Катя Метелица - Азбука жизни
Но вот этого я не понимала. Короли были толстыми бородатыми дядьками. При чем тут "любит — не любит". Так мне кажется и до сих пор. Королева играла в башне замка Шопена, и под звуки Шопена полюбил ее паж. Конечно, это паж, валет. Хотя, как оказалось, он вроде бы даже не паж, а всего-навсего лакей, слуга — valet. О, мой сероглазый валет!
Взрослые вечером на большой веранде играли в кинга. Нас прогоняли спать. Кузин-малявок им уложить удавалось, но я умру не уйду, когда все так интересно. Кинг — король червей, самая главная карта. Настоящий король: великолепный, грозный. Он непредсказуем, живет своей жизнью. Вдруг выходит на стол, и все сразу — "ах!". Кто-то радуется, а кто-то возмущен. Но возмущаться, конечно, бесполезно. Королевская воля — закон.
Марьяж, третья дама, четвертый валет, король с маленькой (пусть как будто одна из моих кузин — "маленькая"). Туз, он и в Африке туз. Длинная масть, девятка-взятка. О, звуки чудных песен! О, мой сероглазый валет!
Мама стала разрешать мне примазываться. А как-то меня взяли играть самой — мой первый бал. Я играю в карты, сколько помню себя. Я обожаю играть в карты. Но со времен своего лианозовского младенчества почему-то не стала играть лучше. Настоящим игрокам со мной неинтересно. Всю жизнь проблемы с партнерами.
Когда моему сыночку было года три, няня Надежда научила его играть в кункен, это что-то типа канасты. Считать до тридцати он, правда, не умел, но играть был готов часами. На радость нам с Надеждой.
В восемь лет он легко обыгрывает нас в кинга. Остается преферанс. Преферанс наводит на него тоску. Ленивое дитя не желает считать взятки. Приходится разными хитростями и посулами буквально вымаливать у него маленькую пулю в "гусарика с болваном".
— Рассказать тебе, — произносит мой мальчик после четвертой сдачи, — рассказать тебе, как ты меня мучаешь? Ужасно.
Сообщив это, он просто бросает карты на стол и возвращается к родному «Лего».
— Знаешь, — не меняя доброжелательного тона, добавляет он, — найди себе кого-нибудь на улице и его мучай.
Я обижаюсь и отворачиваюсь к окну.
Внизу суетливо пробегают человечки. Торопятся, видно, по своим делишкам. Только один, в синем берете, шагает не спеша, достойно. Красиво идет, ничего не скажешь. Подходит к помойке, начинает в ней ворошиться… Ясно, бомж.
Дел у него, я думаю, особых никаких нет.
Спуститься что ли, предложить расписать «гусарика»?
Комары
Пчелиными укусами лечат радикулит.
Некоторых хлебом не корми, дай поставить пиявок, чтоб отсосали дурную кровь.
В это тяжело поверить, но я лично знала двоих людей, которые просто любили — любили! — бросаться голыми в крапивные заросли. Все красные, в волдырях, они испытывали странное блаженство; горящая кожа как-то оттягивала огонь, бушующий внутри них, — один был музыкантом, другой скульптором, оба безумны. Им еще, конечно, нравилось, что как бы совершается подвиг: дети пищат, девушки ахают, ну и всякое такое. Но вот людей, которые хоть в какой-то степени одобряли бы комариные укусы, я не встречала.
Нужно быть ботхисатвой, чтобы любить этот неприличный зуд, эту сыпь, эти кровавые пятна, этот инфернальный тонкий звон, который не дает тебе уснуть. Вот его, кажется, не слышно — улетел? напился уж кровушки, насытился и успокоился? — но нет, опять звенит, и все громче, все громче, все нестерпимей измученному уху, вот он уже влетел к тебе в мозг и внутри черепа все звенит и звенит, звенит и звенит уж скоро утро а поспать не удалось и минуты а тут еще эта жара пытка китайская пытка и нет мне покоя нет покоя нет! Доколе?!
Показательная история о девочке, которая до четырех годиков все молчала, совсем, вроде бы, не умела говорить, но в ответ на вполне риторический вопрос: "Ну-ка, что это у тебя, Леночка, красненькое такое на шейке?" — вдруг вполне отчетливо пролепетала: "Комаик укусий, сукин сын".
История показательна — потому что даже ангелам, даже ботхисатвам не под силу сдержать злое слово, с ними, с комарами, в связи.
Но, меж тем, «Комарово» звучит вполне романтически — что-то дачное, дворянское, нежное. Вся русская поэзия проникнуты комариным звоном.
Прозвище «Комар» не обидно, это подтвердит любой Комаров или Комаровский — фамилии, кстати, хоть куда. Изображение комара на дворянском гербе не вызовет большого удивления. В образе комара в общем-то нет ничего отталкивающего. Более того, он даже вызывает уважение.
