Сулейман Файяд - Живой мост
Он позвал:
— Хала!
Она улыбнулась:
— Меня зовут Суад!
— Послушай, где люди, что были здесь?
— Врач приказал им не беспокоить тебя.
— А где Хала?
— Попробуй заснуть…
Он почувствовал легкий укол иглы. Снова в толпе началась давка. Она была еще сильнее, чем в прошлый раз. Диктор, которого он увидел впервые, сказал Ахмеду: «Народ хочет слышать твой голос!»
Люди шумели. «Мы хотим знать правду! Все как есть! Скажи нам, что там произошло? Как ты справился с заданием?»
Хала — вот кто все видел. Пусть она и расскажет. Он не помнит точно, что же произошло тогда. А где его товарищи? Те, кто подобрал его в самую последнюю минуту? И что же хотят услышать от него эти простаки?
Они все еще ждут, что кто-то преподнесет им правду, как подарок на серебряном блюде. Почему бы и в самом деле ему не воспользоваться моментом, чтобы высказать им свое мнение?
«Господа! — начал диктор. — Мы надеемся в программе «Действительность как она есть» дать некоторое представление о…»
Но Ахмед прервал его:
«Друзья! Чтобы рассказать все, как было, надо говорить от своего имени. Ибо истину познаешь тогда, когда встречаешь смерть лицом к лицу. Те же, кто уклоняется от этой встречи, не имеют права спрашивать…»
Слышит ли его кто-нибудь? Почему они не могут помолчать? Он продолжает говорить, но теперь его голос срывается на крик:
«Когда человек, привыкший спрашивать, становится на место того, кто отвечает, недоверие превращается в уверенность. Тогда спадают все маски и торжествует истина!»
Но никто не слушает Ахмеда. Шум толпы нарастает, будто с единственной целью перекрыть его голос. А жалко упустить удобный случай. Надо заставить замолчать всех во что бы то ни стало! Ведь они сами пришли его слушать, а теперь слова не дают сказать?! Среди тысяч горящих глаз сверкают такие знакомые зеленые глаза. Хала ведет свой «бьюик» среди этой толпы, пытаясь пробраться к нему. Ему ясно, что Хала в большой опасности, толпа напирает на машину… Удастся ли Хале пробраться к нему? Разве он пришел сюда, чтобы увидеть, как она погибнет?
Почему же он не спешит помочь ей? Ведь она всегда выручала его в минуты опасности. Сейчас опасность грозит им обоим. Угроза нависла и над истиной, которой так жаждут эти люди. Нет, он не даст сделать из нее забавное приключение. Он должен кричать, вопить во всю глотку, чтобы там, в далеких деревнях, крестьяне, сидящие у радиоприемников, непременно услышали его голос:
— Друзья! Истину вы найдете, побывав на фронте! Только там вы откроете правду и будете творить ее своими руками!
Слышит ли кто-нибудь его? Понимают ли его земляки в далеких деревнях?
Хала плывет над толпой, ее «бьюик» разбивается вдребезги… Но девушка парит над головами людей. Он не верит своим глазам, она машет ему, точно хочет что-то сказать, точно приглашает его посмотреть вокруг. Может быть, она видит то, чего не видит он?
Ахмед оглядывается. С самой вершины Каирской башни ему открывается величественное зрелище. Он видит, как в самом сердце полей бесконечно родятся людские волны и уходят на восток, набегая одна на другую.
«Хала, дорогая… Я всегда верил, что мы встретимся. Встретимся обязательно, несмотря ни на что!»
— Послушайте, Ахмед, я же сказала вам, что меня зовут Суад. Вы ранены, вы устали, вам надо отдохнуть…
Он почувствовал легкое прикосновение иглы шприца и заснул.
ИСМАИЛ АЛИ ИСМАИЛ
(Египет)
ПОДВИГ
Перевод О. Фроловой
Мрак, окутавший окопы, не мешал бойцам дозора негромко переговариваться, обмениваясь шутками и анекдотами. Только по голосу можно было узнать, кто говорит.
Лишь один боец с самого начала ночного дежурства не принимал участия в общей беседе. Это был Фахми. Никто не обращал на него внимания. Только его ближайший сосед по окопу Тахир дружески окликнул его:
— Что с тобой, Фахми? Что тебя тревожит?
— Ничего, — тихо ответил Фахми.
— Как ничего? Ты сегодня не такой, как всегда. С утра молчишь, думаешь о чем-то.
— С кем это ты, Тахир? — послышался голос соседа.
— Да вот Фахми что-то примолк. Идите‑ка сюда! Надо узнать, чего это он приуныл?
— Оставь его, — раздался чей-то голос. — Не приставай!
