Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2009)
Конечно, категорически заявлять о том, что подростковый роман у нас не водится, нельзя. В 2007 году вышла повесть детского психолога Екатерины Мурашовой „Класс коррекции”, рассказывающая о неблагополучных детях: умственно отсталых, инвалидах, заброшенных школой, а порой и родителями. Читать эту книгу просто страшно. Даже попытки Мурашовой смягчить реалии выдумкой светлого параллельного мира практически ни к чему не приводят (разве что привносят нечто искусственное в повествование). Но как бы там ни было, Мурашова сегодня чуть ли не единственный серьезный писатель, всецело ориентирующийся на подростков. Недавно ее новая книга „Гвардия тревоги” получила премию „Заветная мечта”. Что же до остальных участников этого замечательного конкурса, — как-то так складывается, что после вручения премий ни о них, ни об их книгах почему-то больше ничего не слышно. Вот и выходит, что рейтинги продаж бьёт Емец со своей „Таней Гроттер” и прочие книги-однодневки”.
Евгений Гусятинский. Реалити без шоу. Как снимать Россию без лжи, чернухи и купюр (беседа с кинодокументалистом Виталием Манским). — “Русский репортер”, 2009, № 5 (084) <http://www.rusrep.ru>.
“— У вас есть документальная трилогия про наших президентов: Горбачева, Ельцина и Путина. Вы хотели бы снять фильм про Дмитрия Медведева?
Про Медведева надо было снимать между 7 и 24 августа 2008 года.
— Почему?
Потому что в этот период он был максимально сопряжен с реальностью. Решение о вводе войск в Грузию, люди, с которыми он советовался или не советовался, сам процесс принятия решений — все это сложнейшие ситуации и действия, в которых и проявляется человек. Вообще документальное кино — это когда на твоих глазах что-то происходит. А не пересказ того, что произошло”.
Ну, про “сопряжение” и “проявление” — это, извините, наив.
Дмитрий Данилов. Мужи духовные. Попытка классификации. — “Русская жизнь”, 2009, № 1 (42) <http://www.rulife.ru> .
О типах православных христиан. Правда, если принять, что благодать Божья — поверх классификаций, то попытка — бессмысленна. А с “журналистско-наблюдательной” точки зрения — броско, точно, остроумно. Типы тут представлены такие: “крепкий хозяйственник”, “интеллигент”, “зилот” (“ревнитель не по разуму”), “нормальный православный христианин”. Местами очень эмоционально и категорично.
“„Я грешен”, „я виноват”, „я не прав”, „я не знаю” — такие словосочетания довольно редки в речи церковного интеллигента. Носится, как с писаной торбой, со своими идеями, чувствами, душевными порывами. Наплевать, когда надо, на собственные эмоции — категорически не способен. Приход антихриста среднестатистический церковный интеллигент встретит радостными восклицаниями”.
Наталья Зайцева, Александр Кан. Наше настоящее прошлое. — “Русский репортер”, 2009, № 4 (083).
Пожалуй, это самый интересный текст о Борисе Гребенщикове из читанных мною за последние годы. С игривым таким началом: “Борис Гребенщиков чем-то напоминает Льва Толстого…”.
“„Старая гвардия” так любит Гребенщикова, что пытается присвоить его, сделать неприкосновенным символом поколения 1980-х. Для нее БГ — это Свет, который не дано понять никому, кроме тех, кто, сидя на полу в задымленной кухне, пил портвейн и пел его песни под гитару. Но они упускают из виду, что выросло уже целое поколение новых поклонников — на песнях „Аквариума” 2000-х”. К тексту приложен словарь-“бестиарий”.
Андрей Зализняк. Игры доморощенных лингвистов. Подготовил Виталий Каплан. — “Фома”, 2009, № 3 <http://www.foma.ru> .
“Мы живем в эпоху торжествующего дилетантизма”. О психологии и причинах лженаучности.
Виктория Иноземцева. Орден Кассандры, или Ты знал, ты знал! — “Что читать”, 2009, № 1.
