Джозеф Хеллер - Лавочка закрывается
Они находились рядом с платформой железнодорожной станции у узкоколейки; Йоссарян был уверен, что ему уже приходилось видеть такие пути прежде. Малые габариты туннелей допускали движение поездов только небольшого размера, и все это по масштабу напоминало аттракцион в Луна-парке.
— Вот идет еще один, — крикнул Макбрайд. — Посмотрим, что он везет на этот раз.
Он подошел поближе, чтобы получше рассмотреть появившийся в поле зрения маленький ярко-красный локомотив, который подавал сигналы, двигаясь с умеренной скоростью. Это был электровоз, но на крыше у него торчала алая труба, украшенная полированной медью. Задвижку гудка, привязанную веревкой к рукоятям управления, открывал ухмыляющийся машинист средних лет, одетый в красный форменный пиджак с круглыми погончиками АЗОСПВВ. Маленький электровоз катился вперед, таща за собой несколько открытых узких пассажирских вагончиков, в которых по двое в ряд сидели люди. И снова Йоссарян не мог поверить своим глазам. Макбрайд в безумном возбуждении показал на две фигуры, сидящие в переднем ряду первого вагона.
— Эй, я где-то их видел! Кто они такие?
— Фиорелло Х. Лагуардия и Франклин Делано Рузвельт, — ответил Йоссарян, абсолютно ничего не сказавший о двух пожилых парах, которые сидели с его старшим братом на следующих сиденьях.
В следующем вагончике он узнал Джона Ф. Кеннеди с женой, сидевших за бывшим губернатором Техаса тоже с женой, которые в тот день были в одной машине смерти.
А в вагоне за этими бессмертными на скамье в одиночестве восседал Нудлс Кук, у которого был загнанный, потерянный и полумертвый вид; перед ним сидели два правительственных чиновника, которых Йоссарян помнил по выпускам новостей. Один был толстый, другой — тонкий, а бок о бок за ними на последней скамейке третьего из трех вагонов сидели С. Портер Лавджой и Милоу Миндербиндер. Лавджой говорил, считая что-то на пальцах. Оба были оживлены, а Милоу еще и улыбался.
— Я готов бы был поклясться, — сказал Йоссарян, — что Милоу остался наверху.
Гэффни сложил губы в единственное слово: «Никогда».
Именно в этот момент Йоссарян и решил прийти на назначенную встречу с Мелиссой. Он не хотел оставаться здесь со Стрейнджлавом и всеми остальными. Гэффни был потрясен и решил, что Йоссарян сошел с ума. Такого развития событий он никак не предвидел.
— Нет-нет, Йо-Йо, — Гэффни покачал головой. — Вы не можете выйти отсюда. Сейчас это бессмысленно. Никуда вы не пойдете.
— Гэффни, я ухожу. Вы снова ошибаетесь.
— Но вам все равно далеко не уйти. Долго вы не протянете.
— Посмотрим. Я попробую.
— Будьте осторожны. Там, наверху, опасно.
— Здесь, внизу, опаснее. Идет кто-нибудь со мной?
Макбрайд, словно только того и ждал, выпрыгнул вперед и присоединился к Йоссаряну.
— Без меня вам никогда не найти выхода. — На ухо Йоссаряну он признался: — Я волнуюсь о Джоан, как она там одна.
Гэффни решил дождаться поступления более полной информации.
— Я сейчас знаю достаточно, чтобы не рисковать.
Майклу тоже не хотелось рисковать, и Йоссарян не стал осуждать его и за это.
У Боба и Рауля было слишком много разведданных, и они не могли рисковать собой, когда в этом не было необходимости, а о своих семьях они с таким же успехом могли беспокоиться и снизу.
Увидев, как Йоссарян уезжает от него на эскалаторе к лифту, чтобы попасть на ланч с беременной подружкой, Майкл, у которого роман отца вызывал одновременно гордость и смущение, равнодушно и хмуро решил, что один из них, а может быть, и оба они умирают.
Йоссарян, беспокойно шагавший вверх по эскалатору, чтобы как можно скорее попасть наверх, вдруг ощутил радостный прилив пробудившегося в нем оптимизма — более свойственного Мелиссе, — и внутренней, глубокой убежденности в том, что ничего дурного с ним не может случиться, что ничего плохого не может случиться с порядочным человеком. Он знал, что это чушь, но в глубине души он также знал, что будет подвергаться не большей опасности, чем она, что они, все трое — он, Мелисса и маленький, — уцелеют и будут жить благополучно и счастливо до самой старости.
— Häagen Dazs.
— Что это он там сказал? — спросил авиатор Малыш Сэмпсон, расположившийся в задней кабине невидимого и бесшумного досверхзвукового атакующего бомбардировщика.
