Пол Мюррей - Скиппи умирает
Я знаю, отвечает Лори.
А теперь он мертв, говорит мальчишка.
Лори вспыхивает. Ей не хочется, чтобы у нее в комнате произносили это слово. Ей хочется прогнать его, но внутренний голос советует ей вести себя осторожно, дипломатично.
Толстяк будто врос в кресло и неподвижно сидит, уставясь в пол. Он излучает какой-то темный гнев.
Что-нибудь еще? — говорит она холодно, в точности таким тоном, каким ее мать разговаривает с продавцами в магазинах.
Мальчишка не отвечает. Он то сжимает, то разжимает свои толстые кулаки. А потом тихим, злым голосом говорит:
Это ты была на том видео.
Лори вздрагивает. Что? — спрашивает она.
Это ты там была, на крыше пончиковой. Ты с Карлом.
Я не понимаю, о чем ты говоришь, стальным голосом отвечает Лори.
Ты притворилась, будто любишь его, продолжает парень, чтобы потом вы с Карлом могли вот так подшутить над ним. А теперь он мертв.
ЕЙ НЕ НРАВИТСЯ, КОГДА ПРОИЗНОСЯТ ЭТО СЛОВО, ей не нравится это, и она в ту же секунду понимает, что Карл где-то там, рядом с домом, и ей стоит лишь крикнуть — и этот толстяк тут же узнает, что значит быть мертвым. Но вместо этого она говорит: я вообще не понимаю, о чем ты.
Но тут толстяк взрывается, его круглое, как блин, лицо искажается, превращаясь в ужасную маску ненависти, и он кричит: ты обманывала его! Ты целовала его, ты делала вид, будто любишь его, а сама просто его использовала!
Это неправда! Лори чувствует, что вся дрожит, наверно, она вошла в резонанс с толстяком, который тоже трясется, будто желе, приготовленное из взрывчатки, а лицо его напоминает огромную раздувшуюся ягоду смородины. Но потом он вдруг неожиданно успокаивается. Он смотрит ей прямо в глаза и шепотом говорит: ты злая. Ты притворяешься, будто любишь людей, для того чтобы подчинять их себе. А на самом деле ты никого не любишь, кроме себя самой.
Лори хочется снова выкрикнуть: это неправда! — но она не может, потому что задумывается, а вдруг это правда, и на миг ее захлестывает волной чувство вины. Но внутри нее поднимается уже другая волна, встречная волна злости — злости на Дэниела за то, что он так мучает ее, за то, что заставляет ее испытывать такие чувства, за то, что придавил ее своей смертью и заставил повсюду таскать на себе эту тяжесть, хотя она почти и не знала его! Она ведь почти не знала его! И вот она кричит на толстяка, который явился к ней домой, чтобы мучить ее: Дэниел почти не знал меня! Я видела его всего три раза в жизни! Я не просила его писать на полу мое имя! Я вообще ни о чем его не просила! От нее во все стороны отлетают искры; ее уже тошнит от парней и от всего, чего они хотят от нее, бесконечно, бесконечно хотят, и дергают ее, и тянут… Он меня не знал, и я его не знала. Я ничего не знала о его жизни, я не знала, что его мать больна…
Толстая жаба удивленно расширяет глаза. Его мать? — переспрашивает он.
А разве ты этого не знал? Лори рассказал об этом отец, он узнал это от своего приятеля, директора Сибрука. Но, похоже, это новость для жирной жабы. Она умирает, говорит Лори, как ты мог об этом не знать? Ты же утверждаешь, что был его другом?
Мальчик-жаба выглядит растерянным.
А про плавание — он рассказывал тебе про плавание?
Про плавание?
Про то, что он хотел бросить его, но не мог?
Мальчик-жаба хмурится. Лори смеется, да это просто смешно. Ого, ничего себе, друг называется, говорит она. Да ты хоть что-нибудь о нем знал, а?
Жаба не отвечает. Он совершенно сбит с толку: ведь он пришел сюда наказать ее, отомстить ей, возложить на нее вину за случившееся, но вот теперь выясняется, что, быть может, дело было не только в том видео, что, наверное, Дэниела мучили и другие вещи и что, как знать, может быть, кто-нибудь мог помочь ему справиться с этими проблемами, в том числе и он, жирдяй, его так называемый друг. Все это написано у него на лице, он снова откидывается на спинку кресла с потрясенным видом, но Лори совсем не хочется как-то утешить его, сказать ему: ладно, послушай, мы с тобой в одном положении, и как-то разделить с ним ту общую боль, которую они чувствуют, нет, вместо этого, видя, что теперь роли поменялись, она хочет разделаться с ним, раздавить его за то, что он сделал с ней, — заставил ощутить себя злой, неспособной на любовь, подлой и бездушной, да если б он хоть что-то о ней знал, он бы знал, что она очень милая, очаровательная и всеми любимая и что она целыми днями только и думает что о любви, да-да, к вашему сведению, мистер Жирный Хам, мистер Гнусное Чудовище, мистер Большая Мерзкая Жаба, которого никогда никто не захочет поцеловать, даже если этот кто-то слеп на оба глаза, ей хочется, чтобы он тоже лежал в могиле, мертвый и холодный, она бы сама с удовольствием отправила его в могилу, она бы с удовольствием причинила ему боль, она бы накинулась на него и исцарапала бы ему рожу, она бы впилась в него ногтями и царапала бы, царапала до тех пор, пока не осталось бы вовсе ничего, просто сплошной красный круг, какой остается на тарелке, когда съешь всю порцию спагетти-болоньезе, и она уже встает и делает шаг в его сторону, а потом, вдруг очнувшись, она видит, как его глаза расширяются от ужаса…
Все в порядке? — в дверях показывается мамино лицо.
