — в студенческом театре эстрадных миниатюр. Вообще-то я еще на заводе участвовал в самодеятельности в клубе и играл там в драмкружке. Причем играл в старой, еще времен войны юмореске глупого немецкого солдата, для чего мне из какого-то театра привезли настоящую немецкую форму с заплаткой на левой стороне груди — явно от пули или осколка. А тут узнаю, что и в институте есть что-то подобное. Прихожу к ним на репетицию во дворец студентов, спрашиваю, не примите ли в свою компанию? Руководил СТЭМом аспирант Владик Кацман, он просит меня для пробы спеть на мотив арии князя Игоря строчку из какой-то их миниатюры. Нет проблем, я тут же заорал: «О дайте мне диплом свободный, я место здесь сумею получить…» — за мотив не ручаюсь, с этим у меня всегда было не очень, а слова были такие. Все засмеялись, а Владик махнул рукой — принят!
Много лет спустя моя жена встретила однокурсницу, и та поинтересовалась, вышла ли Люся замуж. Жена сообщила, что вышла за Мухина из МЧ-67-3.
— За этого придурка! — ужаснулась однокурсница. Оказывается, она дала мне такую оценку по моим выступлениям в СТЭМе.
СТЭМ был хорош тем, что мы сами выдумывали репертуар, иногда «с чистого листа», иногда брали старые забытые фельетоны, скажем, В. Катаева, и переделывали их на новый лад. Чтобы было понятно, какие основания были у однокурсницы моей жены для столь грустного для меня диагноза, расскажу одну свою юмореску. Я принес из дому валявшуюся во дворе позеленевшую латунную ступку и тяжелый стальной пестик, а также найденную в столе старую неработавшую авторучку. На выступлениях в институте преподаватели сидели в первых рядах, и я подкараулил декана нашего факультета B.C. Гудыновича и, не вводя его в курс дела, попросил подыграть мне. В начале моего номера на сцену вынесли столик со ступкой и пестиком, а меня объявили фокусником. Я вышел и объявил, что мне для фокуса нужен какой-нибудь предмет, и попросил у декана авторучку. Гудынович вынул из кармана мою и подал. Я сунул её в ступку и начал долбать её пестиком, причем перестарался — от первого же удара осколки разлетелись по сцене, и мне пришлось их собирать и снова вкладывать в ступку. Поработав, я накрыл ступку носовым платком и сделал надлежащие пассы со словами «брэкс, фэкс, пэкс». Закончив, перевернул ступку, высыпал на столик обломки ручки и после паузы сопроводил это возгласом:
— Во, зараза! И раньше не получалось, и опять не получилось!
Хохмочка незамысловатая, но зал лег в хохоте, однако больше всего мне понравилось, что на кресле лежал и, вздрагивая животом, хохотал Гудынович, который, видимо, сам не ожидал такой развязки. А мне пришлось смеяться несколько дней, поскольку в коридоре ко мне все время подходил любознательный народ и наивно интересовался, правда ли, что я раздолбал авторучку самому Гудыновичу?
Но вообще-то у нас были и злые юморески, так что и в родном институте, и на гастролях в других вузах города нас принимали очень хорошо — смеялись, а это было главным.
Вспоминая, однако, те времена, прихожу к выводу, что, пожалуй, главным моим личным развлечением, более того, переходящим в увлечение, было чтение. Причем, судя по некоторым книгам, купленным уже тогда, я стал меньше увлекаться выдуманными произведениями и больше историческими или просто документальными. Надо сказать, что тогда практически все много читали: на нашем потоке всегда можно было найти кого-либо и даже несколько человек, с кем можно было обсудить даже очень узкую тему, например, особенности конструкции наших и заграничных самолетов, или оружия, или подробности какого-либо события. У них можно было взять почитать такие раритеты, которые далеко не во всякой библиотеке или спецхране найдешь.
Но я, пожалуй, буду лицемером, если закончу на этом и не освещу еще несколько тем о наших развлечениях.
