Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях
Леон прерывисто вздохнул и не дал никакого ответа.
Марко быстро вышел из комнаты и притворил за собой дверь.
XIV
В монастыре
Размышляя про себя обо всем виденном и слышанном, Марко и Саррион вернулись в Памплону.
Итак, Леон был иезуит. Тем хуже было для Хуаниты. Марко и без слов прекрасно понимал, что значит молчание Леона.
Саррион, со своей стороны, видел уже в Наварре все бедствия войны, которая длилась больше тридцати лет. Страна была разорена, мужчины перебиты, женщины доведены до нищеты. Война за дона Карлоса была всегда войной невежества и обмана против просвещения и прогресса народа. Не нужно говорить, на чьей стороне были все рясы.
Баскам обещали сохранить их свободу. Им будет позволено жить, как они всегда жили, и оставаться в сущности республиканцами, если они помогут воздвигнуть монарха над остальной Испанией. Все эти обещания давались иезуитами.
Саррион ненавидел иезуитов, вмешивавшихся в политику. Но такие иезуиты оставили о себе следы в истории, которые только теперь выходят на свет Божий.
Вильгельм Молчаливый был убит наемником иезуитов. Его сын Мориц Оранский едва не подвергся той же участи, причем убийца сознался и выдал своих сообщников-иезуитов. Трое иезуитов было повешено за покушение на жизнь английской королевы Елизаветы. Четвертый, иезуит Парри, был четвертован. Убийца Генриха IV, короля французского, Равальяк был также иезуит.
Иезуиты принимали деятельное участие в пороховом заговоре. Двое из них были казнены.
В Парагвае иезуиты подстрекали туземцев к бунту против Испании и Португалии. Папа Климент XIV был отравлен ими. Он подписал буллу об уничтожении ордена, последствием чего явилась aqua di Perugia 15 — медленно действующий и мучительный яд.
Рука иезуитов сильно чувствовалась и в наше время — на обществе ирландских фениев. О’Фарелль, покушавшийся в 1868 году в Австралии на жизнь герцога Эдинбургского, был иезуит.
Лучшее время для иезуитского ордена уже миновало, но общество еще продолжало существовать. В Англии и в других протестантских странах они прикрывались другими названиями. Все эти «редемпционисты», «братья христианского вероучения», «орден св. Павла Викентия» и т. п. были иезуитами.
После свидания с Леоном Марко отправился к себе в гостиницу. Ему нужно было сделать кое-какие дела. Саррион же поехал к большому дому, где помещалась монастырская школа. Через час он вернулся домой.
— Все идет хорошо, — говорил граф, сидя с сыном в маленькой гостиной, выходившей окнами на площадь Конституции. — В пять часов они пойдут к вечерне в собор. Будет почти темно в это время. И тебе надо будет ждать на одном из внутренних двориков около монастыря. Они пойдут этим путем. Хуанита вернется, как будто она что-нибудь забыла. Тут уж не зевай. Времени у тебя будет минут десять, не больше.
— Хорошо, — с решительным видом сказал Марко.
Он не боялся ни иезуитов, ни короля, ни дона Карлоса.
Он опасался только самой Хуаниты.
— Незачем спрашивать, кто пошлет ее назад. Но Хуанита не будет знать, что ты ее ждешь. Помни это и не испугай ее.
Стало темнеть, и Марко вышел. Вход на один из двух внутренних дворов, через которые надо было проходить к собору, находился как раз напротив дверей школы, около которой качался фонарь. На первом дворе фонаря не было: он мигал под аркой, разделявшей оба дворика.
Марко сел на одну из деревянных скамеек, которые были расположены вдоль стен четырехугольного двора. Ждать ему пришлось недолго. Двери школы открылись, и девушки, разговаривая и смеясь, потянулись по двору. Впереди шли две монахини. Сестра Тереза шла сзади всех, глядя прямо перед собой между двумя крыльями своего огромного чепца. Хуанита была в последней паре.
Марко встал и подошел к арке. Поднималась луна, бросая нежный свет на причудливые окна монастырской школы.
Вдруг Хуанита торопливо пошла назад. Увидев его силуэт, она инстинктивно закуталась в свою мантилью.
— О, Марко, — прошептала она, узнав его. — Наконец-то! Я думала, вы обо мне совершенно забыли.
— Скорее, — прошептал он. — Сюда, сюда. У нас всего десять минут.
Он взял ее за руку и поспешно отвел ее направо, в самый дальний угол четырехугольника, где было потемнее.
— Что такое? Десять минут? — спросила она.
