Александр Жарден - Зебра
Ни один герой романа, фильма или пьесы не шел по трудному пути, на который вступил Зебра. Ромео соблазнил Джульетту, которую до того не знал, Жюльен Сорель пробудил любовь в незнакомой женщине, уже носившей имя господина Реналя, Love Story[1] повествует о зарождении глубокого чувства. Все довольствуются тем, что завоевывают сердце встретившейся им в жизни женщины; а попробуйте-ка завоевать свою собственную жену после пятнадцати лет супружеской жизни! Ни один соблазнитель на такое не отваживался. Именно это больше всего мучило Зебру: раз уж ни Шекспир, ни Стендаль, ни другие самые известные авторы не касались темы повторного завоевания собственной жены, значит, это вообще невозможно! Это рассуждение подавляло его; но слишком он любил Камиллу, чтобы отказаться от своего плана. Только чрезвычайные меры позволят преуспеть в том, в чем, насколько известно человечеству, все терпели неудачу, думал Зебра.
Предсказания Зебры оказались пророческими. Их брачному союзу грозила катастрофа. Если супружеская любовь угасала, то чувства Камиллы, напротив, разгорались. Вот уже два месяца она мечтала о супружеской измене. Правда, ее увлечение тем, кого она именовала Незнакомцем, пока что не выходило за пределы мечтаний, однако желание нарастало в ней неустанно.
Поначалу Камилла почти не придала значения анонимным письмам, которые каждые два-три дня приносила почта; затем была все-таки польщена тем, что в них писалось, стала их перечитывать, размышлять, упиваться этими письмами. Обеспокоенная тем, что письма все больше ее чаруют, она запретила себе наслаждаться ими и, чтобы избавиться от соблазна, содержащегося в посланиях Незнакомца, решила прочесть некоторые из писем Зебре, который без всякого стеснения заклеймил безымянного автора и сказал, что он просто дурак. Камилла почувствовала себя уязвленной и следующие письма показывать мужу не стала. Это был первый шаг к тайной любовной связи, и Камилла его сделала так легко, потому что не видела в письмах никакой опасности для себя.
Каждое утро она бросалась к почтовому ящику, едва заслышав велосипедный звонок почтальона, а когда узнавала почерк Незнакомца, тайком пробиралась в конюшни в стиле Людовика XV, занимавшие первый этаж их дома, чтобы там вскрыть конверт. Иногда конверт бывал пуст – и она ждала следующего письма с еще большим нетерпением. На всех конвертах был штемпель центральной почты Лаваля и никакого другого признака, по которому можно было бы установить личность отправителя. Его каракули не были ей знакомы, казалось, что Незнакомец – повсюду, даже в самых сокровенных ее мыслях, но где он на самом деле, Камилла не знала.
Она посчитала нужным проверить все знакомые ей почерки, но ни одно из ее подозрений не оправдалось: Незнакомец оставался неуловим. В письмах то сквозило юношеское нахальство, то проглядывал умудренный опытом зрелый ум. Всякий раз как Камилла перечитывала красивые фразы, ею овладевала сладостная истома.
Если верить письмам, она жила богатой, содержательной жизнью. Незнакомец ее приподнимал, подчеркивал самые мелкие достоинства, и Камилла не считала, что он преувеличивает, а все принимала за чистую монету и, сравнивая мужа с автором писем, находила, что Зебра – жалкий слепец, раз не смог разглядеть столько чудесных качеств ее души. В этой веренице писем Незнакомец стал чем-то вроде резонатора, который эхом откликался на ее собственные вкусы. Камилла чувствовала себя пропитанной его мыслями, озаренной его взглядами. Она полностью разделяла его бодрое восприятие жизни, так непохожее на вечную иронию нотариуса. Незнакомец вообще ни над кем не посмеивался, тем более над ней; в отличие от мужа он старался зачаровать ее, а не просто понравиться.
Однако, учитывая последние высказывания Гаспара, Камилла спрашивала себя: не водят ли ее за нос и Незнакомец не кто иной, как всего-навсего тот же Зебра. Каковы бы ни были различия в характере Зебры и Незнакомца, она не исключала и такой возможности. Раз уж Зебра оказался способным притвориться, будто уходит от семьи, точно так же он мог и придумать фокус с письмами, чтобы оживить их взаимные чувства.
Однако Камилле не хотелось верить, что письма пишет Зебра, это ее не устраивало, к тому же Гаспар, в отличие от Незнакомца, очень мало говорил о ней. Ему и в голову не приходило ободрить жену, указав на ее достоинства, он частенько забывал о дне ее рождения, никогда не хвалил за удачный новый наряд. А уж изменения прически и вовсе не замечал. Его не интересовали ее желания, он ничего для нее не хотел, не поддерживал никаких увлечений. Он считал ее счастливой – и этого достаточно.
А вот Незнакомец угадывал ее заботы, беспокоился о ее устремлениях. Кроме того, он очень остро чувствовал напряженность казавшихся пустыми мгновений. Умел произвести впечатление, оценить гармонию планировки сада, придать всему какой-то особый смысл, в то время как Зебра был слеп ко всему, что не касалось его самого. Ценил только порывы, сладострастные стоны, бурный экстаз.
Однако Камилла все же не могла сбросить со счетов и коварный умысел Зебры. Цель его была ясна: заставить ее вновь полюбить себя под маской Незнакомца.
Возможно, он полистал книги, авторы которых вдохновенно придумывали анонимные послания. Камилла вспомнила, что у них на факультете была студентка, которая в один прекрасный день обнаружила, что сногсшибательные письма ее любовника были просто-напросто списаны с Кафки («Письма Милене»). Парень прилежно их копировал, сдирая даже запятые. Точно так же мог поступить и нотариус с каким-нибудь другим автором, заняв для своих писем чужие слова.
Таким образом, Зебра оставался первым подозреваемым; но через два дня после того, как он разыграл сцену разрыва с семьей, Камилла проводила его на вокзал – он уехал на неделю в Тулузу, где должен был участвовать в работе съезда нотариусов; однако письма Незнакомца продолжали приходить. Даже чаше, чем раньше, – с каждым приходом почтальона в руках ее оказывалось новое послание. На всех конвертах стоял штемпель центрального почтамта Лаваля. Зебра, кутивший с коллегами в Тулузе, не мог, естественно, отправлять письма, разве что доверил это кому-нибудь другому. Последние сомнения Камиллы рассеялись, когда Незнакомец упомянул в письме плиссированное платье, которое было на ней накануне: нотариус, не будучи вездесущим, не мог знать, что она его надевала, так как в тот день он все еще находился в отъезде. Чтобы окончательно убедиться в этом, Камилла позвонила ему в тулузскую гостиницу по какому-то пустяковому поводу.
По правде говоря, Камилла вовсе не опечалилась из-за того, что Незнакомец оказался не ее законным мужем. Стало быть, она сможет продолжать наслаждаться сентиментальными, если не фривольными мечтами. Привычка мечтать осталась у нее от раннего девичества, когда она зачитывалась любовными романами XIX века, и потом, живя долгие годы в провинции, она все чаще давала волю своей склонности. Разумеется, на людях Камилла мгновенно об этом забывала, что позволяло ей преспокойно утверждать весьма решительно, что она не разделяет романтичности читательниц «переписки сердец». Ее дипломы и аттестации подтверждали, что она женщина мыслящая, порядочная, чуждая сентиментальности, исправно платит налоги и прочая, и прочая.
