Спящие воспоминания - Модиано Патрик
В купе мы были одни. День будний, мертвый послеполуденный час в разгар лета. В ночь нашей первой встречи в квартире Мартины Хейвард мы пошли в два часа пополуночи пешком к площади Альма. Она взяла такси, чтобы ехать к себе в Сен-Мор, и назначила мне встречу на завтра, там, записав на клочке бумаги свой адрес: 35, авеню Дю Нор. И на следующий день я ехал в том же поезде, в тот же послеполуденный час, по тому же маршруту, что и сегодня: Бастилия. Сен-Манде. Венсенский лес. Ножан-сюр-Марн. Сен-Мор.
* * *Авеню Дю Нор была обсажена деревьями, листва смыкалась сводом над головой. Она пустовала в этот жаркий день, как и улицы Монмартра. Пятна солнца и тени ложились на тротуар и проезжую часть. В первый раз я приехал сюда две недели назад, она ждала меня у своего дома. Мы прогулялись до Варен-Сент-Илер и посидели на террасе отеля на берегу Марны, он назывался «Малый Риц».
В этот раз она поколебалась, прежде чем открыть калитку, и бросила на меня встревоженный взгляд. Она испытывала тот же мимолетный страх, что охватывал нас ночами на Монмартре, когда мы возвращались в отель «Альсина». Лужайка была запущена. Трава разрослась, заполонив аллею, которая вела к порогу дома. Газон лежал как бы в низинке, и дом стоял на пологом склоне так, что не было видно первого этажа. Расположение дома казалось крайне ненадежным, он словно стал жертвой оползня. Походил он одновременно на виллу и на коттедж.
Она сказала, чтобы я подождал ее внизу, пока она соберет вещи. Комната была большая. Из мебели один диван. Окна выходили с одной стороны на склон лужайки, заслонявший горизонт, с другой открывалось что-то вроде пустыря внизу этого склона. В самом деле, казалось, что дом стоит в шатком равновесии и может опрокинуться в любой момент. И еще тишина здесь была такая глубокая, что через четверть часа я испугался: а вдруг она сбежала, как это часто делал я сам с дежурной фразой: «Подождите, я сейчас вернусь», когда мы проходили мимо здания с черным ходом на площади Сен-Мишель, откуда можно было выйти на улицу Ирондель, или дома 1 по улице Лорд-Байрон, из которого лабиринт коридоров и лифтов выводил на Елисейские Поля.
Она спустилась ко мне, когда я уже не сомневался, что ее и след простыл, и собирался удостовериться, поднявшись на второй этаж. В руке у нее был черный кожаный чемодан. Она села на диван рядом со мной. И вдруг я почувствовал, что мы одновременно подумали об одном и том же: о теле Людо Ф. в квартире на авеню Роден.
* * *Я взял ее чемодан — он был довольно тяжелый, — и мы снова пошли по авеню Дю Нор. Она вздохнула с облегчением, покинув этот дом. Я тоже. Бывают такие места, не внушающие опасения с первого взгляда, на вид совершенно обычные, но очень скоро вы начинаете ощущать исходящие от них пагубные волны. А я всегда был чувствителен к тому, что называют «аурой места». До такой степени, что спешил уйти при малейшем сомнении, как в тот зимний день в кафе «Родник», когда оказался в обществе брата Женевьевы Далам и его спутника с лицом старого грума. Я даже хотел всесторонне рассмотреть этот вопрос, составив в одной из моих тетрадей список мест и точных адресов, где мне не хотелось задерживаться. Это особый дар, шестое чувство, которым обладают, например, собаки, натасканные на поиск трюфелей, и как тут не вспомнить иные приборы, да хоть миноискатели. В последующие годы я обнаружил, что не ошибался насчет большинства этих мест и адресов. Причины, по которым они испускали нехорошие волны, я узнавал случайно, слыша свидетельства очевидцев, сопоставляя факты, читая старую хронику происшествий, зачастую двадцати- или тридцатилетней давности, а иной раз было достаточно нескольких слов из разговора, невольно подслушанного в кафе.