— Не в том дело! — возразил первый собеседник. — Может, что-то мучает его…
Но никто не успел и рта раскрыть, как раздался негромкий, но твердый приказ:
— Отставить! По местам! Фавзи, прекрати болтовню и займи свое место!
Тени людей быстро задвигались, и на короткое время все смолкли.
Фахми повернул голову к стоявшему рядом Тахиру и спросил:
— Что же это? Ждем, когда они откроют огонь по нашим позициям?
— А что, по-твоему, мы должны делать? Это-то тебя и волнует?
— А почему бы не начать нам? Разве мы не на своей земле?
— Ты забыл, что мы только боевой дозор. Слава богу, что они не обстреливают нас из своего орудия.
— Что ты говоришь?! — с возмущением воскликнул Фахми.
— А что сказать, ведь так оно и есть.
В этот момент справа к Фахми и Тахиру приблизилась высокая фигура — командир.
— Что это «так и есть»? — тут же спросил он.
— Да вот товарищ хочет, чтобы мы первыми открыли огонь, — угрюмо ответил Тахир.
— У них только одно тяжелое орудие! И мы можем уничтожить его! — задыхаясь от гнева, закричал Фахми. — А без него они ничего не стоят!
— Есть приказ о прекращении огня.
— Да если б его и не было, — раздраженно бросил Тахир. — Что мы может сделать против тяжелого орудия? У нас‑то ведь только легкие пулеметы!
— Можно организовать вылазку! — запальчиво возразил Фахми.
— И этого нельзя, — раздался спокойный голос командира. — Мы ведь солдаты и должны подчиняться приказу.
Фахми замолчал. «Сражаться нельзя, вылазка запрещена, — проносилось у него в голове. — Что же тогда можно?» С того времени, как спало напряжение боя, он днем и ночью сидит за песчаным бруствером, обращенным в сторону врага. Ничего не делает, только наблюдает и ждет. До каких же пор?
«Я всегда буду ждать тебя. Я горжусь тем, — говорила она, — что стану женой героя…»
«Героя!» Лоб его покрылся потом и во рту стало горько, когда эти слова дошли до сознания. Она хочет — как это он сразу не понял, — чтобы он стал героем, а не стоял в стороне от событий последних лет. Всю свою жизнь он был убежден, что не способен совершить подвиг. Ведь он так боялся крови и смерти! Даже не ходил на демонстрации, когда учился в школе, и ни разу в жизни не участвовал в драке. Во время тройственной агрессии[4] общий патриотический порыв захватил и его, но в ополчение, как многие соседи по кварталу и некоторые коллеги по службе, он не пошел. Он говорил, что действия регулярной армии эффективнее, чем безрассудные партизанские вылазки. А когда после агрессии его призвали на военные сборы, он благодарил бога, что время пребывания на сборах прошло спокойно.
«Я уверена, — сказала она, — что ты способен на большее…»
Сначала его охватила растерянность, потом он ожесточился, горя желанием отомстить за кровь товарищей. Но бой утих, спало и душевное возбуждение. Солдат превратился в постояльца этого окопа. Правда, он больше не боялся вида крови, не страшился и смерти. Но какой от этого прок? И товарищи считают обязательным приказ о прекращении огня! Не хотят подобраться к позициям противника, подорвать их и уничтожить. Что же делать? Совершить рейд в одиночку? А что он сможет без поддержки друзей?
Фахми очнулся от своих мыслей, когда командир объявил о смене караула. Он освободил ячейку окопа и тяжело побрел туда, где предстояло провести несколько часов в тревожной дремоте, чтобы потом вновь заступить на дежурство.
Восходящее солнце застало его снова в пулеметной ячейке.
Обычно он просыпался до зари, не нуждаясь в том, чтобы его будили, и принимал дежурство за пулеметом еще до восхода солнца. Вот и сегодня он проснулся, когда первые нити зари едва забрезжили на горизонте. Он занял свое место за пулеметом и с волнением стал наблюдать за борьбой красок пробуждающегося дня.
Подошедший Тахир пошутил:
— Следишь за состязанием? Так кто же победит: свет или тьма?
Фахми даже не обернулся к нему.
— Не думаешь ли ты, что своим молчанием сотворишь чудо? — запальчиво добавил Тахир. — Только мучаешь сам себя, вот и все.
Через некоторое время Фахми повернул к Тахиру лицо и произнес голосом, выдававшим его волнение и растерянность:
— Удивительно, как это удается тоненьким лучам победить эти тонны мрака и очистить горизонт?
— Пусть устроят вылазку, — шутливо отозвался Тахир.
Бесчувственность Тахира огорчила Фахми, и он отвернулся, вновь углубившись в молчаливое созерцание окружающего мира.
