Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье
— Евдокия Николаевна, а как для вашего брата прошли тридцать седьмой, тридцать восьмой — страшные годы репрессий?
— О, это было ужасное время. Но травля его как художника началась задолго до арестов, ещё в начале тридцатых. Сначала живопись критиковали, затем "классовым врагом" стали называть. В тридцать первом году в Русском музее была организована выставка его учеников — Сашина, Кибрика, Кондратьева и других. Они до этого ездили в колхозы, чтобы специально к этой выставке написать картины о достижениях в сельском хозяйстве.
Но после выставки такое началось! В газете даже статья появилась: "Классовая сущность филоновщины". И "искажённое представление", и "изображение не колхозной, а типично кулацкой деревни"… Разоблачительные собрания пошли. На одном, говорят, даже к докладчику подошёл комсомолец и прямо спросил: "Почему Филонова до сих пор "в расход" не пустили?" Тогда повсюду врагов искали. Товарищей Паши стали в ГПУ вызывать, допрашивать, угрожать. И вот что удивительно: Павел Николаевич действительно верил, что ищут врагов. Он считал, что бдительность необходима. В патриотизме своих учеников не сомневался и говорил им, что к проверкам приводят сплетни и ложь, которые плетутся вокруг их объединения. "Тут возможно всяческие провокации, — говорил он, — и чем скорее ГПУ возьмётся за нас, тем лучше. Может быть, это поможет и нашей выставке, иначе говоря, пролетарскому искусству".
После допросов возмущенные и напуганные ученики приходили к нему и просили объяснить происходящее. Павел Николаевич успокаивал их, говорил, что "там тоже наши ребята, такие же пролетарии", и они обязательно во всём разберутся по справедливости. Он и мысли не допускал, что действия ГПУ могут направляться из Кремля. В "мудрую" сталинскую политику несокрушимо верил. Он не мог представить, что социалистическое общество может строиться неправедными средствами.
Смерть Купцова.Но наивная вера брата подвергалась жестоким испытаниям. Первой жертвой органов стал его любимый ученик Василий Купцов. Я его знала, скромнейший был человек. Он не выдержал допросов и покончил с собой. Павел страшно горевал тогда. Купцова и Екатерина Александровна очень любила. Вот послушайте, что Павел пишет в своём дневнике после разговора с санитаром морга: "Это был замечательный художник, один из лучших в Советском Союзе и Европе. Разрешите, я его поцелую. Я взял Купцова за виски и три раза поцеловал в лоб — за себя, за его жену и мою "дочку". Жаль теперь, что я не поцеловал его могучую, правую руку живописца, как он в порыве восторга от наших разговоров или при встрече целовал меня".
Смерть Купцова надолго вывела из колеи Филонова. "С того момента, — пишет он дальше, — когда я увидел Купцова мёртвым, не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал его. Купцова не вырвешь из сердца, из памяти, знаю, никогда".
Павел Николаевич мучительно искал мотивы самоубийства друга и решил, что причиной стала водка. Купцов страдал этим недугом.
Арест и смерть Николая Николаевича.Но летом тридцать восьмого года арестовали моего мужа Николая Николаевича. Вот уж в ком органы не могли сомневаться, так это в нём. Николай Николаевич на Путиловском заводе работал, был профессиональным революционером, в 1901 году, в восемнадцать лет в партию вступил. Его рабочие девять раз членом Совета рабочих депутатов избирали. У него и подпольная кличка была — Степан Голубь. Он же с Лениным был знаком! В нижегородской тюрьме в одной камере с Яковом Свердловым сидел. А после побега из "Крестов" в 1906 году он, как Ленин, двенадцать лет в эмиграции жил. Учился в Сорбоне, за участие в студенческом движении даже во французской тюрьме сидел. После возвращения из эмиграции служил в Коминтерне. Он был заведующим окружным фотокинокомитетом, руководил фотосъемкой Второго и Третьего конгрессов Коминтерна. Вы помните картину Бродского "Ленин в Смольном"? Фигура Ленина скопирована со снимка Глебова-Путиловского. Арестом Николая брат был потрясён. Он ничего не мог объяснить нам с сёстрами и только угрюмо молчал. А когда в том же 38 году арестовали его любимого ученика и пасынка Петю, сына его жены, был настолько выбит из колеи, что долго не мог работать. Но и на этом злоключения семьи не закончились. Был арестован и второй сын Екатерины Александровны — Анатолий Эсперович, переводчик Академии наук. После этого её разбил паралич, от которого она не смогла оправиться до самой смерти.
