Катя Метелица - Азбука жизни
То есть не буквально зарождение, но важнейшие прелиминарии. В смысле ухаживания. В Большой Зоологической аудитории мой будущий папа ухаживал за моей будущей мамой. Он ухаживал за ней, впрочем, и в Ленинской аудитории, и в Коммунистической, и в 233-ей. И, конечно, на легендарном психодроме, как тогда называли тусовочный скверик перед журфаком, где они, собственно и учились. Но мне как-то приятнее думать, что главные ухаживания происходили в Большой Зоологической. В окружении крошечных колибри и громадных тропических бабочек. Райский сад, потерянный рай. Немного пошло, но сказочно.
Если продолжить лирическую тему, — а хочется продолжить: есть пометка 1931. Зоологический музей под стихотворением Мандельштама — самом его попсовом, но и самом неотразимом. Про то, как греки сбондили Елену по волнам, ну а мне соленой пеной по губам… Пей коктейли, ангел Мери, дуй вино. Все лишь бредни, шерри-бренди, все одно…
Наверное, было холодно, и одиноко. Дождь. Он купил билет, зашел в музей, и записал стихотворение, где? — на подоконнике? На банкетке? Напротив тигра? Напротив черепах в формалине?..
Что еще знаменательного происходило на Большой Никитской,6? Да много всего. Штирлиц, он же полковник Исаев назначал встречи своим агентам. Имел такое обыкновение. То есть как бы в Берлинском музее природоведения — но снимали-то кино здесь, в Зоологическом: знакомый слон, знакомая лестница. По ней спускались тихие благовоспитанные школьники с блондинкой-учительницей — человеком Мюллера. На стуле дремал служитель — тоже стукач. Штирлиц уже привык к нему, и он привык к Штирлицу… Странно, что не дремлет он на своем стуле и до сих пор. Но нет — в роли служителя здесь девушка в курточке милитари-стайл. Бойкие московские дети спрашивают у нее, где в Зоологическом находится зал монстров. Хотят видеть бэтманов, канализационных черепашек и человека-паука. Милые мои, жертвы коммерческой анимации.
Впрочем, не так уж они и неправы. Насчет монстров. Где как ни в Зоологическом разводил монстров известный профессор Персиков. Гигантские амебы и свирепые лягушки-ниндзя. Красный луч, роковые яйца. Прототипом Персикова считается работавший здесь профессор-паталогоанатом Алексей Иванович Абрикосов. Прославился тем, что анатомировал труп Ленина и извлек из черепной коробки мозг вождя (одно из полушарий в два раза меньше обыкновенного куриного яйца). Зоологическом помнят и еще одного профессора Абрикосова. Тот был Георгий Георгиевич, или, как звали его студенты, Гор Горыч, славившийся, в противоположность булгаковскому персонажу, необыкновенной мягкостью и кротостью… Вот не думала, а приходится признать: люди для меня все-таки интереснее препарированных животных.
Вообще, правду сказать, я не сильна в биологии. То есть я проходила эту прекрасную науку в школе, где ее преподавал весьма добрый учитель по прозвищу Беге (от гиппопотамуса). И позже пополняла свои знания прилежным чтением Пелевина и Метерлинка, но недалеко продвинулась от тех времен, когда крошила бабочкам-шоколадницам дареную плитку «Аленки» и писала в годовой контрольной, что у жука-плавунца глаза являются органом осязания. Но будучи невеждой, я все равно нежно люблю зоологию.
Правильно определил мой характер по образцу почерка графолог Грифон: логос для меня важнее эроса и важнее вообще всего. Я люблю зоологию за логос: за имена, за названия. Жаба обыкновенная на латыни зовется Bufo Bufo Bufo. Трижды, не скупясь. Разглядывая этикетки в витринах Зоологического, я обнаружила, что яйцо по-гречески будет oon, а наука, изучающая различные яйца — оология. О, oon! О, Зоо!
Я посетила Зоологический столько раз, что узнала кое-какие подробности, в которые не посвящают экскурсантов.
Индийского носорога вообще-то звали Семирамидой. Но в Московском зоопарке ее переименовали в Моньку, как попроще. Родилась Семирамида еще до отмены крепостного права, а пала (в архивной карточке так написано — "пала") в конце 1887 года. И, до того, как превратилась в чучело, жила, судя по всему, в довольстве. (Очень широкая попа.) Носорожицу привезли в Москву из Калькутты в дар Государю Императору и тот еженедельно справлялся о ее здоровье. И, как полагают, подкидывал деньжат на корм.
Сосед Семирамиды-Моньки, бегемот тоже проживал в Московском зоопарке и имел кличку Каспар.
У жирафа имени нет, но известно, что его чучело (прекрасного качества) передано в дар музею от Хедифа Египетского в 1872 году (в карточке жираф записан на старинный лад — "жираффа").
