Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2009)
“Я чувствую себя уставшим человеком, едва поспевающим за молодыми западными коллегами. И эти молодые, к примеру, немецкие профессора преподают студентам что угодно — историю радио, фотографии и спортивных новостей, но только не литературу. Студенты-слависты были бы счастливы, если бы с ними кто-нибудь проанализировал „Войну и мир”, но эта их мечта не сбывается. Культура текстов отошла на задний план”.
Иван Соловьев. Большевики ушли? Стратегия интеллигенции. 1918 — 1919 годы. — “Волга”, Саратов, 2009, № 1-2.
“Особое пространство для коррупции создавал декрет, национализировавший содержание банковских ячеек. В провинции эта процедура прошла довольно быстро. Алексис Бабин в своем дневнике от 7 декабря 1918 года сообщает: „Моя хозяйка присутствовала при составлении описи ее собственного сейфа. Ей удалось в продолжение этой процедуры стащить свои собственные золотые часы” (Дневник гражданской войны. Алексис Бабин в Саратове. — „Волга”, 1989, № 5. <...>). Совсем другое дело в столице — Москве. Здесь народу было побольше, и сам он побогаче. В декрете о национализации ячеек говорилось, что если содержание ячейки меньше какой-то суммы, то владелец может получить содержание ячейки назад. „Секретариат банка оказался завален прошениями на выдачу семейных реликвий. Тяжелые, мучительные сцены разыгрывались в секретариате. Разоренные, запуганные люди с раннего утра наполняли громадную приемную, справляясь о судьбе поданных ими прошений. Однако прошений было слишком много, а рассмотрение их происходило слишком медленно. Несчастные люди унижались и плакали, совали служащим взятки, что вызывало постоянные недоразумения, и, наконец, молча уходили, чтобы явиться на другой день” (Евгеньев. <...>). Ганецкий, который
к этому времени возглавлял банк, простых просителей не принимал, зато отношение к просьбам больших людей было совершенно иное. Если посетитель предоставлял письмо от Каменева, Зиновьева, Луначарского, Горького и других функционеров, содержание ячейки ему выдавалось без оценки стоимости. Постепенно это стало достоянием общественности и превратилось в неплохой бизнес. Люди были готовы отдать часть содержания собственной ячейки, чтобы хоть чего-нибудь себе вернуть. Особенно много ходатайств было от Луначарского”.
Андрей Столяров. Выбираю жизнь. — “Литературная газета”, 2009, № 6,
11 — 17 февраля <http://www.lgz.ru>.
“Человек боится не смерти, а мучительного перехода к ней, известного как „процесс умирания”: боится болезней, которые станут его терзать, боится физиологического распада, беспомощности, умственной и физической деградации. Это чисто биологический страх. Если бы смерть была подобна хлопку, после которого человек бы безболезненно исчезал, отношение к ней было бы гораздо спокойнее. Скорее всего, так и произойдет. Уже сейчас понятно, что медицина в ближайшем будущем окажется способной купировать самые неприятные стороны физического угасания. Человек будет встречать смерть в ясном рассудке, не испытывая мучений, патологически искажающих его облик. И так же понятно, что эвтаназия, сознательное прекращение жизни, сколько бы дискуссий вокруг нее ни велось, станет обычной практикой современного социального бытия”.
“Человек боится вовсе не смерти. Он боится чудовищ, которые ждут его „на той стороне”. Он боится ирреального нечеловеческого пейзажа, непрерывного ужаса, в котором будет вынужден пребывать. <...> Атеист перед лицом смерти чувствует себя намного увереннее”.
Здесь же — Игумен Вениамин (Новик), “Шаг к бессмертию”: “В христианстве вопрос о преодолении смерти решается в радикальной форме. Неслучайно Гегель назвал христианство „абсолютной религией”. <...> Вечность ощущается христианином не как то, что может иметь место когда-то в будущем, но — здесь и сейчас. Вечность нельзя приобрести, в ней можно только быть. Смерть может быть побеждена еще до наступления физической смерти. <...> Истину недостаточно знать, в ней нужно пребывать постоянно. Ибо истина в христианстве — бытийствует. Она представлена в форме не что , а кто . Умирающий христианин не просто умирает согласно биологическим законам, он преодолевает их, умирая во Христе, чая будущего воскресения с Ним. <...> С атеистическим нулем в голове умирать трудно”.
Виктор Топоров. Краса красот сломала член. — “Город-812”, 2009, № 3, 2 февраля <http://www.online812.ru>.
