Рауль Мир–Хайдаров - Интервью для столичной газеты
Темнело рано, к концу рабочего дня уже наползали вязкие холодные сумерки, оттого и работали кое-как. В один из вечеров, когда за окном, совсем как на Севере, валил снег, заявился к Гимаеву в гости Акрам. Холода и снегопады прибавили Акраму работы, и они не виделись уже недели две.
— Не помешал? — спросил Акрам, оглядывая комнату Максуда,— в общежитии он был впервые.
— Проходи, проходи! — Гимаев обрадовался неожиданному гостю. — Я как раз накрываю на стол, поужинаем вместе. Гость к столу — добрая примета.
— К столу — это хорошо. Я только с планерки, наругался до хрипоты. Устал, замерз, голоден, зол… Проезжал мимо, дай, думаю, загляну, поговорю, посоветуюсь, короче — отведу душу. Вот на всякий случай бутылку прихватил, не возражаешь? — хитро улыбнулся Акрам, помнивший историю с бетонщиками, когда Гимаева хотели угостить.
— Не возражаю. — Они переглянулись и разом засмеялись.
— А на планерке сегодня, Максуд, интересный вопрос решался,— сказал механик, когда они, поев, принялись за традиционный кок-чай. — И тебя, и меня он касается в первую очередь, потому я с ходу к тебе. С пылу с жару выложить свои соображения. На планерке меня выслушать — выслушали внимательно, а поддержать никто не решился: инициатива-то сверху исходит, хотя, я заметил, не всем по душе новая затея. Идея-то давно витает в воздухе, да и ты, скорее всего, слышал об этом, и не раз. Но никто же этому всерьез значения не придавал. А теперь решено приказным порядком в течение года перейти на новую форму работы.
— Ввести крановщика в состав бригады строителей? — перебил Гимаев механика.
— Угадал! Для меня, механика, так сказать, владельца крана, это нож к горлу — я уже сейчас его чувствую. А может, я зря паникую? — он отпил глоток чая. — Разубеди меня, Максуд, тебе я верю. Хватка у тебя деловая, да и голова варит, иному начальнику повыше не мешало бы такую иметь…
— Смотри, зазнаюсь… — улыбнулся Максуд. — А разубедить, боюсь, не удастся: для меня в этой идее ничего неясного нет. Просто очередное шараханье из крайности в крайность. За два-три года доведут до полного износа все краны, да приплюсуй сюда аварии, а потом вмешается «Госгортехнадзор», и все вернется на круги своя, только краны придется восстанавливать не год и не два.
— И я о том же говорил! — обрадовался механик, — если строители и сейчас на крановщика давят… А будет он в бригаде, так слова ему сказать в защиту крана не дадут: деньги-то из общего котла получать станет. Кстати, этими деньгами они хотят привлечь побольше мужиков на краны.
— Толковый мужик, если и пойдет к ним поначалу, так почувствует абсолютное бесправие и все равно уйдет. Работает ли он в бригаде или в управлении механизации, при любой аварии ответственность с него все равно не снимается. Мне лично заработок такой ценой не нужен. Проще увеличить почасовую оплату, увязав ее с качеством работ, простоями, тогда сама собой отпала бы вынужденная приписка невыработанных часов. А еще лучше, не пороть горячку: не вводить всех одновременно, сразу, а попробовать, поэкспериментировать, как следует, в нескольких бригадах. Конечно, и у крановщика должна быть материальная заинтересованность в делах строителей, но ни в коем случае не в ущерб ответственности за состояние крана, от которого зависит и производительность труда, и безопасность строителей. Подход к делу должен быть государственным, чтобы и строители были заинтересованы, и владельцы механизмов тоже. Нельзя улучшать одно за счет другого.
— Ты вроде и верно говоришь, Максуд, но ты не инженер и всего знать не можешь. Сумма, которую платят строители за аренду механизмов, никогда не позволит резко увеличить зарплату механизаторам, какое там! Фонд заработной платы и так трещит по швам! Вот строители и решили забрать фонд заработной платы крановщиков у механизаторов и добавить какую-то сумму из общего котла бригады строителей. Вот и получится заработок у крановщика вроде вровень со строителями, отсюда расчеты на успех, дорогой Максуд. А так, им кажется — сдерживает стройку крановщик.
— Да, примитивный подход. Почему же только крановщик сдерживает, а не вся организация, к которой этот кран приписан? И не ты, механик, например? Простоев из-за поломок, конечно, достаточно, да ведь они не всегда зависят от крановщика, а скорее — от ремонтной службы, от обеспеченности запчастями. А если уж какой крановщик действительно срывает работу, не хочет шевелиться, к такому другие меры нужно применять, и отнюдь не поощрительные…
Распрощались уже около полуночи. После ухода Акрама Максуд достал толстую, в коленкоре, тетрадь и сделал кое-какие записи. Тетрадь он завел еще в колонии, и в ней были отражены многие противоречия его профессии, идеи, которые следовало воплотить, когда он получит на то возможность. А в том, что такой день наступит, он не сомневался. Разговор с Акрамом встряхнул его. Все, что касалось строительства, никогда не оставляло Максуда равнодушным, а в нынешнем положении, когда он ни на что не мог повлиять даже на небольшом участке работы, волновало вдвойне. Успокаивало, конечно, что не только он один переживал, беспокоился о деле. Максуд помогал, как мог, молодому механику.
