Игорь Удачин - Встретимся в Эмпиреях
— Гм… догнал. Таких люлей навешал — мало не показалось…
Хихикают над моим насупившимся видом.
— Одного не пойму только, Гоголь, — прикусив краешек губы, задумчиво произносит Демон.
— Чего именно?
— У тебя дома что, склад был этих ковриков?
Мысленно похлопываю его по плечу за такое «тонкое» наблюдение. Сам даже как дурак задумываюсь на тему неограниченного запаса ковриков, обнаружившегося вдруг в квартире. На моей памяти мы с отцом не поменяли ни одного. Усмехаюсь, но ответить ничего не успеваю.
— Ну все! Достаточно уже о ковриках. Голова от них кругом, в самом деле, — вмешивается Виктория, отмахиваясь от нас руками и устало посмеиваясь.
— Как скажешь, Вик.
А спустя некоторое время я нарочито неожиданно продолжаю свой рассказ:
— Таким образом, забавная часть моего сна заканчивается, и передо мной предстает уже совсем иная картина…
Ребята поднимают на меня свои ясные взгляды и придвигаются ближе. Это воодушевляет.
— Мы сидим, прямо как сейчас здесь, вчетвером в парке — и разговариваем. Разница в том, что кругом бушует война. Стрельба. Солдаты рвутся на минах. Стоны. Крики. Хаос. А нам наплевать, что удивительно. Мы как нереальные какие-то. Словно уверены в своей неуязвимости. Сначала я всецело захвачен панорамой войны, но затем начинаю обращать внимание на нас самих. Мы поглощены разговором. Но черт его знает — я не понимаю ни слова из того, что говорите вы и даже я сам. Точно пузыри из ртов пускаем — говорим. Потом вдруг мы беремся за руки и направляемся мимо фонтана вон к тем цветочным клумбам, — я указываю ребятам на хорошо обозреваемое в парке место. — Дойдя до них, начинаем ступать прямо по воздуху, а тела наши будто изнутри наполняются светом. Но в тот момент, когда мы только отрываемся от земли, я понимаю, что продолжаю наблюдать за вами все с этого же места, и меня с вами нет. Вас — трое. Однако меня это нисколько не тревожит, я нахожусь в состоянии невозмутимого блаженства от созерцания вашего восхождения к небу. Я вижу, как ваше свечение становится все более и более интенсивным, и вы исчезаете. Я остаюсь один посреди пекла войны, и ее грохот начинает давить на меня с невиданной мощью. Я уже не чувствую себя таким неуязвимым, как вместе с вами, и инстинктивно пытаюсь пригнуться как можно ниже к земле, боясь пуль. Проходят буквально минуты, и я вновь замечаю в небе свечение, а затем — вас троих. Вы что-то кричите и жестикулируете мне оттуда. Я силюсь понять: то ли зовете к себе, то ли пытаетесь сказать, чтобы я немедленно убирался из парка. Я поднимаюсь на ноги и беспомощными жестами показываю вам, что не понимаю…
Достаю сигареты и закуриваю.
— Все? — спрашивает Виктория.
— Дальше не помню. По-моему, в меня попала шальная пуля.
— Моя прабабка умела толковать сны, — задумчиво вставляет Демон.
— Я знаю, что дальше мне снилось вообще что-то ошеломляющее, такого я никогда не видел. Но ничего из того не запомнил.
— Со мной так тоже часто бывает, — вздыхает Виктория, — самые лучшие сны забываются сразу. А как хочется в них вернуться, чтобы все вспомнить!
— Да, Вик. Когда просыпаешься — сюжет моментально стирается, но ты еще некоторое время чувствуешь атмосферу этого сна, его незримое присутствие. Знаете, когда я проснулся сегодня, то испытал такой душевный подъем, что по мотивам третьей части сна, из которой ничего уже не помню, написал стихотворение. Разве это на меня похоже? Такого со мной никогда не было…
— Ага, — издевательски потер руки Демон, — роман не пишется — ну и к черту. Попробуем заход с задворок поэзии!
