Томас Вулф - Паутина и скала
– Да! – с чувством воскликнула она. – Да!.. Да!.. Да!.. Вечно!
И оба искренне в это верили.
Книга пятая. Жизнь и литература
Тот чудесный год с Эстер миновал, ушел в прошлое, настал и иступил в свои права следующий.
И теперь Джордж Уэббер был с головой погружен в громадный труд, разросшийся из попытки описать, что видел и чувствовал в тот год детства, который он назвал «конец золотой поры». Когда Джордж взялся за перо, у него сложился замысел книги, в которой он хотел представить картину не только своей юности, но и всего родного городка, изобразить всех его жителей такими, как знал их. Но ходу работы книга обретала жизнь под его рукой, росла, и Джордж уже смутно видел содержание десятка других книг, про shy;должающих ту же сюжетную линию, переносящую действие, как перенесся он, из маленького городка в большой мир за его пределами, пиши повествования разрастались, удлинялись, переплетались и пе shy;ресекались, покуда ткань его не обрела плотность и сложность всей паутины жизни и Америки.
Тем временем его жизнь с Эстер продолжалась, как раньше. То есть, внешне она выглядела прежней. Однако некая перемена про shy;изошла. Сперва она озадачила Джорджа, и лишь постепенно он стал постигать ее смысл.
29. КОЛЬЦО И КНИГА
Ушел еще один год, наступила еще одна весна, а Джордж пи shy;сал, писал, писал со всем напряжением творческого неистовства. Комната уже была завалена стопами и грудами исписанной бума shy;ги, а он все продолжал писать.
Разум его пылал потоком теснящихся образов, чеканкой со световой скоростью множества блестящих картин в мозгу, свер shy;канием возносящейся ракеты. И в каждой мгновенной, пламене shy;ющей картине таился целиком плод каждого долгого, мучитель shy;ного напряжения разума и памяти.
Казалось, память Джорджа наконец-то охватывала полностью и торжествующе все до единого мгновения его жизни. Он мог не только зрительно представить, вспомнить до малейших подробностей каждое место, где жил, каждую страну, где бывал, каждую улицу, по которой хоть раз прошел, каждого, с кем был знаком или обмолвился словом, и все, что они говорили и дела shy;ли: он помнил также множество мимолетных, несущественных мелочей, которые видел в какой-то ушедший и не подвластный времени миг своего насыщенного прошлого. Он мог припомнить женский голос и смех на одной из зеленых улиц в родном горо shy;де, слышанный двадцать лет назад в темноте и тишине обыден shy;ного вечера; лицо женщины, ехавшей во встречном поезде, ато shy;ма, несшегося сквозь время где-то на огромном материке; набух shy;шие вены на руках старика; падение капли воды в чужом влаж shy;ном, темном, мрачном коридоре; тени туч, проплывавшие в не shy;кий день по густой зелени холмов в родном городе; поскрипыва shy;ние куста под зимним ветром; угловой фонарь, бросавший мерт shy;венный свет на мрачный, серый фасад маленького, унылого до shy;ма. Эти воспоминания и множество других возвращались теперь невесть почему из неистовой сумятицы дней.
Эти величественные силы памяти, обобщения и воображе shy;ния, взявшие благотворную и приятную власть над жизнью Джорджа, обострявшие, делавшие очень яркими все впечатления каждого дня, достигли такой зрелости и уверенности в начале весны – это время года способно более всех других напоминать человеку о его бренности и вечности земли. Ни одно другое не может пробудить с такой ясностью чувство недолговечности жизни, вызвать отчетливое, пронзительное, мгновенное осозна shy;ние всей человеческой участи с ее сплетениями ликующей, не shy;сказанной радости и невыразимого горя, юности, которая не мо shy;жет умереть никогда и, однако, умирает с каждым пролетающим мигом, красоты, которая бессмертна и все же появляется и исче shy;зает с неуловимой скоростью света, любви, которая не знает смерти и которая умирает с каждым дыханием, вечной тленнос shy;ти, нескончаемой и эфемерной жизни-в-смерти, неизменного приближения с каждым мигом к кончине, величайшей, бес shy;смертной славе, тронутой признаками рокового несовершенст shy;ва, громкого возгласа ликующей радости и исступленного вос shy;торга, рвущегося из сердца, обреченного на вечное горе и траги shy;ческую судьбу.
Обо всей этой мучительной загадке жизни, этом вечном про shy;тиворечии, не бросающемся в глаза, но ошеломляющем единстве антитез, из которых соткана до самой смерти жизнь человека, дух весны напоминает, как больше ни одно время года. И все же молодому человеку весна зачастую кажется временем хаоса и не shy;разберихи. Для него это время путаницы в чувствах, яростных безгласных криков страдания, радости, жажды, неистовых, не shy;последовательных желаний, тяги ко множеству неведомых, не shy;последовательных соблазнов, которая исступляет его мозг, иска shy;жает зрение, разрывает сердце.