Да, мама, спасибо. Лицо, которое Лори поворачивает к маме, снова ласковое и спокойное.
Может быть, твой гость хочет апельсинового сока? Или пепси? — спрашивает мама.
Нет, спасибо, миссис Уэйкхем, отвечает жаба.
Да он уже собрался уходить, добавляет Лори.
Поняв намек, толстяк поднимается с кресла. Мама Лори кивает и снова закрывает дверь. Лори и толстяк в упор смотрят друг на друга. Он дрожит, она читает в его глазах отчаяние и непонимание. До свиданья, говорит она. Он идет к двери, спускается по лестнице. Она слышит, как он открывает входную дверь и закрывает ее. Пройдя по лестничной площадке, Лори подходит к окну и откидывает занавеску, чтобы увидеть, как он уходит к воротам. Он неподвижно стоит в свете лампы под козырьком крыльца, обхватив голову, как будто испытывает жестокую боль. Быть может, это та же боль, которая поселилась у нее в животе? Он так долго стоит, не двигаясь с места, что лампа автоматически гаснет. Лори быстрым движением задергивает занавеску, падает на кровать и плачет до тех пор, пока все одеяло не делается мокрым насквозь.
Я любила его, любила, бормочет она сквозь сопли и слезы на ухо Лале, плюшевому мишке, и, говоря это, она сама понимает, что это правда, она понимает, что Карл тоже это понимал, он понял это даже раньше нее, поэтому он и сделал то, что сделал. И вдруг до нее доходит, что любовь не выбирает прямых путей, что она никак не связана с тем, прав ты или неправ, хороший ли ты человек, и она даже не обязана приносить тебе счастье; и она вдруг как бы видит, что и жизнь, и будущее, оказывается, гораздо сложнее, чем она представляла себе раньше, они немыслимо, невероятно сложны и запутанны. И в ту же секунду она чувствует, что взрослеет, как будто она завершила одну ступень в видеоигре и незаметно перешагнула на новый уровень; это усталость, которая охватывает все ее тело, усталость, которая ни с чем не сравнима, словно она проглотила тяжесть весом в тонну…
Поэтому она радуется, когда ее телефон гудит, оповещая о новом сообщении, и она может прекратить об этом думать. Взяв телефон, она обнаруживает, что в течение последнего часа ей пришло множество сообщений от разных людей — от Джанин, от Дениз, от Келли-Энн, от Шэннан, от Ричарда Данстебла (Сибрук), от Грэма Кэннинга (Сент-Мэриз) и Лео Коутса (Гонзага); она читает их одно за другим, отвечает, потом отвечает на ответы, и время пролетает, телефон гудит, сообщения окутывают ее словно кокон, защищая от мыслей о мальчике-жабе, о том, что у нее в животе, обо всем остальном.
Разумеется, эсэмэску от Шэннан она стирает, даже не читая. Лори и Джанин игнорируют Шэннан с тех пор, как Лори узнала, что Шэннан сказала Кимберли Кросс, что Джанин терпеть не может Ллойда Далтона, хотя она прекрасно знает, что парень Кимберли — лучший друг Ллойда Далтона. И вот теперь, когда Лори отправляет сообщение от Шэннан в корзину, ей в голову приходит одна мысль. Когда в жизни встречается что-то досадное, глупое или злое, или все это сразу, как, например, Шэннан, то самое лучшее — это просто сделать вид, что этого не существует. Значит, она поступит точно так же с этим тварями у нее в животе! Пока они живут там, внутри, она просто выбросит желудок из своей жизни, точно так же, как они с Джанин выбросили из своей жизни Шэннан. Она будет вести себя так, как будто его не существует, до тех пор, пока проблема не отпадет.
Она знает, что организму это не понравится. Организм требует еды, он хочет расти и становиться сильнее. Даже сейчас желудок урчит от голода, еще не зная, что попал во власть врага. Но у нее и на это есть свой ответ, собственно, ответ этот имелся уже давно — он спрятан в пузе ее любимого плюшевого мишки, это мешочек из ста таблеток, не меньше, на них можно продержаться пару недель. Она тянется к Лале, нащупывает потайное отверстие под левой передней лапой. Она начнет с одной таблетки, ну, может, с двух. Скоро она опять вернет все под контроль.