Комарье ужасно своим числом. И все же представляется, что по натуре своей комар — одиночка. Воин-одиночка. Мускулистый, вооруженный стальным клинком, но не защищенный ни бронежилетом, ни кольчугой. Ничем. Он надеется только на свою подвижность и чуткость — опередить занесенную длань, вовремя прервать пиршество, выскользнуть, улететь на невзрачных своих крылышках. Рыцарь плаща и кинжала — но все же рыцарь.
У комара есть свой рыцарский эпос. "Вдруг откуда не возьмись маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик. Где убийца, где злодей?.." — и женился на Мухе-Цокотухе, красавице-имениннице, обладательнице изумительного самовара.
На ком попало он бы не женился. Этот Дракула разборчив — любит сладких, с приятной кровью, с нежной теплой кожей. Он отважен. Да, он пьет кровь — но не из прихоти же. У него просто нет выбора. Среди людей тоже не так много вегетарианцев. И многие ни на секунду не задумываясь прихлопнут комарика — а ведь можно же просто сдуть, отогнать, чтоб было по-честному, а?
В Петербурге, городе умирающих домов и задумчивых людей, есть, в числе прочих нетривиальных памятников, и памятник Комару. Я его никогда не видела, но знаю, что Комар сидит там на чаше аптекарских весов. Получается, значит, что крохотный комариный вес, крохотная комариная сила как бы управляют неким метафорическим равновесием, по своей воле изменяя его так или эдак. То есть, от него нельзя просто отмахиваться, как от комара, смысл такой.
Красиво.
Но если вдуматься, Комару есть и еще за что поставить памятник.
За то, что мешает уснуть, — иногда это может оказаться полезно или даже приятно.
За то, что своими комариными укусами не дает расслабиться и — где-нибудь в душистом черничном лесу — блаженно забыться. Справедливо предостерегает: за все приходится платить, за все.
За напоминание об Иове, которого и вовсе покрыло язвами и струпьями, и так далее…
За то, что сама возможность неспешного и праздного размышления о таком предмете, как комары — это уже счастье…
Кататься
Есть что-то неотразимо притягательное в том, чтобы передвигаться не на своих двоих, а при помощи какого-нибудь технического приспособления. Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал! Кататься я с милым согласна… — здесь «кататься» означает прогулку на лодке, потому что они живут на море, или на Байкале, что ли. Для тургеневских и викторианских девушек «кататься» означало прогулку в конном экипаже: карете, тележке, колымаге, таратайке, шарабане, повозке, коляске… В коляске! Не иначе как подкорочное воспоминание о первом в жизни удовольствии (тюх-тюх-тюх-тюх) заставляет меня всю жизнь искать подобных ощущений.
Вслед за классической младенческой коляской следовала так называемая коляска прогулочная — то есть не лежачая, а сидячая. Я любила ее неизбывной любовью улитки к своему домику.
Велосипед. Остался робкой мечтой — причем более «робкой», нежели «мечтой». Кататься на велосипеде кажется мне абсолютно недосягаемым, невозможным. Он, по-моему, такой неустойчивый.
Моя кузина Маша, проживающая в Панаме, так же, как я велосипеда, боялась скатиться с горки на санках. С невысокой совсем горки.
Кататься на лошади можно было на ипподроме на Беговой. Билет для начинающих стоил рубль. Тренер-конюх с презрительным лицом показывал, как надо седлать. Трензеля и шенкеля. На некоторых денниках были таблички: "Лошадь строгая, седлает конюх" или "Осторожно, бьет задом!" Лошадей звали: Экспозиция, Бумага, Панель, Беседка, Гордая (в быту Мышка), Нежный… Больше не помню. Была Красавица, которая любила улечься в лужу посреди открытого манежа, бедная всадница увещевала ее, чуть не плача: "Красавица, милая, вставай! Ну, что же ты разлеглась, как свинья, Красавица!"
В первый же раз мне достался громадный, как шкаф, мерин по имени Учет. Почувствовав, должно быть, мою неуверенность, он понес. Кричали в мегафон: "Девушка на Учете! Отпустите поводья! Девушка на Учете, сохраняйте спокойствие!" Я испытала жуткий, сладчайший страх, сравнимый только со страхом на "американских горках", но как-то чище, чувственней. Душа ласково перекатывается из желудка к пяткам и обратно. Только один раз еще было почти так же — в троллейбусе, «зайцем» в ожидании контролеров. Не пришли.
Абсолютный восторг — катание на собаках. Снежная пыль в лицо, и чувствуешь себя эскимосом. Я пробовала, правда, только на одной. Это была мощная боксериха со слюнявой мордой и кротким нравом, как у какой-нибудь болонки, по имени Дуня. Запряженная в санки, она честно, истово, изо всех сил старалась их тащить, напрягая мускулы, раскорячивая и без того кривые ноги. Но только кто-нибудь должен бежать впереди, иначе она останавливается. Это все происходило на даче в Ватутинках, которые все почему-то называют Красной Пахрой. Там же катаются и на снежных мотоциклах, но на Дуне лучше.
