Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона
Очерк назывался «КРОВОСОСЫ РАСПОЯСАЛИСЬ». Кто-то заботливо вырезал его из газеты и потрудился прислать моей матушке.
Мурзик спросил жалобно:
— И что теперь будет?
— Позлится и перестанет, — сказал я. Но на душе у меня стало погано.
Мурзик взял бутылки и пошел на кухню их открывать. Вернулся. Сел рядом на диван, протянул одну мне, к другой приложился сам.
— Хорошо хоть по бабам прошелся? — спросил я. Я понял вдруг, что скучал без Мурзика.
— Ага, — сказал Мурзик между двумя глотками пива.
Нам вдруг разом полегчало. Я фыркнул.
— Паровозик я сломал, надо же! До сих пор обижается...
— А что, правда сломали?
— Да не помню я...
Мы помолчали. Мурзик вздохнул тихонько. Хорошее настроение постепенно возвращалось к нему.
Вдруг я заговорил о том, что не выходило у меня из головы все эти дни.
— Слушай, Хашта... Как это все-таки вышло...
— Что мы с Энкиду так опозорились-то? — договорил за меня Мурзик. Я понял, что и он об этом неотступно думал. — Да вот, мыслишки разные... Поначалу тоже думал: может, туфта все... Может, грезилось нам... Может, не Энкиду мы вовсе... А потом другая мысль пришла... Видать, не всех Энкиду мы вместе собрали...
— В табличках у Циры сказано — «семь». Нас и было семь. И на каждого, заметь, цирина рамка вставала.
— Так-то оно так... — Мурзик вздохнул. — А ведь я — не знаю уж, как вы — там не только Энкиду видал...
— Там был Гильгамеш.
— Во. И он был... как бы это выразить...
— Не весь, — сказал я. — Гильгамеш был не весь. А Энкиду — весь.
Мы помолчали еще. Мурзик сказал, что, пожалуй, еще пива возьмет. И ушел.
Пришла кошка. Поинтересовалась бутылками. Ушла, подняв хвост.
Затем вернулся Мурзик. В карманах у него звякали бутылки.
Сел рядом со мной, протянул одну мне, другую взял себе. Снял зубами пробку. Потом, по моей просьбе, снял и на моей бутылке тоже.
Мы продолжили.
— Стало быть, один из семерых — Гильгамеш, — сказал Мурзик. — Я пока за пивом ходил, вот что подумал...
А я пока Мурзика ждал, ни о чем не думал. У меня пиво в голове гуляло.
— Стало быть, Энкиду был тоже не весь. Не хватало какой-то малости. Ну, самой малой малости. Такой малой, что мы и не заметили... А седьмой из нас — Гильгамеш.
— Так рамка же вставала...
— А может, она и на Энкиду, и на Гильгамеша встает... Мы же не проверяли...
И с бульканием влил в себя сразу полбутылки.
Я глотнул пива. Подумал. Еще раз глотнул. Еще немного подумал.
— Ты Энкиду. Мы проверяли. Я тоже Энкиду, правильно?
Мурзик молча кивнул.
Я продолжил ход своих мыслей.
— Луринду с Изей — тоже. Они были в прошлом, видели...
— Стало быть, кто-то из тех, кто в прошлом не был. Господин Буллит или товарищ Хафиза.
— Ты предлагаешь учинить над ними эксперимент?
— Да не знаю я!.. Пойдут ли на такое... По-моему, мы здорово их тогда напугали.
— Твою Хафизу напугаешь, — проворчал я, снова вспомнив статью «КРОВОСОСЫ РАСПОЯСАЛИСЬ».
Мурзик покраснел.
— Кто ж знал, что она такая дура...
Мы допили пиво. Поставили бутылки на пол. Уставились в пустоту невидящими глазами. Мы думали.
Потом я сказал:
— Слушай, Хашта. А ведь мы еще Циру не проверяли...
— А эту как проверишь? Сама себя она в прошлое не отправит. А к Бэлшуну ни за что не пойдет. Как завидит, так от злобы аж зубами клацает. И он ее очень не любит... Боится, что ли?
Мы снова задумались. Я понимал, что рано или поздно нам придется вернуться к нашему опыту. Мы должны найти седьмого Энкиду, мы должны слиться в едином герое и изменить мир. Иначе нас до конца дней будет мучить совесть. По крайней мере, меня.
Смертный приговор не был отменен. Он просто откладывался. Честь не позволяла отступить с поля боя. Мы были должны. Должны!..
Я покосился на Мурзика. Того, похоже, не слишком мучили сомнения. А что ему!.. Сперва по рудникам-шпалоукладкам таскался, потом я его по морде бил, а теперь вот шваброй грязь по нашему офису возит... Тоже мне, веселая жизнь. Ясное дело, Мурзику милее в единого героя влиться.
А вот мне... да, мне было что терять. И оттого я малодушничал.
Мурзик встал и подошел к телефону. Я следил за ним мрачным взором, но не останавливал.
