Харуки Мураками - Мужчины без женщин (сборник)
А может, у него просто сдавали нервы. Еще бы! Выпивать с сидящим напротив мужем своей бывшей любовницы. Наоборот, было бы странно, оставайся он невозмутимым. Но, считал Кафуку, вряд ли только поэтому. Просто он такой человек, который иначе пить не умеет.
Поглядывая на собеседника, Кафуку тоже пил, но аккуратно, с расстановкой. После нескольких бокалов Такацуки немного расслабился, и тогда Кафуку поинтересовался, есть ли у него семья. Оказалось, он десять лет как женат, сыну уже семь. Но с прошлого года обстоятельства вынуждают их жить раздельно. Возможно, вскоре дело дойдет до развода, и тогда неминуемо возникнет тяжба из-за родительских прав, а Такацуки очень хотел бы и дальше видеться с ребенком без ограничений, ведь он души в нем не чает. Он показал фотографию сына – мальчика с виду симпатичного и спокойного.
Такацуки, как и многим закоренелым алкоголикам, выпивка развязывала язык. Он сам заводил разговор на темы, о которых следовало помалкивать, тем более что никто его об этом не спрашивал. Кафуку по большей части слушал, к месту поддакивал, где нужно было похвалить, хвалил, подбирая слова. И по возможности старался лучше узнать этого человека. Кафуку пытался показать, насколько он расположен к Такацуки. И это оказалось несложно, ведь был он прирожденным слушателем, к тому же Такацуки действительно ему нравился. Вдобавок их объединяло общее чувство – любовь к одной красивой, но уже умершей женщине. Оба – один муж, другой любовник – так и жили, не в силах восполнить потерю. Потому им было о чем поговорить.
– Такацуки-сан, может, встретимся как-нибудь еще? Мне было приятно с вами побеседовать. Давно не бывало так легко на душе, – сказал Кафуку на прощание. Счет он оплатил заранее. Так или иначе, кто-то должен был это сделать, но Такацуки даже на ум не пришло. Алкоголь заставлял его забывать о различных вещах. И, вероятно, некоторых очень важных.
– Непременно! – оторвавшись от бокала, сказал тот в ответ. – Буду очень рад. Вот поговорил с вами, и у меня словно камень с души свалился.
– Думаю, нас свела сама судьба, – ответил ему Кафуку и, подумав, добавил: – А может, и моя покойная жена.
В каком-то смысле так оно и было.
Они обменялись номерами мобильников и, пожав руки, расстались.
Так они стали друзьями. Точнее, близкими по духу собутыльниками. Время от времени созванивались, встречались в очередном баре, где за бокалом виски вели беспредметные беседы. При этом ни разу вместе не поужинали. Лишь неизменно направлялись в какой-нибудь бар. Кафуку ни разу не видел Такацуки за трапезой, если не считать легких закусок под виски, так что ему впору было усомниться, нужна ли тому еда вообще? Если не брать в расчет редкие стаканы пива, Такацуки не заказывал никакую другую выпивку, кроме виски, предпочитая односолодовый.
Они заводили беседы на самые разные темы, но по ходу неизменно возвращались к разговору о покойной супруге Кафуку. Едва вдовец пускался в воспоминания о молодости, Такацуки с серьезным видом ловил каждое его слово. Будто коллекционер, собиравший истории других людей. Кафуку порой замечал, что и ему самому эти разговоры в радость.
Как-то раз они сидели в маленьком баре на Аояма – неприметном заведении в глубине проулка за Музеем изящных искусств Нэдзу. Там бессменно работал молчаливый бармен лет сорока, а на подставке в углу спала, свернувшись в калачик, кошка. Похоже, бездомной прибилась к этому бару. На вертушке играла пластинка старого джаза. Друзьям понравилась атмосфера этого бара, и они уже бывали здесь. В дни их встреч на удивление часто портилась погода. Вот и в тот день к вечеру зарядил мелкий дождь.
– Она действительно была прекрасной женщиной, – сказал Такацуки, глядя на свои руки, лежавшие на столе, – красивые для мужчины его лет, без видимых морщин и тщательно ухоженные. – Наверняка вы были счастливы встретить такую женщину и прожить вместе с нею столько лет?
– Да, конечно, – ответил Кафуку. – Как вы и говорите, думаю, я был с ней счастлив. Но от этого счастья порою на душе кошки скребли.
– Вы это о чем?
Подняв бокал, Кафуку гонял по нему крупные куски льда.
– От одной мысли, что я ее когда-нибудь потеряю, ныло сердце.
– Да, мне такое настроение знакомо.
– Вы о чем? – поинтересовался Кафуку.
– Ну… – начал было Такацуки, подыскивая слова, – …о том, как тяжко потерять такого замечательного человека, как она.
– Вы это абстрактно?
