Михаил Чулаки - У Пяти углов
Ну ладно, черно-белый телевизор, он и в нынешнем виде удовлетворителен. Но цветной! Цветной плох, — я и американские видел, и японские, так что не только о наших говорю. У всех систем общий недостаток, притом органический: цветные люминофоры имеют инерцию, они гаснут не мгновенно после прекращения воздействия пучка электронов, а примерно через 0,3 секунды — поэтому, если показывают быстродвигающийся предмет, изображение получается нечетким. Хоккей по цветному телевизору смотреть тягостно. А если сделать кинескоп трехслойным, употребив люминесцентные стекла с красным, синим и желтым свечением, получится цветной телевизор, дающий идеальную четкость. Вот над чем стоило работать!
…Я иногда думаю, что Бемби не вышла за меня замуж потому, что я не приспособлен к семейной жизни, и она это поняла интуитивно. Сейчас и социологи считают, что лучшими семьянинами становятся такие люди, чье детство прошло в дружной семье. Они словно учатся семейной жизни у родителей. А те, кто вырос в детдоме, испытывают трудности: им не у кого было учиться. Мне тоже.
…Но о цветном телевизоре. Я изложил идею самому Шмакову. Он меня отечески увещевал:
— Телевидение — общественная область, где окончательное решение принимает не изобретатель. Мы вот на кафедре тоже разработали одну цветную систему, а приняли у нас в стране другую. Вы теперь предлагаете третью, а вернее — десятую. Это же промышленность, это передающие станции, камеры, это сотни тысяч аппаратов в домах — по шестьсот с чем-то рубликов каждый. Что же со всем этим делать? Выкидывать, потому что юноша Стрельцов придумал лучшую конструкцию? Система «промышленность — потребитель» имеет колоссальную инерцию. Так что не советую, не советую.
…А еще мне Бемби однажды сказала. Позже, года через три после того, как я закончил институт.
— Понимаешь, ну как я уйду от Миши, если мне его не в чем упрекнуть? Плохо бы он ко мне относился, или бы изменял. А так… за что?
— Но любовь — не награда за примерное поведение! Я тебя люблю, и если ты меня тоже…
— Нет, я так не могу. Глупо устроена, но не могу. Как я ему скажу? Он всегда такой хороший со мной. Нет, правда.
Проклятие Мишиной добродетели! Сколько народу пьет — ну почему именно он трезвенник?! Или я опять не сознаю, что у меня нет чувства юмора?
…Но о цветном телевизоре. Знаю я эту кафедральную систему. Тоже на люминофорах. Тоже изображение нечеткое при быстрых движениях. Так что не заслуживает она лучшей участи. У меня же совсем не то! У меня вариант, может быть, идеальный для современного уровня техники. Кстати, не только изображение четче, но и устройство гораздо дешевле, проще. Решил не заниматься бесплодными спорами, а сразу послал заявку на новое изобретение: «Использование люминесцентных стекол для цветного телевидения».
С Галей мы продолжали иногда бывать вместе. Благодаря ее терпению и снисходительности. Но наконец не выдержала и она. Мы должны были с нею идти в одну компанию на Новый год, Я сам ее пригласил, уверенный, что уж в новогоднюю-то ночь у меня нет ни малейших шансов увидеть Бемби. И вдруг Бемби позвонила двадцать восьмого числа.
— Ты меня еще помнишь?
Я чуть не захлебнулся в восклицаниях.
— А я свободна з Новый год. Хочешь, пойдем вместе в один дом?
Снова восторженные восклицания с моей стороны.
Где муж Миша? Куда она денет Ваську? Да не все ли равно! Первый раз я встречу с нею Новый год! Первый раз появлюсь с нею у ее знакомых! Не предвещает ли все это счастливых перемен?
Все же я не сказал Гале правды. Что-то соврал. Но она высказала все сама:
— Думаешь, я не понимаю? Я все понимаю! Я для тебя удобная кукла, которую когда хочешь — достанешь, когда хочешь — спрячешь в коробку!
Она еще много говорила. Я почти не слушал. И почти не оправдывался.
А тридцатого Лилита позвонила снова:
— Ты знаешь, ты, пожалуйста, извини, ты только не сердись, но завтра я не смогу. Я очень хотела, но что поделаешь.
— А что случилось? — тупо спросил я.
— Ну, понимаешь, Миша сейчас в Москве. Я сначала хотела ехать встречать к нему, но не было денег. Я теперь достала деньги. И билет. Так повезло! Ужасно же трудно с билетами.
Вот так прямо. Хоть бы догадалась соврать. Сказала бы, что заболел Васька.
— Ну понятно.
— Ты только не кисни! Я по голосу слышу, что ты киснешь. Я вернусь и тебе позвоню, хорошо?