“Строка „Краса красот сломала член” принадлежит капитану Лебядкину из „Бесов” Достоевского. Поначалу я хотел назвать рецензию на поэтический сборник Эдуарда Лимонова „Мальчик, беги!”, только что вышедший в „Лимбусе”, „Стихами капитана Лимонова”, но потом решил, что Лимонов на меня обидится за столь низкое титулование. „Стихи генерала Лимонова” — звучало бы куда уважительнее, но и „Краса красот…” неплохо. С той, понятно, разницей, что всем массивом стихов, написанных в 2006 — 2008 гг., утверждает вождь запрещенной партии: „Не сломали мне член; нет, не сломали!””
“Сказать, будто Лимонов впал в детство (или, по Заратустре, претерпел третье — и самое счастливое — превращение), было бы, однако же, натяжкой, потому что Лимонов — при всех своих (для меня не только очевидных, но и бесспорных) уме, эрудиции и таланте — из детства никогда и не выпадал”.
Универсальный человек эпохи самиздата. О Владимире Кормере рассказывают: Александр Величанский, Анатолий Найман, Евгений Попов, Дмитрий Александрович Пригов, Дмитрий Шаховской, Николай Климонтович, Александр Корноухов, Анна Бирштейн, Мария Слоним, Борис Орешин, Борис Юдин, Юрий Кублановский. — “Октябрь”, 2009, № 1.
К 70-летию со дня рождения Владимира Кормера (1939 — 1986) — математика, философа, писателя. Вспоминает Евгений Попов: “Позднее, в долгие часы наших бесед и сопутствующих им скромных застолий, он очень интересно рассказывал мне о своем бытовании в этом идеологическом журнале [“Вопросы философии”], высоколобые сотрудники которого не чурались время от времени написать блистательный доклад какому-нибудь высокопоставленному советскому козлу, чтобы он проблеял его с высокой трибуны. Фальшивые авторы, вышедшие из народа, в знак благодарности приносили „философам” из спецраспределителей высококачественные спиртные напитки, которые в помещении редакции лились рекой. Когда Кормер подал заявление об увольнении „по собственному желанию”, его непосредственный начальник N . обнял экс-подчиненного со слезами радости на глазах: „Спасибо, Володька, что сам ! Нам ведь давно велено было тебя гнать, да как-то неудобно, парень ты хороший!” Коллеги провожали Кормера „в диссиденты”, как на пенсию. Были накрыты столы, звучали тосты и пожелания счастья в его новой жизни. „Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура” — так называлась статья Кормера, напечатанная им на Западе под псевдонимом Алтаев и в какой-то степени послужившая толчком для создания сборника статей „Из-под глыб” под редакцией Солженицына, который на „глыбовских” страницах уважительно полемизировал с „Алтаевым””.
См. также: Евгений Ермолин, “Владимир Кормер, его время и его герои” — “Континент”, № 138.
См. также: Владимир Кормер, “Предания случайного семейства” — “Континент”,
№ 138 <http://magazines.russ.ru/continent>.
Елена Фанайлова. Принуждение к миру. — “ OpenSpace ”, 2009, 18 февраля <http://www.openspace.ru>.
“У меня есть два соображения. Одно — о том, как пережить насилие, совершаемое над тобою лично, с твоим участием; как осознать то, что в некоторых случаях ты и сам оказываешься насильником. Второе — о насилии как общественном феномене, общественном договоре. И вот последнее я сейчас чувствую гораздо острее, и оскорбляет оно меня гораздо больше”.
Игорь Фролов. Смертный грех Захара Прилепина. Нарцисс в литературе всегда ярок, потому что, любя в себе все, даже плохое, выглядит очень искренним. —
“НГ Ex libris”, 2009, № 7, 26 февраля.
“<...> Прилепин — писатель идейный. Не в смысле политики, а в том смысле, что он четко осознает главную идею своей литературы: за счастье платим несчастьем.
И старательно эту идею проводит. И тексты в этом случае делаются по рецепту: взял свою жизнь, нашел хорошее, нашел плохое, смешал — готово”.
“Кстати, о плохом и хорошем, но уже на стилистическом уровне. Автор часто вообще не озабочен поиском слов для выражения этических категорий „плохой-хороший”. Для первого существует проверенное слово „мерзкий” — „мерзкие пошлости”, „омерзительное лицо”, „мерзкое эхо поганого неумного мата”. Есть еще „отвратное юношество”, которое этим матом изъясняется. Есть и другие простые слова, прямо указующие на плохое, на содрогание героя при взгляде на все эти мерзкие лица и вещи. Это какой-то женский лексикон, я даже слышу интонации и вижу мимику женщин, передергивание плечами, с которым они произносят эти слова… Хорошему повезло не больше. Оно у Прилепина все „милое”, „замечательное”, „отличное” и просто „хорошее”. Первый рассказ в книге прямо так и начинается: „Все вокруг стало замечательным”. Мои претензии, конечно, не Прилепину, а Хемингуэю как прародителю всех этих милых, отличных и замечательных”.