– Да, – ответил Такацуки и закивал, как бы уверяя самого себя. – Не более чем предположение.
Кафуку некоторое время молчал, оттягивая паузу как можно дольше, до предела. А затем сказал:
– Но в конце концов я жену потерял. Причем терял постепенно, еще с тех пор, как она была жива, а в завершение лишился ее всей, без остатка. Так вот медленно пожираемый ржавчиной остов лодки в одночасье уносит в море набежавшей волной. Понимаете, о чем я?
– Надеюсь, да.
«Да нет, как же, тебе такое невдомек», – подумал Кафуку в сердцах, а вслух сказал:
– И горше всего то, что мне, если честно, не удалось распознать в ней нечто по меньшей мере очень важное. И теперь, когда ее больше нет, это нечто навеки останется тайной. Как маленький прочный сундук, погребенный на дне глубокого моря. Когда думаю об этом, становится тоскливо.
Такацуки на время задумался и вскоре сказал:
– Кафуку-сан, вы считаете, мы можем кого-то понять досконально? Пусть даже любим его всем сердцем…
На это Кафуку ответил:
– Мы прожили душа в душу почти двадцать лет. У нас были тесные супружеские узы, и потому я думал, что мы друзья, которые могут друг другу доверять. Но в действительности так, возможно, не было. Как бы это сказать… возможно, меня подвело некое слепое пятно.
– Слепое пятно? – переспросил Такацуки.
– …из-за которого я не замечал в ней чего-то очень важного. Даже не так – я смотрел во все глаза, но на самом же деле ничего не было видно.
Такацуки некоторое время сидел, покусывая губы, затем осушил бокал и заказал еще порцию.
– Как я вас понимаю! – сказал он.
Кафуку пристально смотрел в глаза Такацуки. Тот в ответ бросил на него краткий взгляд, но затем отвел глаза.
– Понимаете? Вы о чем это? – тихо спросил Кафуку.
Бармен принес свежую порцию виски со льдом и заменил разбухшие от влаги картонные подставки. Кафуку дождался, когда он уйдет, и повторил вопрос.
Такацуки подыскивал ответ. Во взгляде его читалось легкое смятение, и это не ускользнуло от собеседника: Кафуку предположил, что его одолевает острое желание в чем-то признаться. Однако Такацуки усмирил это внутреннее чувство и тихо сказал:
– Нам не дано в точности понять мысли женщины. Вот что я хотел вам сказать. Кем бы она ни была. Я думаю, дело совсем не в слепом пятне. Если то, о чем вы говорите, – слепое пятно, считайте, что мы все живем с таким же. Поэтому не стоит себя корить.
Кафуку, подумав над его словами, ответил:
– Но это же все абстрактно?
– Разумеется, – признал Такацуки.
– Я сейчас говорю о себе и моей покойной жене, и не хочу, чтобы все просто-напросто сводилось к абстракции.
Такацуки надолго умолк, затем сказал:
– Насколько я знаю, ваша супруга была действительно прекрасным человеком. Разумеется, из того, что знаю я, а мне не известна и сотая часть того, что знали о ней вы, – даже при этом могу сказать с уверенностью: вы должны быть благодарны судьбе за те двадцать лет, что прожили вместе с такой прекрасной женщиной. Я сейчас говорю от всего сердца. Как бы партнеры ни понимали друг друга с полуслова, как бы горячо ни любили, чужая душа – потемки. Заглядывать туда бесполезно, даже если очень сильно нужно – только горя хлебнешь. Другое дело мы сами: надо лишь постараться, и этого будет достаточно, чтобы разобраться в себе досконально. Выходит, нам, в конечном итоге, необходимо сделать одно – прийти к душевному согласию с самими собой. И если нам действительно хочется увидеть других, нет иного способа, кроме как приглядеться к себе. Вот что я думаю.
Казалось, эти мудрые слова идут из самой глубины души Такацуки, от самого сердца. Пусть на краткий миг, но туда открылась потайная дверца. Одно несомненно – он не лукавил: не того полета птица. Кафуку, ничего не ответив, посмотрел на Такацуки. Тот на сей раз взгляд не отвел, и какое-то время они сидели, уставившись друг другу в глаза, словно искали там, в их глубинах, след потухшей звезды.
На прощание они опять пожали руки. Когда вышли на улицу, моросило. Такацуки, подняв ворот бежевого плаща и не раскрывая зонтик, скрылся в темноте, а Кафуку, как обычно, разглядывая некоторое время правую ладонь, думал о той руке, что ласкала обнаженное тело жены.
Однако в тот вечер ему не было горестно. Он только заметил себе вскользь: «Странное ощущение. Хотя что здесь странного?.. Ведь это просто тело, – убеждал он сам себя, – то, что когда-нибудь станет кучкой маленьких костей и праха. Наверняка должно быть что-то поважнее».