— Твой отец, случайно, не был сапожником? — ответил пилот Макуотт. — Ты, случайно, не сын парикмахера?
— И шить я тоже не умею.
— Тогда нам придется лететь. Нас ждет еще одно задание.
— Куда?
— Я забыл. Но нас поведет инерция. Наша инерционная система наведения всегда приведет нас на место.
— Макуотт?
— Сэмпсон?
— Сколько лет мы уже вместе? Два? Три?
— Больше похоже на пятьдесят. Сэмпсон, знаешь, о чем я жалею? О том, что мы никогда не говорили толком.
— Ты сам только что сказал «толком».
— Что это там внизу?
— Дай-ка я взгляну на свой радар. — В направлении, почти перпендикулярном их движению, виднелись четыре параллельных инверсионных, словно прочерченных мелом, следа реактивных двигателей. — Это воздушный лайнер, Макуотт. Пассажирский самолет, направляющийся в Австралию.
— Интересно, что бы почувствовали его пассажиры, если бы узнали, что мы здесь, снова летим на задание… Летающие призраки в небесах.
— Макуотт?
— Сэмпсон?
— А мы должны лететь еще раз?
— Наверно, должны, а?
— Правда?
— Ну да.
— Да. Я думаю, должны.
— Как я рад, как я рад, мы попали прямо в ад!
У Сэма Зингера не было никаких иллюзий. В отличие от Йоссаряна, он не питал надежд найти себе какую-нибудь пассию и снова влюбиться. Уступая без сопротивления жестокой необходимости жить одному — необходимости, перед которой он оказался, не имея другого приятного выбора, — он не был выбит из колеи немилостивой судьбой. Он обсуждал это будущее с Глендой, которая, несмотря на свое крайне тяжелое состояние, беспокоилась о его будущих одиноких годах больше, чем он сам.
Он встречался с друзьями, стал больше читать, смотрел по телевизору новости. У него был Нью-Йорк. Он ходил на спектакли и в кино, реже — в оперу, непременно включал у себя дома чудесную классическую музыку на одной из коротковолновых радиостанций, почти каждую неделю один-два вечера играл в бридж в компаниях соседей, вроде него; они были похожи друг на друга и уравновешены. Каждый раз, слушая Пятую симфонию Густава Малера, он преисполнялся душевного трепета и удивления. У него была его общественная работа в агентстве по помощи раковым больным. У него было несколько приятельниц. Пил он не больше, чем прежде. Он быстро научился есть дома в одиночестве, покупая блюда на вынос, на ланчи и обеды ходил в близлежащие кофейни и ресторанчики, и трапезы его мало походили на пиршества; сидя один за столиком, он читал книгу, или журнал, или свою дневную газету. Время от времени он играл в пинокль со своими еще оставшимися в живых знакомцами по Кони-Айленду. Он все еще не находил себе места. Вечерами, если только у него возникало желание, он тут же уходил из дома.
Пока что его кругосветное путешествие доставляло ему огромное удовольствие; огромное удивление вызывало у него овладевшее им чувство благополучия и приступы сильного удовлетворения. Хорошо было снова оказаться вне стен его квартиры. В Атланте и Хьюстоне, посещая своих дочерей с их мужьями и детьми, он, наконец, дошел до той стадии, когда начинал чувствовать пресыщение их компанией еще до того, как они начинали проявлять признаки растущего беспокойства из-за его присутствия. Вероятно, это возраст, извинялся он каждый раз ранним вечером перед уходом. Он останавливался в ближайшем отеле и ни в коем случае не у них. В Лос-Анджелесе он обнаружил, что давняя гармония их отношений с Уинклером и его женой продолжает оставаться такой же безмятежной. Они все трое уставали абсолютно одновременно. У него было несколько хороших встреч с племянником и его семьей, и его просто очаровало раннее развитие и красота детей. Но он должен был признаться себе, что его и всех молодых взрослых, с которыми он встречался, разделяло больше, чем целое поколение.
Покинув Нью-Йорк, он похвалил себя за то, что взял плейер, кассеты и несколько книг серьезного содержания, требовавших прилежного чтения.
На Гавайях днем он загорал и закончил перечитывать «Миддлмарч». Заранее зная, что ему ждать от этой книги, он смог сполна ею насладиться. За два проведенных там вечера он один раз обедал с бывшей женой своего старого приятеля и ее новым мужем и один раз — с женщиной, теперь одинокой, с которой работал когда-то в журнале «Тайм» и с которой была знакома и Гленда. Пригласи она его к себе домой, чтобы он провел с нею ночь, он непременно согласился бы. Но она, кажется, не догадывалась об этом. У Лю или Йоссаряна это получилось бы лучше.