— Это так нарочно подстроено. Я нарочно встретился с тобой. У нас десять минут, чтобы устроить…
— Что устроить?
— Всю вашу жизнь.
— Но нельзя же устроить целую жизнь в одно мгновение ока.
Она взглянула на него и рассмеялась. Молодость брала свое.
— Ты помнишь письмо, которое ты написала моему отцу о своем намерении принять монашество?
— Да, помню. Но это единственная вещь, которую мне остается сделать. Все убеждает меня в этом: каждая проповедь, которую я слышу, каждая книга, которую я читаю. Все мне советуют это. Но теперь, когда я опять вижу тебя, я не понимаю, как я могла это сделать. О, Марко, ко мне все так добры, кроме сестры Терезы. Она так нехороша со мной, она налагает на меня всяческие наказания.
Марко улыбнулся. Он знал, отчего сестра Тереза так жестока с Хуанитой.
— Они все так добры ко мне. У нас так считается, что для нас только и возможна духовная жизнь.
Вдруг она повернулась и положила ему на плечо обе руки.
— Марко, — прошептала она со сдерживаемым рыданием, — неужели ты ничего не можешь сделать для меня?
— Могу, — отвечал он. — Потому-то я и пришел сюда. Но нужно решаться теперь же.
— Почему же? — серьезно спросила она.
— Потому что отправлен уже гонец в Рим за разрешением тебе принять монашество. С этим делом спешат.
— Я знаю. Но отчего это?
— Им нужны твои деньги.
— Но у меня их нет, или очень мало. Так мне сказали.
— Это ложь.
— Не надо говорить так, — прошептала Хуанита со страхом… Это мне сказал отец Муро. А он — представитель Бога на земле.
— Какой он там представитель, — спокойно возразил Марко.
С минуту Хуанита собиралась с мыслями. Потом вдруг она топнула ногой по плитам двора.
— Не хочу быть монахиней, не хочу, — воскликнула она. — Я всегда чувствовала, что тут есть какая-то ложь во всем том, что они говорят. Кроме того, и ты, и дядя Рамон говорите совсем другое. И я вижу, что то, что вы говорите, понятно, просто и честно, что вы не вкладываете в ваши слова какого-то другого смысла. Марко, ты и дядя Рамон должны взять меня отсюда. Я сама не могу отсюда вырваться. Я связана по рукам и ногам.
— Мы тебя и возьмем, если ты согласна на это, — медленно произнес Марко.
Она быстро повернулась и впилась в него глазами: ее поразило что-то новое в оттенке его голоса.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она. — У тебя такое странное и бледное лицо. Что вы хотите этим сказать, Марко?
— Мы можем освободить тебя отсюда, но ты должна выйти за меня замуж.
Она вдруг рассмеялась, но быстро смолкла.
— О, не шути так, — промолвила она. — Ведь дело идет о всей моей жизни.
— Я не шучу. Это не шутка, — твердо отвечал Марко.
С минуту они сидели в глубоком молчании. До их ушей долетало тихое пение в соборе.
— Прислушайся! — вдруг заговорила Хуанита. — Они ведь как в полусне и сами не понимают, что поют. Они потихоньку щиплют друг друга, чтобы не заснуть. Нет, я не хочу быть монахиней. Это решено. Марко, я скорее согласна выйти за тебя замуж, если уж это необходимо.
— Необходимо.
— Но они могут захватить все мои деньги!
— Нет, они уже пробовали это сделать. В наши времена им это уже не удастся. Единственная возможность для них завладеть деньгами, если ты откажешься от своей воли, станешь монахиней и завещаешь свое состояние ордену.
— Да, я это знаю, — сказала Хуанита.
Ее настроение продолжало подниматься. Веселость опять вернулась к ней.
— Хорошо, я выйду за тебя замуж, если без этого нельзя, но…
— Но?
— Это, конечно, будет лишь для виду, не правда ли?
— Конечно, для виду.
— Ты обещаешь?
— Обещаю.
Они сидели на ступенях древней часовни. Хуанита вскочила и стала смотреть через решетчатые окна, как бы желая узнать, во имя какого святого воздвигнута эта часовня.
— Ах, это часовня св. Варфоломея! — воскликнула она весело. — Хорошо, и он пригодится. Итак, ты дал мне обещание. Помни это. Нас слышал св. Варфоломей. Ты женишься на мне только для того, чтобы спасти меня от монашества. Мы будем ловить рыбу, карабкаться по горам, как бывало прежде, и дурачиться, как мы всегда дурачились по праздникам.
— Да, да.
Она ударила с ним по рукам, как это делают крестьяне в Торре-Гарде, когда хотят закрепить свою сделку.