Так было в тот год и с Джорджем. Вместе с обретенной уверен shy;ностью в работе, творчестве, пришло и кое-что другое. Иногда, стоя у окна, глядя на волшебное очарование нового апреля, он, двадца shy;тишестилетний, неожиданно вспоминал о своем отце и о всех дру shy;гих умерших, и его охватывали невыразимая жалость, мучительное чувство одиночества, воспоминание о чем-то утраченном и невозвратимом. В такие мгновения его радость и надежда улетучивались, на смену им приходило сознание невыразимой утраты и крушения. Труд, за который он принимался с такой ликующей уверенностью, теперь лежал перед ним на столе, словно рука разбитой статуи, и он с чувством бесконечного отвращения убирал его с глаз.
Он уже не питал больше к этой работе ни любви, ни интере shy;са. Не мог вернуться к ней, не хотел смотреть на нее. И все-таки не в силах бывал ее уничтожить. Совал ее в чемоданы и ящики, раскладывал беспорядочными стопами на книжных полках, и вид их наполнял его сердце ужасом и усталостью. Эти напомина shy;ния о неоконченной книге походили на эпитафии тщетным уси shy;лиям, памятники краха и крушения.
И, однако же, через день-другой в сердце его поразительным, невероятным образом пробуждалась надежда, жизнь станови shy;лась очаровательной, как апрель. Тяга к работе вновь торжеству shy;юще вздымалась в его груди, и он с неимоверной радостью бро shy;сался в кузнечный горн творчества. Трудился денно и нощно, почти без перерыва, не считая занятий в школе, и потраченное там время люто ненавидел. С неохотой, с раздражением погру shy;жался урывками в горячечный сон, но и во сне громадный груз времени и памяти действовал постоянно, непрерывно, превра shy;щаясь в грандиозное, гармоничное сооружение из впечатлений и переживаний. Эта лихорадочная деятельность разума хищнически расходовала его силы, поэтому утрами он просыпался усталым и вновь с головой погружался в работу.
И всякий раз, когда это происходило, когда работал с надеж shy;дой, с торжеством, с энергией, он любил эту женщину больше жизни. И не мог сдерживать своей любви. Она прорывала свою обитель из плоти и крови, словно вода в прилив дамбу, и все на свете оживало снова. Заслышав шаги Эстер по лестнице, он от shy;рывался от неистовой работы, усталый, но с бурлящей внутри ог shy;ромной радостью.
Эстер, как обычно, ежедневно приходила в полдень и стряпа shy;ла для Джорджа. Когда припасы у него подходили к концу, они вдвоем отправлялись по магазинам и возвращались с коробками, сумками, пакетами хорошей еды.
Однажды в замечательном магазине, где продавалось все – в одной стороне мясо, в другой бакалейные товары, в центре ово shy;щи, фрукты и всевозможная зелень – среди разложенных ово shy;щей ходила молодая женщина. Эстер заметила, что Джордж смо shy;трит на изгиб ее бедер, медленное покачивание грудей, изящные завитки волос на затылке, волнистые движения тела; а когда уви shy;дела, как эта женщина красива и насколько моложе ее, как блес shy;тят глаза Джорджа, поняла, что у него на уме, и в сердце у нее словно бы повернули лезвие ножа.
– Я видела! – сказала потом Эстер.
– Что видела? – спросил он.
– Как ты пялился на ту женщину в магазине.
– Какую? – спросил Джордж, заулыбавшись.
– Сам знаешь, – ответила она. – На ту сучонку-христианку! Я видела!
– Ха! – воскликнул он торжествующе и попытался ухватить Эстер.
– Да, посмейся над собой, – сказала она. – Я же знаю, о чем ты думал.
– Ха! – завопил он с неистовым сдавленным смехом и обнял ее.
– Эта сучонка знала, что ты на нее пялишься, – сказала Эс shy;тер. – Потому так и нагибалась, делая вид, будто разглядывает морковь. Я знаю, что они собой представляют. От нее несло де shy;шевыми духами и немытым телом.
– Хо-хо! – завопил Джордж и крепко стиснул Эстер в объя shy;тиях.
– Я знаю про все твои делишки, – сказала она. – Ты ведь ду shy;маешь, что тебе удается обводить меня вокруг пальца? Ничего подобного. Когда у тебя побывают девки, я всякий раз это узнаю.
– Откуда?
– Узнаю, не сомневайся. Ты считаешь себя очень хитрым, юноша, но я всегда узнаю. Я находила их шпильки на подушке, и ты вечно прячешь мои шлепанцы и фартук на верхнюю полку чу shy;лана.
