Томас Вулф - Паутина и скала
Город казался высеченным из единой скалы, созданным по единому замыслу, вечно движущимся к некоей единой гармонии, некоей основной всеобъемлющей энергии – поэтому создава shy;лось впечатление, что не только тротуары, здания, тоннели, ули shy;цы, машины и мосты, все ужасающие сооружения, возведенные на его каменной груди, но и огромные людские потоки на его тротуарах созданы его единой энергией, наполнены ею и движут shy;ся в его едином ритме. Джордж передвигался среди людей, слов shy;но пловец, бросившийся в поток; он ощущал их тяжесть на сво shy;их плечах, словно нес их, огромную, осязаемую теплоту и движе shy;ние их жизней по тротуарам, словно представлял собой скалу, по которой они ходили.
Джордж словно бы обнаружил источник, родник, из которо shy;го исходило движение города, из которого все появилось на свет – при этой находке сердце его возликовало, и ему стало казать shy;ся, что он овладел всем городом.
И поскольку в этой потрясающей футе сливались голод и его утоление, неистовое вожделение и высшая удовлетворенность, обладание всем и неимение ничего, видение всей славы города в единый миг и сводящая с ума досада, что он не может одновре shy;менно быть везде и видеть все – поскольку могучие, противоре shy;чивые стремления вечно странствовать и возвращаться домой постоянно бурлили в нем, яростно сражались друг с другом и вместе с тем были связаны неким основным единством, некоей одной силой – то ему казалось, что город сросся с землей, на ко shy;торой стоит, и вся земля его питает.
Поэтому на городских улицах Джордж ежесекундно испы shy;тывал невыносимое желание устремиться прочь, покинуть этот город хотя бы ради наслаждения вернуться в него. Он выезжал в пригород на день и возвращался ночью; или по выходным, когда в Школе прикладного искусства не бывало занятий, уез shy;жал в другие места – в Балтимор, Вашингтон, Виргинию, в Новую Англию или к родственникам отца в пенсильванский городок неподалеку от Геттисберга. И непрерывно ощущал то же сильное желание вернуться, увидеть, что город на месте, что он все такой же невероятный, вновь обнаружить его сияющим во всей своей сказочной реальности, вечном единстве изменчи shy;вости и постоянства, в странном и чудесном свете времени.
Он съедал и выпивал этот город до основания – и за всю ту весну ему ни разу не пришло в голову, что он не оставил даже от shy;печатка ноги на его каменных тротуарах.
Тем временем некий остолоп осторожно прошел мимо газетно shy;го киоска в Бронксе, увернулся от такси, услышал три голоса, уны shy;ло поглядел на многоквартирный дом «Гемпшир Арме» и мыслен shy;но отметил что-то. Было двадцать первое апреля, и это вызывало у него негодование: он вспоминал давние времена, когда свет падал иначе, сердце его было пустым, так как прежнее блаженство исчез shy;ло. Поэтому он думал о соловьях в Ньюарке и роптал на свои невз shy;годы; он знал шесть слов по-гречески и говорил о Клитемнестре. Роптал он сокрушенно, был утонченным и сломленным, но не умирал: он наблюдал за окнами, надевал в дождь галоши, распла shy;кался, когда ему изменила жена, и ушел из дома – роялист из Кан shy;зас-сити, классик из Небраски, остолоп ниоткуда.
Но в тот самый день Джордж Уэббер и его Эстер спустились с небес на землю и обнаружили, что на ней неплохо, посмотрели на жизнь и увидели, что выглядит она недурственно. Они вышли на улицы и куда бы ни шли, повсюду были еда и великоле shy;пие.Весна приходит с яркими цветами под стопами апреля, а под стопы влюбленным земля стелет все свое изобилие и роскошь. Поэтому влюбленные упивались сталью и камнем, красотой груд старого кирпича. Земля сияла всеми манящими, великолепными красками, потому что они были вполне достойны этого, и пото shy;му что в сердцах у них не было фальши.
Они покупали еду со страстной вдохновенностью поэтов и обнаружили затерянный мир не в Самарканде, а на Шестой аве shy;ню. При виде их мясники распрямлялись и становились выше ростом; поправляли толстыми руками соломенные шляпы, одер shy;гивали окровавленные фартуки; брали самые отборные куски мяса, гордо поднимали, нежно пошлепывали по ним грубыми ладонями и говорили:
– Леди, это превосходный кусок. Лучший, какой у меня есть. Посмотрите, леди! Если он не лучший, какой вы только видели, принесите обратно, я съем его сырым прямо у вас на глазах.
И зеленщики находили для них самые лучшие фрукты. Джордж с оттопыренной губой и хмурой серьезностью тыкал пильцем в мясо, пощипывал ноги цыплят, щупал листья салата, перебирал пальцами дыни, жадно читал все этикетки на консервах и вдыхал острые, пряные запахи лавок. И они вместе пошли домой с большими сумками и пакетами еды.