О выпивкеПрежде всего следует сказать о наших пьянках, тема, вроде, и пустяковая, но и у нас времени и ресурсов пьянки забирали прилично. Однако задумываясь над тем, что было 35 лет назад, и над тем, что вижу сегодня, надо, пожалуй, отметить несколько различий.
Во-первых. И в нашей среде, и даже в среде немного приблатненной молодежи, с которой я тоже был знаком, совершенно не было наркоманов. В приблатненной среде я знал только одного по кличке «Куба», виртуозного карточного шулера при игре в буру, в которой, если кому неизвестно, правилами разрешен обман. Вот про него говорили, что он курит план, но ни что это такое, ни самого Кубу в обкуренном виде я не видел. Помню, однокурсник Жора Паршин рассказал мне анекдот, где было слово «таска». Я не понял смысла этого слова, Жора пояснил, что это «кайф» на жаргоне наркоманов, но для меня и наркоманы были где-то на Луне, да и смысл слова «кайф» мне пришлось вспоминать. Между тем это ведь Украина, вокруг и мака, и конопли было навалом. Более того, наркотические свойства мака всем были известны со школы, поскольку в одном из хрестоматийных произведений украинской литературы есть эпизод, в котором мать, чтобы усыпить больного сына, поит его отваром мака и, передозировав, травит ребенка. Но в те годы в кругу моих друзей не было никаких попыток получить кайф таким дешевым способом. Почему? Это вопрос.
Взглянем на него с другой стороны. Меня просто выворачивает, когда я вижу, как сегодня пьют пиво — «из горла» и на ходу. Это же неуважение к пиву, выраженное с крайним цинизмом! Мне вообще-то оно довольно безразлично, как и остальные напитки, сейчас я его пью по случаю и вряд ли чаще, чем 2–3 раза в год, но как же нужно деградировать, чтобы пить пиво «из горла» и на ходу!
Вот я вспоминаю пивбар «круглый» в парке Шевченко. Сдвигаем пару столов, кто-то собирает по другим столам пустые кружки, которые вечно в дефиците, кто-то занял очередь, я приметил нужного мужичка (за это гоняли), покупаю у него за 5 рублей огромную вяленую щуку, садимся, сдуваем пену, кромсаем мелкими кусочками щуку. Приятный напиток, приятная компания, приятный разговор — вот так надо пить пиво! Помнится, я тогда выпил 6 кружек, и это был мой рекорд. Но «из горла» и на ходу — это маразм!
Поражают эти американские придурки и их последователи в эсэнговии. Ну что такое барная стойка как не изобретение для умственно-недоразвитых идиотов? Сидят рядком, а как разговаривать? Как увидеть лицо собеседника, его реакцию? Да ведь они и не разговаривают! Сидит такой кретин и тупо пялится, как в его стакане с 60 граммами неочищенного самогона («двойное виски») тает лёд. Не спорю — человек, как и свинья, ко всему привыкает, можно, конечно, привыкнуть и к такому способу питья. Но зачем?! Чем старый был плох?
Возможно, нам потому и было наплевать на наркотики, что кайф как таковой в принципе никогда не был целью наших попоек. Мы не американцы, кайф для нас был всего лишь средством — средством развязать языки и убрать смущение перед каким-нибудь разговором, средство сделать этот разговор откровеннее, средством убрать застенчивость при знакомстве и при общении с еще малознакомыми девушками (поскольку слишком застенчивые и им надоедают, как эту застенчивость ни расхваливай). Мы были людьми общественными, пить в одиночку, чтобы просто «поймать кайф», для нас было противоестественно, поскольку это уже болезнь — это алкоголизм.
Были же мы, конечно, глупы и по глупости устраивали соревнования — кто кого перепьет. Не буду делать умный вид — и я допивался до состояния, когда последнее, что запомнилось, была кровать, которая вдруг встала на дыбы и ударила меня подушкой по голове. (Это мы как-то своей неразлучной четверкой собрались у Толика Шпанского черешен покушать — у него во дворе росли две прекрасные желтые черешни.)
