Владимир Файнберг - Приключения первого бессмертного человека на Земле

— Не бойся! Она крепкая, стальная, — засмеялся отец и стал спускаться.

…Недели через две мы встретили на вокзале Ольгу Николаевну.

Она была всё такая же – прямая, высокая. Всё в той же синей куртке с откинутым капюшоном. Ей повезло с погодой. В сентябре жара спала. По утрам веяло прохладой.

К моему удивлению она не была поражена ни нашим замком, ни даже самой Италией.

Как прежде, лучилась улыбкой. Сказала, что за полгода я сильно вырос, а глаза стали совсем синие. Как Средиземное море.

Отец приготовил для неё одну из комнат. Но Ольге Николаевне очень понравилась наша маленькая обсерватория. И я перенёс туда раскладушку.

Мы с отцом получили подарок. Один на двоих. Только что изданную в Москве голубенькую книжку «Тайна жизни и смерти», написанную когда‑то её погибшим духовным отцом.

На другое утро, пока отец занимался в лаборатории, я показал ей весь наш парк, а потом решился и, взяв с неё слово, что она не расскажет отцу, свёл по лестнице в подземелье, чтобы познакомить с Кисом.

И вот, когда мы дошли до решётки с отогнутыми прутьями и глядели, как Кис лакает молоко, я вдруг заметил в полутьме зыбкое фиолетовое сияние вокруг фигуры Ольги Николаевны. В нём мерцали, гасли, снова вспыхивали бесчисленные золотые звёздочки.

— Что это? —спросил я. —Вы вся светитесь…

— Ты тоже светишься, — улыбнулась Ольга Николаевна.

— Каким светом?

— Голубым. Не обращай внимания. Скажи лучше, дружок, как ты тут поживаешь?

Я рассказал обо всём, что меня мучило.

— Подобное, пусть это тебе не покажется странным, бывает по–своему с каждым человеком, — сказала она, когда я включил фонарик, и мы двинулись в обратный путь. – Не обязательно быть бессмертным, чтобы понять, насколько алчен и страшен мир. Христос не обещает счастья на земле. В твоём возрасте я ещё находилась в концентрационном лагере, видела, как каждое утро из нашего промёрзшего барака вывозят на санках трупы женщин с бирками на ногах, видела, как у вахты охранник железной палицей проламывает им черепа. Чтобы удостовериться, что заключённая мертва. Твоя юность проходит в иных условиях, но тоже по–своему исключительных. Что это?

Она остановилась у сундука со стальной ступнёй на крышке.

— Там внутри, по–моему, какая‑то реликвия. Мощи. Открыть?

   - Не тревожь. – Ольга Николаевна перекрестилась.

Когда мы поднялись из мрака на свет, сияние вокруг неё всё равно оставалось видным. Как‑то не глазами, а внутренним зрением, что ли.

Ольга Николаевна расстелила на траве под пальмой свою куртку. Молча сидели. Мне показалось, что она молится, и я боялся нарушить тишину. Сидел рядом, обняв коленки. Всё думал, как спросить, почему всё в моей жизни откладывается на потом? И что со мной будет в этом потом?

— Что с тобой будет… — неожиданно произнесла она.

Я окаменел

Между тем, Ольга Николаевна словно читала вслух невидимые письмена:

— Вернусь, выкопаю на огороде картошку. А зимой, наверное, призовёт к себе Бог. Буду и там, на небе, молиться о тебе. И о твоём отце. Помни одно: твой отец в борьбе за бессмертие человека сражается не с Богом. Грехопадение было спровоцировано сатаной для того, чтобы на земле появилась смерть. И болезни. Вот почему, дружок, так особенно тяжек твой крест… Понимаешь ли, против кого и чего вы восстали? У каждого свой путь к Господу Иисусу Христу. И у каждого своё служение. Какое служение выпадет тебе, дружок, я пока не знаю. Но уверена, что оно проявится. Ты хороший. Настоящий друг Господа. —Она погладила меня по вихрам. – И Кис твой тоже хороший, замечательный. Когда ты последний раз стригся?

— У вас. Дома.

— Идём! Я тебя постригу! – она поднялась.

Когда мы всходили по лестнице к внутренним помещениям кастелло, я заметил, что ей трудно дышать.

— Давайте остановимся? Отдохнёте.

— Я не даю себе поблажек. Можно подняться на самый верх? Хочу увидеть сверху Божий мир.

Я вывел её к балюстраде на верхней площадке. И она увидела гавань, море. Нашу яхту.

— Ольга Николаевна, завтра утром покатаем вас по морю, покажем все места. Потом поплывём к Микеле. Он недавно вернулся из Парижа после операции. У вас дома ведь ещё висит его рисунок? Познакомим с ним, с его женой.

— Утром, дружочек, уезжаю обратно в Рим. Осталось меньше десяти дней до конца реколлекции – молитвенного общения с моими сёстрами.

— Откуда они?

— Из Италии, Бразилии, Франции, Конго, Польши… Из России.

— Ольга Николаевна! Я тут ни разу не исповедывался, не причащался. Грех? То, что становлюсь бессмертным, это грех?

— Читай то, что я привезла.

На следующее утро мы её проводили.

Перед отъездом Ольга Николаевна всё‑таки подстригла меня. А заодно и отца. Без седых, всегда всклокоченных косм он как‑то помолодел. Я же, остриженный «под ёжик», стал по её словам похож на заключённого. Она осталась крайне недовольна результатами своей работы. «Ничего, Ольга Николаевна, вырастут!» – утешил я её, разглядывая в зеркале своё загорелое лицо с неестественно синими глазищами и колючим наощупь черепом.

Что касается того, что я похож на заключённого, то так ведь оно и было.

Проводив её, мы тут же, у вокзала взяли такси и поехали навестить Микеле. Отец сидел рядом со мной на заднем сидении и время от времени оглядывался. Ему казалось, что нас преследует какая‑то автомашина. И вправду, чёрный «джип» довольно назойливо следовал за нами, пока мы не доехали почти до самой калитки в бетонной ограде. Потом набрал скорость и исчез.

— Люди Джангозина, — сказал отец и, расплачиваясь с водителем такси, спросил у него по–итальянски, — Случайно не знаешь, что это за машина? Видел её раньше в городе?

Тот пожал плечами, ответил:

— За рулём сидел негр.

Когда шли через сад к дому, отец приостановился, произнёс:

— Нас могут украсть. Придётся каким‑то образом добывать оружие.

— Папа! По–моему ты стал совсем мнителен. Неужели мы способны убить человека?

Но он продолжал твердить:

— Пока мы тут прохлаждаемся, они могут подогнать пожарную машину с лестницей, преодолеть ограду и ворваться в лабораторию. Нельзя покидать кастелло ни на час.

— Вот ещё! Целый детектив. Зачем этому Джангозину следить за нами, если он знает, где ты работал в Неаполе, наверняка знает, где мы теперь живём. У входа в подземелье стоит пушка. Давай выкатим её на вершину башни и будем всех пугать… Правда, не волнуйся. Никому мы не нужны. Всё это ты придумал.

…Микеле ждал нас одетый в спортивный костюм, лёжа на диване. Он был ещё слаб после операции. В Париже ему пересадили печень. Печень другого человека, умершего.

Не знаю, почему, я испуганно поглядывал на его живот, словно оттуда мог выглянуть кто‑то незнакомый…

Отец же забыл о своих страхах, обрадовался.

— За пересадкой органов огромное будущее. Уже сейчас можно выращивать их из стволовых клеток. Теоретически всё может быть взаимозаменяемым!

За обедом, поданным Беллиной, он продолжал развивать эти мысли. Говорил об успехах генетики, трансплантации, уверял, что я‑то по крайней мере стану свидетелем того, как людям, попавшим в катастрофу, будут приживлять другие ноги, руки. Не только внутренние органы.

Хотя он говорил по–итальянски, я почти всё понимал и думал о том, что, если так пойдут дела, то, чего доброго, научатся вкладывать в черепушки чужие мозги. И спросил у Микеле, чувствует ли он у себя внутри, что печень чужая, не своя?

— Не знаю, — с удивлением произнёс он. Привстал. Подсел к столу. —Если бы, как ты говоришь, так пошли дела сорок лет назад, моей Беллине не пришлось бы всю жизнь мучиться на протезе. Я был бедным пареньком, сельскохозяйственным рабочим, а она девушкой из соседнего городка в двадцати километрах отсюда. Мы познакомились на сезонной уборке винограда у одного крупного землевладельца. Чтобы поехать в этот городок и предстать перед её родственниками в качестве жениха, мне пришлось взять напрокат костюм и галстук. Так получилось, что, когда она бежала через пути встречать меня на железнодорожной станции, попала под локомотив… Больница. Ампутация ноги. Никто не верил, что я теперь женюсь. Это меня разозлило. Договорился со священником, и он обвенчал нас прямо в больничной палате. Беллина, принеси альбом!

И действительно, на одной из фотографий старинного альбома мы с отцом увидели молоденькую Беллину в фате. Она полусидела на кровати, а Микеле склонился над ней. В костюме и галстуке.

— Он тогда только начинал рисовать, — сказла Беллина. —На это обратил внимание тот самый владелец виноградника, дал денег, чтобы Микеле мог брать уроки у здешнего художника. Господь нас любит.

…Дома всё оказалось, конечно, в порядке. Никто замки в воротах не взламывал, через ограду не перелезал. В лаборатории колбы, штативы с пробирками, электронный микроскоп, бумаги отца – всё было на своих местах.