Любовь Каверина - Он строит, она строит, я строю
НАПЛЕВАТЬ! Даешь корытную флотилию против вражеских полчищ!
— Ты чего, уставилась в одну точку и улыбаешься? Физичка на тебя уже третий раз посмотрела. Сейчас влепит пару.
— Думаю о роли корыта в борьбе человечества за независимость.
— Ты хочешь сказать за чистоту?
— Нет. За человеческое достоинство.
— И какова эта роль?
— Не столь велика, как об этом пишут в учебниках. Корыто и даже два корыта ничего не дадут без силы духа и находчивости.
— КВНа насмотрелась?
— Угу.
— Слушай, ты мне своим корытом напомнила. Меня мать уже который день просит постирать в прачечной белье. Да мне ее и самой жалко — кормит, обстирывает двух великовозрастных лодырей: моего папочку и братика! Но как подумаю, сколько простыней жмыхать в лохани!
— Вы еще стираете в дворовых прачечных, в деревянных огромных лоханях?
— А вы?
— Нашу прачечную давно снесли.
— Давай после уроков пойдем к тебе заниматься. А то у меня с математикой — завал, с физикой — завал и вообще…
ОГО!
Кло— опы! Кру-угом! Ксения с мужиком -напра-аво! «Техникумовский» — нале-ево! Ровняйсь! Смирна-а! К нам гостья пожаловала!
Проходи, Нинок, не стесняйся. На стены прошу не смотреть, это подтеки от кипятка, которым я шпарила клопов. Нет, нет! на диван не садись, он весь обсыпан дустом. К тахте не подходи, будешь чихать. Вот сюда на стул, пожалуйста. Если за стенкой раздастся грохот — не вскакивай, это у Ксении ежедневное жонглирование мебелью. Что? Кто визжит, как недорезанный поросенок? Не бойся, это Елена Яковлевна гонит из дома техникумовского мужа. Нет-нет, ничего с ним не будет: погуляет, вечером вернется.
Итак, что у нас на повестке дня? Тригонометрические функции? Замечательно. С них и начнем.
— Нин, ты себе не представляешь, у меня дома просто лазарет: бабушка — на диване, мама — на тахте, отец — на раскладушке. Грипп. Я целый день мотаюсь между кухней и аптекой, так что заниматься там совершенно невозможно. Давай лучше пойдем в Выборгскую библиотеку, там есть читальный зал — тихий, уютный. Прекрасно можно делать уроки.
— Не-а, я в библиотеке не привыкла. Отвлекаюсь.
Странно, а я привыкла. Раньше в Выборгском для меня был только большущий зал, куда нас пионеров приводили со знаменами приветствовать гостей. Потом киношка — неудобная, хуже, чем в «1 Мае». Потом местом, куда нельзя, но очень тянуло: рядом с домом Пшеничного. Теперь после ремонта Выборгский стал гостеприимным: расставил кресла, диваны — поджидает, не заглянет ли кто посидеть в чистоте, почитать, поболтать. Даже жалко вечером уходить от него в сырость, бесприютность.
Какая осень в этом году промозглая. Или ноябрь в Ленинграде можно считать зимой? Сейчас пронесусь пулей через темный двор, влечу на второй этаж и захлопну за собой двери квартиры: «чик-трак»! И мокрые черные щупальца улицы не смогут до меня дотянуться! Только бы соседи уже разошлись по своим телевизорам.
— Ты, того самого, чо разбегалась? У-у, егоза на тонких ножках. Небось, того самого, некому за тобой приглядывать, вот и носишься.
— Здравствуйте.
— Замерзла? И погреть, того самого, некому. Лопаточки торчат остренькие, как у пичужки.
— Разрешите, пожалуйста, на кухню пройти, чайник поставить.
— Чайку, это, того самого, хорошо. Я сам люблю, когда с холоду. У-у, нецелованная, небось, с мальцом каким простояла, что так дрожишь?
— Нет, из библиотеки шла.
— Я сам, того самого, люблю, когда пугливенькие. Чо, чо упархиваешь? А чайник?
Все. Не пойду больше на кухню. Пусть чайник хоть распаяется. Заберусь под все пальто и буду греться. А вдруг этот «техникумовский» ко мне ночью, когда все уснут, прокрадется? Дверь ведь теперь не запирается? Может, придвинуть стол к двери. Нет, лучше диван, он тяжелее. Ну-ка, бегемотище, хочешь покататься? Раз-два взяли! Не сдвинуть. Значит, все-таки стол, а на него взгромоздить стулья. Если он их и отодвинет, так хоть с грохотом.
Ну и комната! Кошмар! Как в такой можно жить?
Суд совести.
Суд должен рассмотреть следующий вопрос: считать ли семнадцатилетнего человека, не сумевшего самостоятельно справиться с трудностями жизни и вызвавшего на помощь бабушку, трусом и дезертиром.