Опять припомнилась колония: как ни странно, но и там люди спорили, думали о том, что мешает жить и работать, как следует. А может, и не странно вовсе… Запомнилось ему, как горячились шоферы, большинство из которых отбывало срок за дорожные аварии. Чаще всего у них споры возникали вокруг пресловутой оплаты за тонно-километры. Гимаев тогда даже удивился, до чего живуча эта порочная система оплаты труда. Один пожилой шофер, в молодости, четверть века назад, поднимавший казахстанскую целину, рассказывал, что им тогда платили только по фактическому расходу горючего — так некоторые это горючее, иногда полные баки, сливали в степи.
Другой шофер, на тридцать лет моложе целинника, москвич, усмехаясь, рассказывал, как всего полгода назад на реконструкции одного из столичных заводов, где рыли в сложных условиях глубокий котлован, он на десятитонной машине по очень крутой стене вывозил грунт на территорию метрах в ста от места погрузки. Труднейшая работа, большого мастерства и напряжения от водителя требующая. Работа спорилась, и заказчик был доволен, да вот тонно-километры не набегали, и выходил у шофера заработок в день три-четыре рубля. Кто же будет, рискуя свернуть себе шею, работать за три рубля? Ну, завод, конечно, «писал» ему несуществующие километры, чтобы классный и добросовестный водитель получил свою десятку в день. А к концу дня приходилось перекручивать счетчик до отмеченного в наряде километража. Но это было бы полбеды, а вот куда девать солярку? Пытался шофер у себя на автобазе просить, чтоб не заправляли машину, так учетчица на дыбы: куда буду девать твою солярку, километраж-то налицо, списать требуется. За излишек, как и за недостачу, по головке ее не погладят. Так и сливал каждый день в котлован шестьдесят литров — шесть ведер солярки, да час на заправке в очереди ежедневно терял! Это при нынешнем-то режиме экономии, при нынешних сложностях со снабжением горюче-смазочными материалами, при нынешних ценах на бензин на мировом рынке!
Земляки москвича, слушавшие невеселую исповедь, еще добавили, что за последние годы в столице еще несколько комплексов, считай, построены на солярке. Там та же самая история была.
Февраль стоял тоже дождливый, с частыми мокрыми снегопадами, на стройках развезло дороги — ни пройти, ни проехать. О толковой работе пока не могло быть и речи; наверное, поэтому — до лучших времен — разговоры о переводе крановщиков в бригады прекратились. Строители и сами не вырабатывали получаемую зарплату, а процентовали объемы вперед, надеясь весной и летом отработать взятый аванс.
На Восьмое марта, когда распогодилось и кое-где даже проклюнулись степные тюльпаны, Максуда пригласили на свадьбу. Наконец-то ненаглядная его соседа Тараса дала согласие. На свадьбу Тараса приехали Каринэ с Натальей, они-то и привезли в Джизак первые тюльпаны.
Сразу после праздника Гимаева вызвали в партком управления. В просторной комнате кроме парторга находились начальник управления, главный инженер и начальник отдела труда и заработной платы. Предложив сесть и коротко расспросив о работе, об общежитейском житье-бытье — восточная традиция, в соответствии с которой не начинают беседы с вопросов в лоб,— парторг сказал:
— Вы, Гимаев, известный рабочий, передовик, представлены не только у нас, но и на городской Доске почета. Пользуетесь и у своих коллег, и у нас, администрации, авторитетом. А вызвали мы вас вот по какому поводу… Хотя, главный инженер все в лучшем виде доложит.
— Идея для вас, думаю, не новая,— начал главный, глядя на Максуда. — Знаю, что слух в коллективе прошел еще два-три месяца назад. Речь идет о переводе крановщиков в бригады строителей… Что ж, в этом есть много разумного. К тому же предложение спущено сверху, понимаете? — главный инженер высоко поднял палец, обнажив худую волосатую руку.— А мы — передовое управление в тресте, должны подать пример, так сказать, стать инициаторами. Нам совсем не хотелось бы, чтобы перестройка выглядела как проявление волевого начала, проведена была по приказу. Поэтому мы решили созвать рабочее собрание, и надо, чтобы кто-то из крановщиков выступил в поддержку идеи. Мы долго думали, и выбор пал на вас — ваше слово будет иметь вес.