— Дело такое, Цира... — сказал Мурзик в трубку. Ни здрасьте, ни до свидания. Это была его обычная манера разговаривать по телефону. — Мы тут с господином кумекали и докумекались вот до чего... В общем, бери свой алмазный член и приезжай. Проверим, как и на что он встает. Ага. Ну, к нам. Пива хочешь? Я еще схожу. Мне получку сегодня дали...
Он положил трубку и повернулся ко мне.
— Приедет.
— Ты что же это, Хашта, получку пропиваешь?
— А что? — удивился Мурзик. — Что еще с ней делать? Глядеть на нее?
— Ты ее мне отдавать должен, — сказал я. — Я на тебя кучу денег угрохал. Забыл?
— Так с вами же ее и пропиваю, — объяснил Мурзик.
В этом была своя логика. К тому же Цира обещала приехать. И жить нам оставалось очень недолго.
Я махнул рукой.
— Возьми еще пива... И крекеров каких-нибудь, что ли...
Мурзик ушел за пивом, крекерами и апельсиновым соком. Я улегся на диван, стряхнув на пол книжку «Солдат и королевна. Повесть для малограмотных». Это Мурзику партия подарила. Вместе с дипломом о ликвидированной безграмотности. На обложке надписала: «В ознаменование успешно завершенных курсов всеобщей грамотности от единственной партии трудящихся». И печать поставила. Фиолетовую. Печать въелась в плохую бумагу и проникла на обратную сторону листа.
Мурзик старательно читал «Солдата и королевну». Реализовывал право на всеобщую грамотность. Буквы в книге были крупные, так что право реализовывалось быстро.
Я лениво включил телевизор. Шла передача «Око Света». В экране маячила госпожа Алкуина. Рассказывала что-то о лечении с помощью биополей. Как она, Алкуина, биополя зашивает и через то хвори и болезни с клиента напрочь сводит. В телевизоре она казалась еще толще и молочней, чем была в жизни.
Тут в дверь позвонили. Я выключил Алкуину, встал и лениво отпер. На пороге стояли мой бывший раб Хашта в обнимку с Цирой. Встретились на улице возле магазина. У Хашты руки были полны пакетов со снедью, Цира висла у него на локте. На плече у Циры болталась легкая сумочка.
Я освободил Мурзика от пакетов и пошел на кухню — распаковывать. Чего они только не натащили! Хорошее вино (небось, Цира решительно воспротивилась идее накачаться пивом, сказала, что от пива толстеют), маслины, несколько очень красных яблок, синий виноград в бумажном кульке, четыре румяных, пушистых, похожих на жопу персика (судя по изысканности шутки — затея Мурзика), гадкая мокрая салями, от которой свирепо бурчит в животе, и длинный батон.
Я вывалил все это на две больших пластмассовых тарелки и понес в комнату.
Мы втроем улеглись на диван, а яства поставили на пол.
Пришла кошка. Строго обнюхала. Схитила кусок колбасы и отбежала его заглатывать.
— Ну, — молвил Хашта, разливая вино по стаканам, — будем, значит, здоровы!..
Мы выпили. После пива вино показалось приторно-сладким. Хаште, кажется, все равно — что пиво хлестать, что изысканную кровь лозы. Цира мелко глотала из стакана и улыбалась с многозначительным видом. Будто знала что-то эдакое. Хотя ничего она, конечно, толком не знала.
Хашта поставил стакан на пол и затолкал в рот большой кусок салями. Добавил туда винограда. Поправил пальцем. И сильно задвигал челюстями.
Я взял персик, повертел в пальцах. Глядя на меня, Хашта вдруг двусмысленно захихикал. Точно, его идея была — купить персики.
А Цира перевернулась набок и взяла свою сумку. Кошка тотчас вспрыгнула на диван и пристроилась поближе к Цире. Потом и вовсе на колени к ней перебралась.
— Возьми. — Цира вынула из сумки индикатор, протянула Мурзику. — Как ты хочешь проверять?
Мурзик обтер руки о свитер и взял рамку. Подул на нее любовно.
— Красивая...
И направил рамку на Циру.
Жуя, я повернулся к ним. Стал смотреть. Хотя на что тут было смотреть? Ну, Цира. Ну, рамка. Ну, алмазы. Ну, кошка...
Рамка качнулась вправо-влево... и застыла. Мурзик с глупым видом поглядел на нее. Потряс немного за рукоятку.
— Это... засорилась, что ли?
Он немного пошевелил рукоятку пальцем. Поднес ко мне. Рамка завертелась.
— А, — сказал Хашта, довольный. — Заработала. Саботаж, значит...
Я отметил в речи моего бывшего раба новое слово. Наверняка товарищи по партии научили. Вот ведь суки.
Хашта снова надвинул рамку на Циру. Поглаживая кошку чуть вздрагивающей рукой, Цира глядела на рамку. Как кролик на удава.
Рамка опять качнулась взад-вперед... и замерла.
— Засорилась, что ли? Цирка, что это с ней? — спросил Хашта недоуменно. — Или ты это... больше не Энкиду?
— Так не бывает, — холодно сказала Цира. — Человек или Энкиду, или нет. Третьего не дано.
— А эта дура-то что стоит? — закономерно поинтересовался Хашта.