* * *На авеню Дю Нор я время от времени останавливался и ставил чемодан на землю. Он и вправду был тяжелый, этот чемодан. Я даже спросил ее, не засунула ли она туда тело Людо Ф. Она осталась невозмутима, но шутка ей явно не понравилась. Шутка ли? Иногда во сне и даже сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую в правой руке тяжесть этого чемодана, как старую рану, которая давно зарубцевалась, но все еще побаливает зимой или к дождю. Давние угрызения совести? Они преследовали меня, но я никак не мог постичь их причину. Однажды мне было наитие, что причина эта родилась раньше меня и угрызения совести распространялись, точно по бикфордову шнуру. Мое наитие было мимолетно, как крошечный огонек спички, что вспыхивает на несколько секунд в темноте и гаснет…
Было еще далеко до вокзала Ла Варен, куда я приехал из Парижа в день нашего первого свидания. Я предложил ей провести остаток дня и ночь в отеле «Малый Риц», где мы ночевали две недели назад. Но она напомнила мне, что я тогда заполнил карточку в «Малом Рице», указав свое имя, как и в ту ночь в отеле «Малакофф». И потом, хозяева «Малого Рица» знали ее в лицо. Лучше нам было не напоминать о себе.
Очень может быть, что именно это далекое и смутное воспоминание об одном летнем дне в Сен-Море заставило меня написать сорок шесть лет спустя в одной из тетрадей вот эти датированные 26 декабря 2011 года несколько строк:
«Сон. Я вижу комиссара полиции, он протягивает мне повестку на пожелтевшей бумаге. В первой фразе говорится о преступлении, по которому я должен выступить свидетелем. Я не хочу читать эти страницы. Я теряю их. В дальнейшем я узнаю, что речь идет о девушке из Сен-Мор-де-Фоссе, убившей мужчину старше ее в Марли-ле-Руа (?). Я не знаю, почему вызван свидетелем.
Это вариация повторяющегося сна: уже арестовали разных людей, но меня никто не опознал. И я тоже живу под угрозой ареста, зная, что это случится, когда установят мою связь с „виновными“. Но в чем они виновны?»
В прошлом году на самом дне большого конверта, среди просроченных паспортов в темно-синих картонных обложках и табелей из пансиона и коллежа в Верхней Савойе, где я жил в детстве, мне попались несколько машинописных страниц.
В первый момент я не решился перечесть эти невесомые листки, скрепленные ржавой скрепкой. Я хотел сразу выбросить их, но это казалось мне невозможным, так радиоактивные отходы бесполезно закапывать даже на сто метров под землю.
Есть только один способ нейтрализовать это тощее досье — выписать из него отрывки и перемешать их со страницами романа, как я сделал тридцать лет назад. Тогда никто не узнает, имеют ли они отношение к действительности или принадлежат к области снов. Сегодня, 10 марта 2017 года, я вновь открыл бледно-зеленую папочку, снял скрепку, оставившую пятно ржавчины на первом листке, и, прежде чем порвать все, чтобы не было больше никаких материальных следов, перепишу несколько фраз и покончу с этим навсегда.
На первом листке: 29 июня 1965.
Судебная полиция. Отдел нравов.
Вещ. док. 29: Положение гильз.
Три гильзы, соответствующие трем выпущенным пулям, были обнаружены…
Что касается выдвигаемых гипотез о том, каким образом было совершено убийство Людовика Ф…
На втором листке: 5 июля 1965.
Судебная полиция. Полиция нравов.
Так называемый Людовик Ф. пользовался этим вымышленным именем около двадцати лет. На самом деде это был некий Аксель Б. по прозвищу Бауэлс[7]. Родился 20 февраля 1916 года в Фредериксберге (Дания). Без определенных занятий. Числится в бегах с апреля 1949-го, жил в Париже (16-й округ). Последнее известное место жительства: 48, улица Бель-Фей.
На четвертом листке: 5 июля 1965.
Судебная полиция.
Полиция нравов.
Жан Д.
родился 25 июля 1945 года в Булонь-Бийанкур (Сена).
…Обнаружены две гостиничные карточки на имя Жана Д., заполненные им в июне 1965 года:
