Януш Гловацкий - Good night, Джези
Маша точно знала — как станет ясно из дальнейших ее записок, — что никакой это не сон, хотя мать ей доказывала, что сон, потому что Маша не сумела бы открыть балконную дверь, не дотянулась бы до ручки, но к матери нельзя относиться всерьез, она алкоголичка, вернее, была алкоголичкой, а Гришка добровольно засвидетельствовал, что тоже слышал шум в туалете, потому что не спал и хорошо видел, как черный человек вышел из стены, только он, Гришка, его испугался и спрятался с головой под одеяло.
Маша этого черного раз сто нарисовала в предпоследнем классе с художественно-графическим уклоном. И написала бы красками, если б им давали краски.
Потом мать бросила пить — отец ее отучал и отучил. Сам он пил в два раза больше, но, поскольку был великан, с него как с гуся вода, а мать была крохотная, прямо куколка. Отец ее разными способами отучал. Самый удачный способ придумал с помощью теток — Валентины и Лили: надо задеть ее гордость.
Ну и однажды, когда Маша сидела в школе на уроке природоведения (проходили пауков), обе тетки, толстые, как киты, взобрались на второй этаж и ввалились в класс. На учительницу, которая спросила: «Что? Зачем? Почему?» — время тратить не стали, только хватали ртом воздух и махали руками, а отдышавшись, показали пальцем на Машу и завопили: «Дети, не водитесь с Машей, у нее мать — пьянчужка». Дети были послушные и давай кричать: «Мать пьянчужка, дочь потаскушка, отец все пропил, братец дебил», — но кричали недолго, потому что боялись Маши.
Тетки поклонились, Маша швырнула в них ранец, но особенно ей было стыдно за то, что они такие толстые и потные.
Потом она помчалась домой, но говорить никому ничего не стала. Рассказала только матери, которая как раз стояла на балконе пятого этажа, держа на одной руке брата Гришку, а другой развешивая белье. Мать подождала, пока Маша договорит, отдала ей Гришку, а сама прыгнула с балкона вниз, но была такая легкая, что зацепилась платьем. Маша ни слова не может выдавить, а платье рвется, но медленно. К счастью, нижний сосед, пенсионер, ветеран Отечественной войны и интеллигент, как раз сидел у себя на балконе и писал воспоминания о Курской битве, так что он схватил мать и втащил. А мать только поблагодарила и с плачем исчезла. Вернулась через полгода, завязавшая, — Маша ее даже не узнала. Подумала, к ним ломится чужая женщина, и не хотела впускать в квартиру.
Спустя одиннадцать лет Маша корила себя, что рассказала об этом Клаусу, потому что он стал считать ей каждую мою рюмку — алкоголизм якобы наследуется.
А она те полгода была настоящей матерью для брата Гришки. И единственной подмогой был кудлатый пес Дедуля, помесь лисы с дворнягой, приблуда, но добряк, сперва воспитывал ее, а потом Гришку. Когда надо было идти за покупками, а в магазин с коляской не пускали, она оставляла братика под присмотром Дедули, чтобы евреи часом не украли его на мацу, а если Гришка плакал, Дедуля вставал на задние лапы, толкал носом погремушку, подвешенную над коляской, и малыш заливался смехом.
Когда выяснилось, что Маша ходит на дополнительные занятия по рисунку, отец, хотя занятия были бесплатные, взбеленился, потому что он выбрал для дочки карьеру и счастливую судьбу на электронном заводе. Мало что побил, еще и решил найти ей жениха с жилплощадью и таким образом разрулить ситуацию. Посовещавшись с тетками, остановился на кандидатуре дородного пятидесятилетнего трамвайщика со стажем, а стало быть, с гарантированной пенсией. Будет дочка под ним лежать и хлюпать носом — охота рисовать начисто пропадет: укатают сивку крутые горки.
И Маша стала готовиться к побегу из дому. Вроде бы официально, по закону, она была слишком молода для замужества, но мать ее утешала, что другого выхода нет, женщина в России голоса не имеет, ей написано быть прислугой, сперва у себя дома, потом у мужа, у свекрови, и никуда не деться, одинокая женщина в России — враг, угроза для каждой семьи, и никто ее к себе не пригласит. А мужчины после революции и войны на вес золота.
Валентина и Лиля за взятку раздобыли справку, что Маша беременна, в этом случае возраст значения не имел. Ну и тогда она в первый раз убежала и поселилась в подъезде около батареи. Как оказалось, зря, поскольку кандидат в мужья рассудил, что она ему не подходит, красота, конечно, великая сила, но невеста слишком молодая и, когда подрастет, станет изменять. А он уже одну женщину, которая ему изменяла, придушил, и на другую у него больше сил нет.
Примерно через неделю мать отыскала Машу, а отец взял за шиворот и отвел в метро. Там висели фотографии бандитов, которых разыскивает милиция. И отец пообещал, что если она еще раз удерет, то увидит свое фото там, на самом видном месте. Маша закончила школу, сдала выпускные экзамены и тайком готовилась в художественный вуз.
Первая неразделенная любовь Маши (до появления Клауса В.)
Тем временем Костя уже крутился рядом, что-то замышлял, раскидывал сети. Он увидел ее однажды, когда она, счастливая, выходила после занятий рисунком, и напустил на нее Таньку. Танька была совершеннолетняя, после школы подалась в натурщицы и, как и Костя, принадлежала к верхушке общества. Ее мать была замдиректора научно-технического издательства, а отец, инженер, работал в Китае.
Машин учитель был выдающийся художник, и попасть к нему было трудно. Когда-то он преподавал в институте, но его выгнали за религиозные взгляды и посещение церкви. А у Кости с ним были давние связи.
Итак, Костя подговорил Таньку, и та задала Маше пару вопросов. Во-первых, спросила, девственница ли Маша. Что на это ответить, Маша знала, потому что с девяти лет ее, как и всех девочек в классе, два раза в год на сей предмет проверяла врачиха. Во-вторых, Танька спросила, умеет ли Маша танцевать и вообще знает ли, как вести себя в танце, потому что танец — дело серьезное, и, если положивший на Машу глаз Костя — а он красавчик, учится живописи, у него несколько пар джинсов, куча западных пластинок, классная система и собственная мастерская, — танцуя, ее прижмет, она тоже должна к нему прижаться. А если поцелует в шею, тоже должна чмокнуть его в шею, око за око, зуб за зуб, притом губы у нее должны быть сухие, чтобы его не обслюнявить.
Маше хотелось разузнать о Косте побольше или хотя бы посмотреть фото. Но Танька махнула рукой, мол, жалко терять время. Учиться танцевать Маше, к счастью, не понадобилось, у нее были балетные способности, и она тренировалась с Гришкой.
Тусняк был в квартире у Таньки, потому что ее родители уехали в Крым. Маша надела мамино платье, перекрашенное из коричневого в черное, под которым красиво смотрелись ее молодые и крепкие груди, черные колготки и балетки, переделанные из теннисных тапочек. Она сразу увидела, что бедновато одета, — девчонки все были в джинсах, обтягивающих водолазках и на шпильках. Но Косте это не мешало.
Маше он не понравился, но танцевал хорошо, был прилично прикинут, и она даже не заметила, когда поменяла мнение. Ее мать впоследствии фыркала, мол, у него от курения зубы желтые, — но как красиво, с каким шиком он курил! К тому же был стройный, длинноногий, и джинсы у него были голубые-преголубые, под цвет глаз, и такая же джинсовая рубашка.
Маша никогда еще не бывала в такой большой квартире. И ее с самого начала ошеломила талантливая веселая молодежь, а также водка пополам с вином, которую Костя то и дело ей подливал. Вдобавок во время танца он не только ее прижимал и целовал в шею — к этому она была Танькой подготовлена, — но и целовал в губы, очень долго и страстно, с языком, чего она не выдержала, вырвалась и убежала на лестницу. Но на площадке вдруг остановилась как вкопанная, припав лицом к холодному оконному стеклу, а сердце так и норовило выпрыгнуть. Простояла добрых минут пятнадцать, строя планы, где они с Костей после свадьбы будут жить, а если у него нет квартиры, то, в конце концов, можно и в мастерской, от Таньки Маша знала, что мастерская у него есть. Прикидывала, когда же устроить эту свадьбу (только не в мае, жениться в мае — плохая примета) и сколько у них будет детей. Она тогда мечтала о двоих: мальчике и девочке. Мальчика бы назвали Антошкой, а девочку Софьей, что значит мудрость.
Все это более-менее обдумав, Маша вернулась в квартиру, чтобы поговорить с Костей, но он бесследно исчез. Она обыскала все четыре комнаты и балкон, где гости пили, целовались, танцевали, — безрезультатно. Даже попробовала расспросить опытную Таньку, которая ее заверила, что все будет хорошо, что она Машу в обиду не даст (и налила ей водки), а Костя найдется.
И оказалась права: открылась дверь уборной, и оттуда с довольным видом вышла на слоновьих ногах толстая критикесса, пишущая статьи о художественных выставках, а за нею взмокший Костя с расстегнутой ширинкой, и тогда Маша снова убежала, теперь уже безвозвратно.
