Пол Мюррей - Скиппи умирает
Ха-ха-ха, смеется Сти. Ты похож на Рена, а этот сонный раздолбай — на Стимпи, говорит он Барри.
Телефон Карла звонит, пробиваясь откуда-то из-за стены тумана, которой окружен его ум. Где он? Да вот, прямо перед тобой лежит. Это звонит Джанин. Давай сейчас встретимся, говорит она, это срочно. Он закатывает глаза, но встает. За дверью, в прихожей, Ноксер роется в кармане Карловой куртки, которая висит на вешалке. Заметив Карла, он вытаскивает руку, усмехается и треплет Карла по щеке. Потом он заходит в комнату вместе с остальными. И вот уже Карл стоит, чувствуя, как внутри него нарастает злость, но он не понимает отчего и поэтому просто уходит.
Джанин ждет его на парковке возле церкви. Им больше нельзя ходить в оранжерею, ее бабушка, когда увидела разгром, вызвала полицию. Не бойся, она думает, что это румыны натворили, говорит Джанин. Карлу наплевать, что она думает. Он ненавидит Джанин, но она единственный мостик, связывающий его с Лори. Он каждый день просит ее что-нибудь передать Лори, а она возвращается ни с чем. Но должно же быть что-то, что можно сказать ей, чтобы она снова захотела с ним хотя бы поговорить! Должно!
Сегодня Лори упала в обморок на уроке, сообщает ему Джанин.
Они стоят за деревьями и смотрят на дождь.
Она перестала есть, говорит Джанин. Уже много дней не ела. Сегодня на уроке английского она встала, когда ее попросили что-то прочитать, и просто рухнула на пол. Позвали врача, и ее увезли в больницу.
Она касается его руки. Если бы только она могла открыть дверь с надписью “Джанин” в душе Карла, то обнаружила бы там стену из черной блевотины, которая вылилась бы и утопила ее. Думаю, она убивается по Дэниелу, говорит она.
Карл ничего не отвечает. Он не хватает Джанин за голову, не разбивает ее об стенку. Просто, если бы Джанин захотела, она бы рассказала Лори обо всем, чем он занимался с Джанин, и тогда это будет полный конец всему. Поэтому ему приходится встречаться с Джанин, чтобы она не рассказала Лори о том, что он встречается с Джанин! Это просто головоломка какая-то! Это как клетка с невидимыми прутьями! Она смотрит на него как дурочка. А в ее глазах мелькает Мертвый Мальчик, он смеется над Карлом.
Мне нужны новые витамины, говорит она.
Он вынимает из кармана мешочек. Бери бесплатно, бормочет он.
А я хочу заплатить тебе, говорит она. Она целует его в щеку, это все равно что прижаться щекой к мокрой земле.
Не волнуйся, говорит ему она, и запускает руки ему под рубашку, это же просто бизнес. Она взасос целует его в шею, она трется о его штаны. Он смотрит в сторону — на дождь, на опавшие листья. Она кричит: перестань думать о ней, Карл!
И отчаянно целует его, впивается в него, как изголодавшее животное, и Карл тоже целует ее, просто чтобы она замолчала, и запускает руку ей в трусы, чтобы она закрыла глаза, и его пальцы пробираются внутрь, все глубже, глубже, глубже, как будто им кажется, будто это путь, по которому можно вернуться назад, к Лори.
Он ходил туда за объяснением. Рупрехт всегда искал объяснений; он всегда рассматривал мир как ряд вопросов, заданных его обитателям, а ответы, словно награды, поджидали тех, кто окажется удачлив и старателен и сумеет раздобыть их. Верить в объяснения удобно; потому что заодно можно верить в то, что за хаотичным, бессмысленным с виду нагромождением всякой всячины, за этим ужасным разобщением, которое каждую секунду ощущаешь между самим собой и всем остальным, в мире существует тайная гармония, связность и стройность, которая когда-нибудь еще проявит себя во всей полноте. Рупрехт понимал, что того ужасного, что произошло, уже не отменишь. И все-таки хоть какое-то объяснение могло бы как-то впечатать это ужасное во временную шкалу, пригвоздить его, заставить замолчать. Он представлял себе, что она сломится и во всем сознается, как это показывают в телешоу, и ответы посыплются градом, как слезы, а он будет восседать в позе судьи, пока все окончательно не поймет.