Львица на полвека моложе львенка.
Зубры гуляли по Беловежской пуще сто пятьдесят лет назад, с тех пор их шерсть изрядно пожелтела из-за парадихлорбензола, которым посыпают экспонаты, отпугивая моль.
Большинство сайгаков привезены из Калмыцкой степи, а один подарен музею уральским атаманом Иваном Лупповичем Марковым.
Лося-самца подстрелили в Костромской губернии. ("Одинокий лось очень силен и обладает совершенно непредсказуемым характером. Не случайно с одиноким лосем в печати часто сравнивают Ельцина", — слышу я голос экскурсовода. Теперь и школьники, и я имеем довольно отчетливое представление о характере одинокого лося.)Особенно трогательна история индийской слонихи (чучело по лестницей, визави со скелетом мамонта). Ее звали Молли и она погибла в возрасте сорока одного года из-за несчастных родов. Экскурсоводы говорят детям, что слоненок выжил, хотя на самом деле ничего об этом наверняка не знают.
Иностранцы
Один мой знакомый, человек Игорь Вережан, заслуживающий, безусловно, отдельного рассказа, или даже небольшого романа, учился в Инязе, не то саратовском, не то самарском. Комсорг курса спросила его, кем он хочет быть после окончания института — переводчиком или преподавателем. Он подумал, прикинул свое место в этой системе отношений и абсолютно искренне ответил: «Иностранцем».
Естественно, на каком-то этапе жизни это ему удалось. Он стал иностранцем, проживающим в Дании, а потом, кажется, в Англии. Только слово «иностранец» произносилось со стойким оттенком пренебрежения. Поэтому он вернулся в Россию и стал как бы пожизненным внутренним иностранцем.
Этот опыт кажется мне небезынтересным.
Капуста
Известно, что если есть много капусты, будет большая грудь. Действительно, в тугих грудях есть что-то от тугих капустных кочнов. Когда грудь воспаляется от избытка молока, к ней советуют прикладывать капустные листы — по известному принципу "лечить подобное подобным". Едва ли не… нет, не "едва ли" — просто единственное, что, помимо имен героев, я запомнила из романа "Тихий Дон", это капустный хруст или, кажется, капустный скрип, с которым остро наточенная коса вошла в грудь Натальи (Натальи?), решившей покончить с собой. Самоубийство оказалось неудачным, насколько это можно сказать именно о самоубийстве, то есть она выжила, потому что я помню свое беспокойство: в грудь-то, грудь — не осталась ли искалеченной? В этом "капустном скрипе" есть изумительная художественная правда и, однако, безусловная неправда: никакая женщина, даже убивая себя, не станет себя уродовать. Даже если косой — ниже бы резала.
Карты
Валет пик был похож на продавщицу из колбасно-сырного отдела: тугие смуглые щеки с румянцами, усики, синий берет. Да, продавщицам в нашем занюханном гастрономе полагалось носить не только белые халаты, но и синие береты. Впрочем, в ту пору гастроном вовсе не казался мне занюханным.
Червонный валет — чернявый крепыш. Валет бубен — добродушный и белобрысый, явно родной братец бубновой же дамы. А в валета крестей я была влюблена.
Тонкое лицо, томный взгляд, кружевное жабо. К тому же еще у него была алебарда. Боже мой, у него была алебарда! Конечно, я была влюблена. "Бабушка, подари мне хрустальные башмачки", — писала я первое в своей жизни письмо. Бабушка работала в дворце культуры. Она так и говорила про свою работу: "Во дворец мне сегодня к десяти", "А у нас во дворце сегодня выходной"… Это тебе не из пуза два арбуза покатились в дом союза. Бабушка представлялась мне феей, которая может превратить меня в существо, по красоте достойное юноши, у которого была алебарда.
Без хрустальных башмачков крестовый валет меня не замечал. Я подозревала, что он влюблен в червонную даму — русалковолосую блондинку. Никогда мне не быть такой, никогда. Оживленная, в темных кудрях дама крестей ничуть не казалась мне привлекательной. Ну, будут у меня такие же кудри — а толку-то?
Я раскладывала карты часами. Это было интересней, чем кино, и даже интересней, чем книжки. В книжках, кроме самых странных, все уже написано — не мной. Точка в конце. А карты, потрепанная колода — мои. Что хочу, то и придумываю.
Старшие девочки на даче в Лианозово пробовали гадать и меня учили. Толкования были записаны в специальных тетрадках. Очень сложные. Я запомнила, что черные шестерки к поздней дороге, а красненькие — к ранней. Правильно нагадать было нетрудно: почти у всех людей почти каждое утро бывает ранняя дорога куда-нибудь. У одной моей бабушки — в гастроном, у другой — во дворец. Но это не главное. Главное загадать, что ты — дама, а он — король. Любит или не любит. Гадаешь на короля.