Простите, а чья совесть судит? Как чья? Моя. Нормальная, закопченная, как ленинградский снег, совесть.
Ну что ж, вопрос требует всестороннего рассмотрения.
Первое. Приходится с прискорбием признать, что Ася в моем положении продержалась в десять раз дольше, чем я.
Второе. Бабушка, перейдя ко мне жить, в два счета разделалась с тем, что для меня оказалось непреодолимой трудностью: с соседями и с клопами.
Третье. На уроках больше не мечтаю о счастливых ночных плаваньях на раскладушке, погрузившей ножки в три корыта. А занимаюсь.
Вывод. Постыдное наслаждение такими благами цивилизации, как одеяло, подушка, простыня, перевесило стремление к самостоятельности.
Прошу высказаться свидетелей. Начнем с девушки с несколько всклокоченными волосами.
Первое чудо — освобождение от клопового ига свершилось прямо у меня на глазах: пришли две женщины в белых халатах, опрыскали комнату. Остались лишь вылинявшие подтеки на обоях — следы легендарных времен, когда клопиные орды штурмовали крепостные стены, и их головы поливались крутым кипятком.
Суд принял к сведению данные показания. Теперь вы, девушка в сильно застиранном халате.
Второму чуду у меня нет разумного объяснения. Разве что, заподозрить бабушку в таланте укротителя тигров. Мне так и видится, как она подходит с хлыстом к Ксениному мужу, открывает ему пасть и спокойно кладет туда свою голову. Или бьет хлыстом: алле-гоп! И Елена Яковлевна, вытянувшись в колбасину, прыгает через обруч. Представить трудно, но приходится признать, что «техникумовский» перестал блокировать выход на кухню и в туалет, в квартире, если не совместные чаепития с тортом, то, по крайней мере, покой и тишина.
Второй свидетель был несколько нечеток в изложении фактов. Посему Суд заключает: два ноль в бабушкину пользу. Подсудимая, что скажете в свое оправдание?
Пожалуй, только то, что жизнь с бабушкой не привела меня в состояние Лашинского ожирения. Напротив, поставила меня под угрозу голодной смерти. Ибо, как только мамины деньги полностью оказались в бабушкиных руках, в жизнь вступил излюбленный бабушкин закон — экономия.
Госпожа Экономия распорядилась на обед покупать селедку, из головы которой варить суп, а хвост подавать на второе. Против хвоста какие могут быть возражения? Но суп из голов? Сначала я пыталась убедить бабушку, что суп — вообще национальный предрассудок, англичане прекрасно обходятся без него. Но патриотичной Экономии англичане были не указ. Пришлось объявить скрытую голодовку в знак солидарности с европейской кухней: «Спасибо, я уже у Нины ела. Спасибо, не хочется, голова болит». Если бы Экономия ограничивалась только супом, то суп — не клопы, его можно перехитрить. Но, к сожалению, Экономия распоряжается всем: на трамвай у нее проси, на кино — проси… А на курсы по истории искусств в Эрмитаже и не проси. Все равно не даст.
Суд считает, что раз подсудимая поступилась независимостью ради мещанских благ, то можно было бы год-два потерпеть и без культурного развития.
Да, Ваша Честь, я понимаю: из уважения к старшим и т.д. и т.п…
Но как быть, если именно в этом году в ДК Первого Мая впервые читают цикл лекций по истории итальянского неореализма. Вдруг это вообще единственный шанс увидеть эти фильмы? Не могу же я из-за госпожи Экономии остаться на всю жизнь без итальянского кино.
Прошу Суд Совести принять во внимание явку в суд с повинной и приговорить меня за каждый выпрошенный на кино рубль к укусу пятью клопами. Итого: за десять лекций — пятьдесят клопов.
В одну прекрасную ночь пусть все пятьдесят выстроятся в шеренгу по пять и начнут по команде взбираться с ног до головы. Когда первая шеренга коснется подбородка, прозвучит — ПЛИ! и все пятьдесят жал вопьются в мое преступное тело. После этого я со спокойной совестью буду продолжать смотреть мировые шедевры.
Это все, о чем вы хотели заявить Суду?
Боюсь, что нет. Я вынуждена сознаться, что систематически обманываю свою старенькую единственную бабушку. Веду двойную жизнь, ищу алиби. И все для того, чтобы не позволить Экономии променять мою будущую жизнь на шкаф с зеркалом, диван-кровать, холодильник.
К сожалению, бабушка не понимает, что значит поступать в Университет. Какой там конкурс. Сколько требуется перечитать литературы. Для нее «заниматься» означает сидеть за письменным столом и водить ручкой по бумаге. А если, упаси бог, ляжешь на диван с толстенным романом — сразу: «Бездельница! Уткнулась в книжку, когда в доме делов полон рот!»
Приходится мероприятие «уткнулась в книжку» переносить в Выборгский читальный зал. А дома врать про школьные дежурства и комсомольские собрания.
