Александр Корчак - Не лучший день хирурга Панкратова
– Утро. – Альбина смахнула скатившиеся слезы.
– А мы уже столько напахали! Ну, веселее, доктор Звонаренко! Выше знамя российской медицины! Кстати, уважаемая Альбина Григорьевна, торжественно приглашаю вас на апробацию своей гениальной диссертации на звание кандидата медицинских наук! Состоится ровно через неделю. С гениальностью, правда, вопрос большой, а вот шикарный прием в знакомом нам кафе «Синичка» гарантирую.
– В том самом? – Альбина жалобно шмыгнула носом, вспомнив копеечные студенческие посиделки в популярном у медиков кафе. – Стоит еще?
– Цветет и здравствует.
– Приду. Если все будет хорошо. Сегодня нас зачем-то директриса собирает.
– Если даже плохо, тем более жду, и даже не пытайся меня огорчить, что не придешь. Все будет просто отлично! – раздельно, словно внушение, произнес он. – Поняла, красивая?
– Я толковая... – Альбина опустила глаза, чтобы не видеть у Панкратова мешки под глазами, замусоленные волосы и ску-коженные мокрые ботинки. Жалость, такая горячая, нежная жалость захлестнула ее, что хоть бросайся на грудь и рыдай. Сдержалась и лишь усмехнулась уголками губ. – Еще и день не начался, а уже заездили тебя не знаю как. Ладно бы платили хорошо. А то одна насмешка. Унизили нас, врачей, Андрюха, опустили. Теперь кто ни походя ноги о нас вытирает. Хоть бы деньги за труды брать научился.
– А брось! – отмахнулся он. – Слушай, Альбинка, ты в заговоры веришь?
– В политические?!
– Фу, скажешь еще! В магические.
– Натурально. Я ведь тебя еще двадцать лет назад приворожила. И никуда ты от меня не денешься. Даже если пока гуляешь на длинной веревке.
– Я не про себя. Сегодня к нам ночью парня привезли то ли кавказских, то ли арабских кровей, с ножевым... Короче, еле его выцарапали. Да еще пока неизвестно, как дело кончится
– Ты его сердце заводил?
– Его. Так ко мне его дед явился и такой ультиматум поставил...
– До операции?
Панкратов замялся, не зная, как рассказать о вспышке на столе и человеке, то ли грозившем ему, то ли заклинавшем его.
– В общем, оказался пациент непростой птицей.
– И сколько тебе за труды праведные отстегнули? Ну, разумеется, для «общака»?
– Ничего и не предлагали. Гипнозом, что ли, действовали... Постой, был, был же перстень в чернильнице! Может драгоценный он... Ай, бред какой-то.
Альбина тревожно присмотрелась к его лицу:
– В чернильнице, говоришь? Ты, правда, в порядке? Я ведь про твою Лариску все знаю. Сука она.
– Разведусь. Решил уже. Вот поднакоплю злости и враз разведусь! – Панкратов решительно поднялся. – Засиделся, а у меня еще сегодня по плану одна резекция и грыжа. Пока, не забывай, если опять кишки перепутаете. Отогрела ты меня. Еще часа на три как минимум хватит. Позволь мне еще сделать один звонок, и я пойду. – Альбина молча подвинула ему телефон. Он набрал номер ординаторской. – Это доктор Панкратов, с кем имею честь? О, привет, Дмитрич. Как там дела в наших пампасах?
– Все ничего, но вас с утра здесь все бегают, ищут.
– Но, как же. Разве Кирюхин ничего не сказал?
– Виктор? – Задумался доктор. – Нет ничего. Он там, в экстренной операционной кого-то оперирует.
– Вот чудила из Тагила, все на свете забывает, – незлобно проговорил Андрей.
– Да еще там что-то Кефирыч, то есть, – замялся он, – Владимир Никифорович чем-то недоволен по поводу вас.
– Обойдется. Еще чего хорошего скажешь?
– Больной ваш, которого вы сегодня оперировали, такой же тяжелый, но, говорят, стабильный. Здесь, возле вашего кабинета его родственники сидят, вас, наверное, ждут.
– Так, немедленно их вниз, скажи, что я распорядился. Все справки, как и для всех остальных смертных, – на справочной. Ты понял меня?
– Да.
– Тогда выполняй. Скажи там всем алчущим меня увидеть, что я скоро буду. – Панкратов положил трубку. Встал.
– С богом, Андрюшенька. – Они как всегда обнялись, ощущая невозможность расставания.
– Ты там не очень-то скачи козликом, не мальчик уже, пора остепениться. Да помни – сорок лет – самый опасный возраст для мужчины. – Она прижалась к нему. – С тобой всегда так спокойно и надежно, жалко... – И замолчала. – Скажи хотя бы, как твоя диссертация называется? А то умру, так и не узнаю.