“Что до России, серьезный кризис — и не экономический, а тотальный — предсказывали многие. Тут опять-таки важно отделить злорадство проигравших (скажем, прогнозы Бориса Березовского, переносившего схлопывание „путинизма” с осени на осень) от трезвого анализа вполне доброжелательных людей. Первое предсказание о стагнации, а затем и рецессии „путиномики” сделал берлинский профессор Вольфганг Шреттель (кстати, он и кризис мировой экономики предсказал в конце девяностых). Тогда его у нас заклеймили — живо помню, как на сайте управы района Жулебино (патриотический район!) советовали западным экономистам заняться собственными проблемами. Они и занялись, и в результате кризис у них вряд ли перерастет в политический (судя хотя бы по Франции — как сказать. — П. К. ). А у нас — может. Об этом в разное время предупреждали Андрей Илларионов (начиная с 2005 г.), Михаил Делягин (с 2006 г.) и Никита Кричевский (весь 2007 г.). Все они анализировали разные факторы и писали разные сценарии: Илларионов полагал, что старт кризису даст бегство инвесторов из-за неадекватной внешней политики и отсутствия демократических свобод. Делягин видел главную причину в недостаточной диверсифицированности экономики и ее сырьевом уклоне. Кричевского больше всего смущал масштаб коррупции в верхах. Прямо скажем, эти три фактора и образуют так называемую „путиномику” — они взаимно обусловлены и, в общем, синонимичны. Проблема в ином: те, кто в России дает такие прогнозы, как раз особенным авторитетом не пользуются. И не потому, что у нас не любят провидцев (как раз любят), а потому, что все провидцы принадлежат к либеральному или по крайней мере оппозиционному стану. Ибо либералы, увы, больше понимают в экономике.
Так что нынешнюю политическую ситуацию будут терпеть просто от противного — потому, что не хотят новых революций и перестроек, потому, что не хотят либералов, потому, наконец, что не верят в благотворность перемен… Один знахарь уже навредил, и теперь больной предпочитает не обращаться ни к какому врачу, надеясь, что как-нибудь пройдет само”.
Автор — специалист в области инвестиционных фондов и пенсионного страхования. И — поэт: публиковалась несколько лет тому назад и в “НМ”.
Юрий Каграманов. Стоит мир до рати? — “Посев”, 2009, № 1 <http://www.posev.de> .
Сравнительный анализ косовской и грузино-абхазской истории. О нынешних европейских самообманах.
Вероника Капустина. Щекотка. Рассказ. — “Знамя”, 2009, № 3.
В “Знамени” В. К. печатается впервые, у нас публиковались и стихи, и проза ее. Рассказу предшествует вступление Самуила Лурье (собственно и рубрика-позиция этого номера журнала так и называется “Карт-бланш Самуила Лурье”). Приведу это яркое вступление целиком. По-моему, о самом С. Л. оно говорит не меньше, чем о Веронике Капустиной.
“Прочитал — практически ничего не разобрал, только почувствовал сильное волнение. Просто от того, что так здорово написано, абсолютно ни единого лишнего не то что слова, а знака. Такой плотный текст, а точней сказать — такой твердый. Точно камень.
И носишь его в уме, как непонятную тяжесть.
Вот сейчас перечитал и поразился: какой прозрачный. Причем во всех ракурсах. Или в измерениях — не знаю, как сказать. На уровнях, пусть. Прозрачен текст, прозрачна (притом до самого конца оставаясь таинственной!) ситуация, прозрачны персонажи — не изображенные, между прочим, никак. Словно включен прибор какого-то инфразрения, и сквозь тела — да, не изображенные, но почему-то все равно источающие жар и запах, — так вот, сквозь тела, говорю, отчетливо просвечивают воспаляющие их т. н. мысли — т. е. на самом деле желания. Пытающиеся завернуться в речь, но она спадает.
Не только про жуткое предчувствие — хотя описан самый настоящий — убогий тоже по-настоящему — пир во время чумы.
Не только про тело как мучительный инструмент. Не про то, что, например, кожа страдает — от пошлости, например, — совершенно как т. н. душа (смотря у кого, конечно, — вы правы). Даже не про то, как унизительна бывает причиняемая человеком человеку боль. И в каком зловещем родстве состоят страх, стыд и смех.
А прежде всего и главным образом про такой вот странный, опасный, невыносимый способ видеть происходящее до глубины его реального смысла — вот про что эта вещь. Это очень короткий рассказ.
Отчасти жаль, что Вероника Капустина пишет по-русски. Есть страны, где проза такого класса ценится исключительно высоко”.
Максим Лаврентьев. Литература вырождения. — “Литературная учеба”, 2009, книга первая (январь-февраль).
“Требование толерантности принимает порой не только глупую, но и агрессивную форму. Так, одна моя добрая знакомая, недавно вернувшаяся в Россию из Италии, рассказала следующий любопытный эпизод. Долго живя в иноязычной среде, она пробовала писать стихи на итальянском. Естественно, с соблюдением всех необходимых, по ее мнению, технических правил. Свои поэтические опыты она решила продемонстрировать местным любителям литературы, периодически собирающимся в специализированном клубе (надо заметить, что большинство из них — люди весьма пожилые, ибо на Западе поэзией интересуются в основном пенсионеры). Каково же было удивление моей знакомой, когда вместо одобрения она услышала упрек: так — в рифму, соблюдая размер, — писать теперь нельзя, ведь это может оскорбить и унизить тех, кто так писать не умеет”.