Но вышло не так, как он ожидал. Вместо этого, совсем как теория, которая обещает все, а не дает ничего, которая распространяется будто вирус и уничтожает все, что ты раньше принимал за твердые знания, она оставила ему одни только вопросы — ужасные вопросы. Почему он ничего не рассказывал Рупрехту о маме? Почему хотел бросить плавание? Каждую ночь Рупрехта преследует сон, в котором он снова оказывается в пончиковой, снова среди криков, огней, перепуганных людей, снова видит пончики, рассыпанные по полу, и Скиппи, быстро превращающегося в фигуру из прошлого, распростертого на кафельном полу, захлебывающегося, тонущего, хотя море далеко отсюда, его не слышно из-за шума машин, это темно-синяя линия, затерявшаяся в еще более темной огромности ночи… Почему? — кричит ему Рупрехт в этих снах. Почему, почему, почему? Но Скиппи не отвечает, он удаляется, удаляется, выскальзывает из пальцев, хотя Рупрехт держит его, держит крепко, изо всех сил.
В следующие дни Рупрехт начинает покупать все больше и больше пончиков. Он поедает их постоянно, и днем и ночью, каждый час, как будто наперегонки с каким-то невидимым, непреклонным соперником. Другим ребятам это кажется зловещим признаком, особенно учитывая недавние события, но, похоже, сам Рупрехт чем больше съедает, тем меньше насыщается, а чем меньше насыщается, тем больше может съесть, как будто поничики и в самом деле превратились в нули, которые, хоть и заполняют его желудок, но не занимают места, так что получается брюхо, набитое пустым множеством. Его кожа покрывается пятнами, похожими на рой рассерженных пчел, и он уже не может застегнуть штаны на верхнюю пуговицу. Деннис в шутку говорит, что он правильно сделал, что не стал развивать идею своего нового портала, иначе бы он застрял на полпути к параллельной Вселенной, но Найелл, странное дело, не смеется над этой шуткой.
На уроках он перестает быть мертвенно-безучастным, но, хотя он все время тянет руку, ответы его все как один неправильные. В радуге восемь цветов? Столица Швеции — Осло? Эрозия — процесс постепенного выветривания и разрушения — происходит от греческого слова “эрос”, любовь? Никто никогда раньше не слышал, чтобы Рупрехт дал хоть один неверный ответ; поначалу этот изъян, наметившийся в совершенстве, вызывает некоторое злорадство даже среди учителей. Но вскоре прямолинейная ошибочность вырождается уже в нечто куда более тревожное. У атома водорода имеется два отца, основной предмет экспорта России — до-диез, Иисус учит нас преломлять солнечный свет; всякий раз, как учитель задает вопрос, Рупрехт, даже не давая ему договорить, уже торопится с оглушительно неправильным ответом, а когда учителя перестают обращать на него внимание, он начинает выкрикивать что-то свое, заканчивает за них фразы, превращает уроки в абракадабру, в завалы бессмыслицы — настолько безнадежной и непроходимой, что у учителей часто не остается другого выхода, кроме как начать урок с самого начала. Они щадят его, надеясь, что со временем он выкарабкается из этого состояния; но время идет, а поведение Рупрехта становится только хуже, его отметки ниже, домашние работы позорнее, и вот наконец, дело доходит до того, что учителя, испытывая такое чувство, словно отрекаются от первенца, просят его удалиться из класса. И он большую часть уроков болтается в коридоре, или в зале для самостоятельных занятий, или даже в медпункте, где ему прикладывают лед к носу, потому что силам тьмы тоже не нравится этот новый, мятежный Рупрехт, они не приветствуют самовольное отклонение от его законного места в школьной иерархии. Надписи, которые приклеивают ему на спину, становятся все ядовитее, и тычки делаются все сильнее, оплеухи перерастают в удары кулаком, пинки подбираются все ближе к паху; всякий раз, как он идет в уборную, кто-нибудь толкает его прямо в писсуар. Рупрехт при этом ведет себя так, словно ничего не происходит.
— Перестань, а? — просит его Джеф Спроук.
— Что “перестань”? — кротко переспрашивает Рупрехт.
— Ну… Ну просто будь таким, как раньше!
Рупрехт только моргает, как будто вообще не понимает, о чем это Джеф. И он не один такой. Весь второй класс претерпевает какие-то темные душевные метаморфозы, и каждый из учеников все меньше похож на себя прежнего. Успеваемость резко падает, зато недисциплинированность растет: на уроках ребята болтают, поворачиваются спиной к учителям, а если те выражают недовольство, то просто велят им отвалить, отстать, отлипнуть. Каждый день происходит какое-нибудь новое безобразие. Нелли Неллиган, который раньше всегда вел себя тихо и ничем не выделялся, вдруг заявил мисс Ни Риайн, что она может покурить его член. Кевин Вонг набрасывается с кулаками на мистера Флетчера на уроке естествознания. Бартон Трелони убивает хомяка Одиссея Антопопополуса, Ахилла, вытащив его из клетки и раздавив голыми руками. Школьники корежат автобусные остановки, уродуют заведения “фиш-энд-чипс”, размазывая по стенам соус карри. Однажды утром Карл Каллен посреди дополнительного урока по математике встает, хватает свой стул и изо всей силы бьет им по окну.
