Александр Жарден - Зебра

Александр Жарден

Зебра

Посвящается, конечно, Элен.

Чтобы не забывала дарить мне свою любовь

I

Если твоя красота не увянет,

и будет молодость вечно с тобой,

и сердце стучать в груди не устанет —

ты рай обретешь земной.

Гаспар Соваж, по прозвищу Зебра, ни за что не хотел поверить, что страстная любовь со временем угасает. Он считал, что рожден для того, чтобы любить только одну женщину – свою жену. После обручения поклялся себе, что его союз с Камиллой не потерпит крушения, как многие другие браки, после долгих лет супружеских ласк на двуспальной кровати.

За пятнадцать лет, прошедших после того, как колокольный перезвон проводил выходивших из церкви новобрачных, оба почти не изменились. Камилла оставалась чертовски красивой, трепетной в минуты страсти женщиной, так что Зебре ожирение не грозило; но он вынужден был признать, что их обоих засасывало, словно в зыбучий песок, какое-то оцепенение, близкое к дремоте. Таинство освещенного церковью брака убаюкивало, будто мягкая перина.

Камилла дважды испытала радость материнства и тем самым сменила роль узаконенной браком любовницы на более серьезную роль матери. Катился день за днем, и жар первых объятий незаметно поостыл и выродился в привычное согласие между супругами средних лет. Их семейному ладу пока еще не грозила катастрофа, но привычка повергла в спячку их тела. Теперь они занимались любовью с оглядкой, берегли силы.

Часть времени и внимания Камилла уделяла математике, которую преподавала в лицее города Лаваля, а остальное – двум своим отпрыскам. Наташа уже миновала свою седьмую весну, а угрюмый первенец Поль, которого прозвали Тюльпаном из-за его вихрастой головы, напоминавшей цветок, оставил позади уже тринадцать лет, изо дня в день пребывая в дурном настроении.

Несмотря на мрачный, мстительный нрав последнего, семья Соваж мирно влачила свои дни в маленьком городке неподалеку от Лаваля, что в департаменте Майенн, причем ритм жизни всех домочадцев определялся сменой настроений Зебры.

Положение нотариуса не предрасполагает к нелепым поступкам, однако у Гаспара была куча весьма своеобразных суждений. Благодаря этой черте характера он и получил свое прозвище, придуманное Камиллой и одобренное их друзьями. Как и полосатая лошадка, он не поддавался приручению. Ни удары по рукам линейкой в школе, ни годы обучения на юридическом факультете, ни муштра в армии не поколебали врожденной стойкости его причудливого характера. Он не поддавался стадному чувству, не доверял общепринятым истинам, которыми можно пользоваться, как готовым платьем, – словом, был большим оригиналом.

Зебра ни во что не ставил дипломированных врачей, регулярно сам проверял свою мочу невооруженным глазом и соглашался лишь на консультацию своего личного друга, ветеринара Оноре Вертюшу. А еще он после каждого приема пищи прочищал пипеткой носовые полости. По оставшимся неизвестными причинам придавал особое значение циркуляции в организме воды, которую он заливал в себя и сверху, и снизу.

Его преданный клерк, юный Грегуар де Салиньи, в то время, о котором мы ведем рассказ, был главной жертвой этого странного убеждения Зебры. Стоило бедняге пожаловаться на боль в горле, Зебра считал своим долгом назначить ему клизму. Грегуар искал защиты своих прав в гражданском законодательстве, но там подходящей статьи не нашлось, и ему каждый раз приходилось повиноваться. Единственная милость, которой он был удостоен, заключалась в том, что ему было разрешено выполнять эту процедуру самому. Гордый, как его предки на фамильных портретах, и в то же время покорный, он скрепя сердце шел в свою служебную комнатушку, вооружившись графином, полным воды, и резиновой клизмой; однако, вместо того чтобы ввести воду в прямую кишку, он ее выпивал. Этот трюк он придумал давно. Нотариус подозревал клерка в мошенничестве, но мудро решил, что, раз вода все же поглощена организмом, надо проявить милосердие и закрыть глаза на этот невинный обман.

И все было бы хорошо в мире, заполненном воображением Зебры, если бы ему удалось тем или иным способом излечить от увядания чувства Камиллы, которые от лета к зиме и от зимы к лету все слабели и слабели, тогда как его собственные чувства к ней уже не первый месяц крепли да крепли.

Полгода назад, в слякотный вечер, Камилла крепко врезалась в стену какого-то дома передним бампером своей машины. Зебра нашел ее почти что со снятым скальпом в приемном покое больницы «Скорой помощи», расположенном рядом с моргом. Она лежала в коме, голая и вся израненная. Санитар увез ее в операционную. Нотариус остался наедине с дурнотой и внезапно ожившей страстной любовью. Стены вокруг него словно бы вальсировали. Сидя в комнате для ожидания не один час, он почувствовал, как сердце его билось все чаще и чаще. Гаспар сначала отнес это на счет своего ужаса перед случившимся, но очень скоро почувствовал, что сердце колотилось совсем по другой причине, и ему было трудно признаться в этом самому себе. Да, он с радостью заметил, что пылает к своей жене такой же жгучей страстью, как пятнадцать лет тому назад. Несчастье заставило пламя вспыхнуть вновь. Испытывая одновременно смятение и счастье, Зебра почувствовал себя актером, готовящимся к выходу на сцену. Он дрожал всеми фибрами души и тела, как будто несчастный случай с женой заполнил в нем пустоту, от которой его частенько мутило. И тут он сразу овладел собой.

Камилла, к сожалению, поправилась довольно скоро. Всего через четыре месяца. И опять к ним подкралась на цыпочках серая скука будней. У Гаспара появилось ощущение, будто он сошел со сцены и окунулся в безрадостную жизнь безработного комедианта.

Тогда Зебра взял да и состряпал себе внутреннюю драму. Решил заставить себя верить – и преуспел в этом, – что несчастный случай с Камиллой подарил ему осознание быстротечности и бренности жизни человеческой. Он вообразил, будто смерть идет за ним по пятам, и стал смотреть на свою жену так, словно жил с ней последний день. Чтобы утвердиться в этом мнении, собрал целую коллекцию вещественных доказательств существования Камиллы. Отстриженные кончики ногтей, пряди волос, фотографии – все это хранилось в строжайшей тайне; впрочем, он надеялся, что Камилла обнаружит его тайник и таким образом убедится в силе его обновленной страсти.

То, что поначалу было для него видимостью, очень скоро стало приниматься за реальность. Зебра, убежденный, что за ним гонится смерть, пылал теперь любовью, какую редко встретишь. Когда он погружался в грязную воду ванны, после того как в ней мылась Камилла, он не просто испытывал радость, а как бы приобщался святого причастия. Гаспар тешил себя мыслью о том, что, если бы по воле судьбы жена ослепла, он выколол бы себе глаза, чтобы быть неразлучно с нею во тьме.