— Ваш муж тоже в тюрьме погиб?
— Да. Он был арестован и сослан в уральский исправительно-трудовой лагерь сроком на восемь лет. Я не минуты не сомневалась в его невиновности, но все наши хлопоты был напрасны. Он продолжал верить в советское правосудие и считал свой арест случайным недоразумением. Даже через два года он писал из лагеря: "Ведь ни в коей мере нельзя допустить, что здесь — в страданиях невинного человека — повинен именно социализм, или наша партия, или наше рабоче-крестьянское правительство. Здесь злая ошибка отдельных злых толкователей (искривление!) и наши принципы нисколько не поколеблены". Когда срок заключения подходил к концу, ему добавили ещё десять лет. Николай Николаевич погиб в лагере от голода в 1948 году. Вот такое время нам пришлось пережить.
Разговор с Евдокией Николаевной происходил в 1968 году. После доклада Хрущёва я уже знал о сталинских злодеяниях, но одно дело знать, а другое говорить с человеком, по которому тяжёлым катком прокатилось жестокое время. Я слушал, и горький ком стоял у меня в горле. Сколько мужества требовалось женщине, чтобы вынести всё это…
Время двух войн— Евдокия Николаевна, на фото Павел Николаевич снят в солдатской шинели. В Первую мировую он был на фронте?
— Об этом периоде я мало что могу рассказать. В 1916 году он был призван ратником ополчения второго разряда, попал на румынский фронт. Затем воевал во втором полку Балтийской морской дивизии. Моряки избрали его председателем Солдатского съезда, проходящего в городе Измаиле. Фото было сделано позже, когда он занимал должность председателя исполкома Придунайского края. Но после возвращения в Петроград в 1918 году он стал постоянно заниматься исследовательской работой в области живописи.
Начало Отечественной войны стало для всех нас тяжёлым ударом. Когда немцы подошли к Ленинграду, я устроилась работать в госпиталь, который располагался в здании Института им. Герцена на Мойке.
Многие ученики брата ушли на фронт. Ему в 1941 году было пятьдесят девять лет, он хотел уйти в партизаны, и ушёл бы, если бы ни беспомощная Екатерина Александровна, его любимая "дочка".
В годы блокады Павел дежурил на крыше Дома литераторов, тушил зажигалки. Об этом написала Ольга Константиновна Матюшина в своей книге о блокаде "Песнь о жизни".
Смерть Филонова— А как вы узнали о смерти брата?
— Поздней осенью 41 года, зная о бедственном положении Пани, я принесла ему четыре картошки, от которых он долго отказывался. Он встретил меня одетым в лыжные брюки Пети, закутанный в старое пальто. Я не знала тогда, что вижу его в последний раз.
3 декабря 1941 года кто-то принёс весть, что Павлу совсем плохо. Я бросилась на Карповку. Он был уже без сознания. Брат лежал на постели, на левой руке была одета белая вязаная варежка, а в правой он держал вторую. Почему-то мне запомнились эти варежки.
Рядом с ним были Екатерина Александровна и её невестка. Дыхание его постепенно ослабевало, и брат тихо умер на наших глазах. Пришёл писатель Николай Аркадьевич Тощаков и перенёс тело на стол. Мы пригласили ученика Павла Николаевича скульптора Суворова, чтобы снять гипсовую маску с покойного, но Павел Николаевич был так худ, что стал не похожим на себя. Суворов посоветовал нам отказаться от этого намерения.
Я начала хлопотать о похоронах. С трудом достала в Союзе художников доски на гроб. Там же его и сколотили. Потом пошла на кладбище нанять могильщика. Пожилой мужчина согласился за хлеб и небольшую сумму денег вырыть могилу. Стояли лютые морозы, промёрзшая земля с трудом поддавалась лому и лопате. К тому же копать мешали корни акации. Я очень боялась, что мужчина откажется от такой тяжкой работы, и хотела помочь ему, но он сказал: "Вам это не под силу".
Мы похоронили брата только на девятый день. Похороны были тихими и скромными, как у всех ленинградцев, которые не соглашались зарыть родного человека в общую могилу.
Я достала двое санок. На одних мы везли Екатерину Александровну, так как сама идти она уже не могла, на других по очереди везли тело Павла Николаевича. В нашей скорбной процессии шли моя сестра Мария Николаевна, невестка Екатерины Александровны и её племянница Рая.
Похоронили брата на Серафимовском кладбище рядом с церковью, носящей имя этого святого.