– Как, как? Как обычно, влияние чего-то там на кого-то и опять же там, – рассмеялся Андрей. – А вообще-то это лучше знает Витька Кирюхин, к нему с этим вопросом и обращайся. Вы с ним дружите, я в курсе. Он, по крайней мере, на всех столбах города Москвы в свое время вешал объявления с ее названием, когда утерял ее. Должен хорошо запомнить.
Она засмеялась:
– Значит, пошел с ней купаться, вот молодец, ничего не скажешь. И потерял. – Теперь они захохотали уже вдвоем, да так громко, что дверь приоткрылась и заглянула встревоженная Степанида. Удивленно посмотрела на них, спросила:
– У вас все в порядке?
– У нас все просто великолепно, – ответила сквозь смех Альбина.
– Альбина Георгиевна, вас уже давно ждут доктора на обход. Простите, но меня просили напомнить вам об этом.
– Хорошо. Скажи, что сейчас иду. – Степанида стала закрывать дверь. – Подожди, – неожиданно остановила ее повелительным голосом Альбина. – Следующий раз, дорогуша, когда задумаешь войти, вначале постучи, и пока не услышишь «войдите», не входи. Поняла?
– Да я просто...– смутилась она, начала опять закрывать дверь.
– Стоп! – неожиданно остановил ее Андрей. – Спасибо вам, Степанида Карловна, за вкусный и плотный завтрак. Обед по этой причине сегодня придется пропустить. А особенно за кофе, вы его готовите бесподобно.
– Да ну, что вы, – опять зарделась Степанида и быстро исчезла за дверью, на сей раз окончательно.
– Уж больно вы строги, Альбина Георгиевна, нельзя так с верными вам людьми. – А в голове пронеслась мысль: «Меня бы она спеленала в один момент, да так, что не пошевелился бы».
– «Очевидно, Бог меня бережет», – улыбнулся он.
– Ты что веселишься? – подозрительно посмотрела на него Альбина.
– Да так, молодость вспомнил. Пока. – Панкратов покинул уютную комнату Альбины. Через минуту он уже мчался, шлепая по лужам, к своему корпусу.
На утренней врачебной конференции
в президиуме сидели главный врач госпиталя Дмитрий Дмитриевич Николаев, заместитель главного врача по хирургии Сергунов Владимир Никифорович. Дежурная бригада отчитывалась за прошедшее дежурство. На трибуне вместо ответственного хирурга Кирюхина, который в это время оперировал, докладывал доктор Линьков Михаил Феклистович. Он говорил тихим, утомленным голосом, часто вздыхал и разводил руками, если состояние больного после проведенного лечения не улучшилось. А уж тем более, если ухудшилось. Иногда казалось, что вот еще немного, и он прямо сейчас за кафедрой заснет. Долго и нудно он перечислял операции, состояние оперированных больных. Аудитория, за исключением, конечно, президиума, в такт его речи клевала носом, добирая отнятые у них конференцией минуты сладкого утреннего сна.
– Всего обратилось к нам шестьдесят пять больных, из них госпитализировано тридцать два, оперированы одиннадцать, – нудит он. Тяжело вздыхает. – Остается крайне тяжелым больной Н., сорока пяти лет. – Линьков опять тяжело вздохнул, развел руками. На минуту задумался. Аудитория даже шелохнулась, подумав, что он заснул. Но нет, он продолжил. – Это бомж, у него гангрена левой нижней конечности четвертой степени.
Дмитрий Дмитриевич прерывает его:
– Позвольте, а бомж – это что же, часть диагноза?
– Нет, это я так, чисто автоматически, – пояснил он. Далее, как бы оправдываясь, добавил: – Просто на его гангрену лекарств идет больше, чем на десятерых обычных больных.
По рядам в зале прошел легкий шум, хихиканье. Заместитель по хирургии заерзал на стуле, недовольно произнес:
– Что вы все подсчитываете, лучше скажите, какую терапию вы ему провели?
– Ну, как обычно... в таких случаях, – начал неуверенно Линьков.
– Пожалуйста, без «ну» и конкретнее. – При этом он склонился к главному врачу и что-то прошептал ему.
– Ну, – потянул было Линьков, но тут поспешно исправился, – то есть я хотел сказать без «ну», – что, естественно не могло не вызвать живейшей реакции зала. Перекрывая смех в зале, он быстро изложил схему лечения. – В общем, прокапали ему водички, немного антибиотиков...
Похоже, что терпение у Сергунова было полностью исчерпано. Он абсолютно гробовым голосом прервал его:
– Послушайте, доктор Линьков, вы что, теще за блинами сплетни рассказываете или врачебной конференции докладываете?
– Простите, – вздрогнул Линьков, – просто ночь была трудной.
– А ночка, может быть, к тому же и темная была? – сыронизировал главный хирург. Собравшиеся соответственно оценили его юмор легким шумом и улыбочками, благодаря чему, кажется, окончательно пробудилась.