— Звони.
— Я позвоню, если ты не будешь киснуть. А то зачем звонить, если ты киснешь? Ну скажи, что ты не обиделся.
— Я не обиделся.
— Вот и умница.
На Новый год я не пошел никуда. Лег спать в десять часов.
Лилита теперь тоже работала, и заходить к ней днем, когда муж Миша на службе, стало невозможно. При встречах она много говорила о своем заводе. Как на нее навалили воз работы, потому что она безответная и согласна везти. Как у них там одни мужики и все бессовестные, поняли, что на ней можно ездить. Удачно только, что начальник к ней очень хорошо относится, заступается. Я мрачнел: не хватало мне только начальника с очень хорошим отношением к ней.
Однажды случайно встретили на улице Надьку, лучшую институтскую подругу, с которой Лилита не виделась года три.
Надька бросилась обниматься:
— Ой, здравствуй, Красноперова!
Потом отстранилась, посмотрела на меня опасливо:
— Или ты теперь Стрельцова? Лилита рассмеялась:
— Ну что ты! Если бы я решилась, так еще бы в институте.
— Правда? А девчонки говорили… Она замолчала. Я приятно улыбался.
Ответ на мою заявку по поводу цветного телевизора пришел через год. Отказ. Мотивировка: не содержится элемента нового, поскольку на аналогичные темы выданы такие-то авторские свидетельства, — и перечислены свидетельства на люминесцентные стекла разных цветов и наше — на осциллограф. Да, по частям все известно. Но ведь никто до меня не предложил объединить эти части так, чтобы получился цветной телевизор!
Ну что ж, получив официальный отказ, я мог опубликовать свою идею в журнальной статье, тем самым хоть как-то обозначив свой приоритет. Что я и сделал.
Чувства автора отвергнутого изобретения очень сходны с чувствами отвергнутого влюбленного — могу удостоверить абсолютно авторитетно. Влюбленный переполнен нежностью, которая оказалась никому не нужной; он знает, что мог бы быть необыкновенно счастливым и дать необыкновенное счастье своей любимой, но его способность давать и брать счастье пропадает, как перегорелое молоко у недоенной коровы. Изобретатель переполнен своей идеей, он знает, что принес бы людям огромную пользу, может быть, стал бы подлинным благодетелем человечества, — но человечество не заинтересовалось, и идея, не найдя выхода, прожигает изнутри, как кислота. И все же есть разница: у изобретателя впереди хотя и не вечность, но по крайней мере много времени, если изобретение такое, о котором стоит говорить. У влюбленных времени меньше. Обидно же соединиться в шестьдесят лет и горевать о погибшей без любви молодости.
У меня больше не было Гали, и в компаниях я появлялся один. Это унизительно — приходить одному туда, где все парами. Выслушивать сочувствия и всевозможные намеки.
От одиночества я дичал. Самый прискорбный случай произошел на даче у Леньки, того самого, что познакомил меня когда-то с Лилитой.
Я, как обычно, приехал один. А танцевал больше всего с хорошенькой Варенькой Шевелевой. Когда я кончал институт, она как раз поступила на первый курс, и случайно мы были немного знакомы. Теперь, впрочем, она была не Шевелева, а Грушева, и муж ее праздновал вместе с нами. Ему было трудно. Самый старший в компании — Варенька моложе его лет на пятнадцать, — он старался не выделяться, быть как все, ко это выходило немного натужно. Толстый, откровенно влюбленный в юную Вареньку, он казался нам комичным.
Я ухаживал за Варенькой, меня поощряли, потому что что такое муж, если не мишень для насмешек? Варенька веселилась.
Я, естественно, выпил, но ведь закон считает это не оправданием, а, наоборот, отягчающим обстоятельством.
Мы прижимались друг к другу во время медленных танцев, и наконец я позвал Вареньку спуститься к озеру. Там как раз нашлась скамейка.
На воздухе я немного протрезвел. Начали мы праздновать рано, и еще не стемнело. Закат отражался в застывшей в безветрии воде. Надо было действовать смелее, но я смотрел на хорошенькую Вареньку и не находил в себе других чувств, кроме чисто приятельских. Спросил ее что-то о муже. Она ответила. Я еще спросил. Наконец Варенька сказала разочарованно:
— «Говорили мы, поверь, только о тебе», — процитировала Высоцкого.
На самом деле смешно: убежали, чтобы говорить о муже. Тогда я лениво посадил ее к себе на колени и начал целовать. Без увлечения.
И вдруг сзади затрещали кусты. Выскочил муж — растрепанный, потный и красный.
— Сволочь! — закричал он. — Мразь! И убежал, ломая на пути ветки. Варенька вскочила и убежала тоже.