Теперь Эстер, словно неумолимый призрак, занимала главное место во всех его делах, чувствах, воспоминаниях. Это не значит, что он постоянно думал только о ней. Что не мог ни на миг изгнать из разума всепоглощающий образ, на котором теперь сосредоточи shy;лась вся его жизненная энергия. Нет. Завоевание ее было в десять тысяч раз более грозным. Ибо пребывай она только в чертогах его сердца или царствуй гордой императрицей в преходящих представ shy;лениях мозга, ее было бы можно изгнать каким-то усилием воли, безжалостным актом насилия или отвержения, или возбуждением ненависти в душе. Но она вошла в кровь, впиталась во все ткани плоти, проникла во все мозговые извилины и теперь обитала в его плоти, крови, жизни, словно таинственный и могучий дух, изгнать которого так же невозможно, как материнскую кровь из жил, как стать обладателем отцовских плоти и крови.
Думал Джордж о ней сознательно или нет, она теперь роковым образом неизменно присутствовала в каждом его поступке, в каждом мгновении его жизни. Ничто уже не являлось его безраздельной соб shy;ственностью, даже самые тусклые, далекие воспоминания детства. Остер неумолимо вошла в его жизнь до самых дальних ее уголков, тревожила его память, будто свидетель всех его славных и недостой shy;ных поступков. Обосновалась в средоточении его жизни так, словно жила там вечно, распространилась по всем ее капилярам, входила и ныходила с каждым его дыханием, билась в каждом ударе пульса.
Стоя в комнате и глядя на Эстер, Джордж внезапно ощутил за shy;пах стряпни, вспомнил о еде, которая готовилась у нее на кухне, и у него пробудился неистовый, зверский аппетит, в котором она ка shy;ким-то образом отождествлялась с едой. Тут он обнял ее сильными руками и ликующе прокричал ревущим, страстным голосом:
– Еда! Еда! Еда!
Потом выпустил Эстер из крепких объятий и нежно взял за руку. Она поцеловала его и нежно, оживленно спросила:
– Хочешь есть? Проголодался, мой дорогой?
– О, если б музыка была любви едой, то, как сказал Макфуд, будь проклят тот, кто первым крикнет: «Стой!».
– Я накормлю тебя, – сказала она оживленно. – я приготовлю для тебя еду, любимый.
– Ты моя еда! – воскликнул Джордж, вновь обнимая ее с пе shy;нием в сердце. – Ты для меня мясо, масло, хлеб и вино!.. Ты мое пирожное, моя икра, мой луковый суп!
– Приготовить тебе луковый суп? – с готовностью спросила Эстер. – Хочешь?
– Ты мой обед и моя кухарка. Ты моя девочка с тонкой душой и волшебными руками, ты та, кто меня кормит, и сейчас, моя лю shy;бимая, сейчас, моя нежная и драгоценная, – воскликнул он, прижимая ее к себе, – сейчас, моя веселая и пьянящая девочка, я буду обедать!
– Да! – воскликнула она. – Да!
– Правда, ты моя нежная и милая?
– Да, – ответила она, – твоя нежная и милая!
– Это моя рука?
– Да.
– Это моя шея? Это мое теплое, округлое горло, это мои тон shy;кие пальчики, мои румяные щечки? Это мои красные, нежные губы и сладкий, хмельной ликер моего языка?
– Да! – ответила она. – Да! Это все твое!
– Могу я съесть тебя, моя нежная лапочка? Сварить, поту shy;шить, изжарить?
– Да, – ответила она, – в любом виде!
– Могу поглотить тебя? – продолжал он с нарастающей радос shy;тью и уверенностью. – Поддерживать свою жизнь твоей, вобрать в себя всю твою жизнь и красоту, жить с тобой внутри, вдыхать тебя, как запах жатвы, растопить, впитать, усвоить тебя, чтобы ты вечно находилась у меня в мозгу, в сердце, в пульсе, в крови, ставила в ту shy;пик врагов и смеялась над смертью, любила и утешала меня, прида shy;вала мне мудрости, вела к победе, вечно помогала мне своей любо shy;вью быть здоровым, сильным, прославленным и торжествующим?
– Да! – с чувством воскликнула она. – Да!.. Да!.. Да!.. Вечно!
И оба искренне в это верили.
Книга пятая. Жизнь и литература
Тот чудесный год с Эстер миновал, ушел в прошлое, настал и иступил в свои права следующий.
И теперь Джордж Уэббер был с головой погружен в громадный труд, разросшийся из попытки описать, что видел и чувствовал в тот год детства, который он назвал «конец золотой поры». Когда Джордж взялся за перо, у него сложился замысел книги, в которой он хотел представить картину не только своей юности, но и всего родного городка, изобразить всех его жителей такими, как знал их. Но ходу работы книга обретала жизнь под его рукой, росла, и Джордж уже смутно видел содержание десятка других книг, про shy;должающих ту же сюжетную линию, переносящую действие, как перенесся он, из маленького городка в большой мир за его пределами, пиши повествования разрастались, удлинялись, переплетались и пе shy;ресекались, покуда ткань его не обрела плотность и сложность всей паутины жизни и Америки.