Виктория цыкнула на Демона и, обратившись ко мне, попросила прочитать стихи.
Я, как водится у новичков и дилетантов, немного покочевряжился, но все-таки не устоял перед соблазном провести для себя этот маленький эксперимент. Достаю из заднего кармана брюк сложенный вчетверо листок. Разворачиваю, читаю:
А я все мерил на себя чужие жизни,Голодным псом глядел в чужую дверь,Носил ошейники и розовые линзы,Да только не было мне хуже, чем теперь…
Казалось, даже насекомые в парке перестали стрекотать, затаились. Очень странно я себя чувствовал под нацеленными и прожигающими насквозь взглядами ребят. До невозможности странно. То балагурили без устали — коврики, розовые халаты, — а теперь нате вам… Стеснение и мандраж неописуемые.
Мотая старые пленки ушедших времен,Возвратится украдкой память без слез.Кто в тени там? — Я. — Нереальный как сон.Убежал от себя на блик чужих грез.Убежал от себя. Встал на карниз.Вот что — Верх. А теперь пора вниз…
Долго рыскавший среди деревьев ветер вырвался наконец к нам на поляну. Опьяненный открывшимся пространством, распаляясь, он свистел, завывал, трепал волосы и выдирал из руки листок, словно затеянная декламация шла наперекор всем его скрытым планам.
Спускайся и вспомни, кого ты не знал,Места, где не был, но так искал,Обив сто порогов чужих миров.Расскажи, не утаивай: что там и как.Да наливай-ка вина нам до самых краев!В тебе и смысл мой, и всякий пустяк.Да кабы сам ты знал, кто ты такой…Кем был Ты, пока был Живой?..
— Перепишешь мне потом? — попросила Виктория.
— На, — смущаюсь я и протягиваю ей бумажку, — возьми.
А на следующий день Демон посвятил мне свое личное сочинение. Такое:
Не считай себя поэтом!Ведь при всем при этомТы стихи-то пишешьПросто ни-ка-кие!
Все мы на славу посмеялись тогда. Это и вправду было смешно. Так запросто щелкнутый по носу дружеской сатирой — я нисколько на Демона не обиделся. Честное слово.
2 мая
Выйдя из училища, бредем с Демоном в сторону центра. Виктории и Сливы с нами нет, они дневальные. Сегодняшний день для товарищей досадно потерян. Даже искушать их не пытались: давайте-ка, вроде того, улизните. Наше положение в училище в последнее время вообще, отмечу, стало чересчур шатким. Пропуски, неуспеваемость. Как бы не перегнуть палку, а то…
В общем, идем себе. Прогуливаемся. В отличие от удивительно жаркого апреля (такого апреля я больше не припомню) май в первые же дни зарядил дождями и порывистым ветром. Сейчас небо над головой чистое, но довольно прохладно. У меня в рюкзаке полбутылки дешевого забористого коньяка. Время от времени, чтобы согреться, прикладываемся прямо к горлышку и, за неимением чего пожевать, закуриваем все это дело сигаретой. Морщимся. Глаза слезятся. Горько, но душевно. И чувствуешь себя, главное, этаким тертым калачом, в гробу видавшим советы правильных донельзя умников, как иначе снимать скопившееся напряжение.
Разговор с подачи Демона идет о мечте Сливы — Слива что-то никак не дает ему покоя. Демон пребывает в глубокой убежденности, что Сливина мечта, мягко говоря, неприемлема для пацана, и строит планы вмешательства. Я по возможности помалкиваю, изредка отделываясь односложными ответами. Демон ни с того ни с сего обвиняет меня в наплевательстве к проблемам друга.
— Ты-то по какому праву решил, что можешь сейчас мне такое высказывать и вообще совать свой горбатый нос в дела других?! — не выдержал я.
— Тихо-тихо-тихо, — Демон со своей обезоруживающей улыбкой потряс меня за плечи. — А я думал, ты ― мой единомышленник.
— Промахнулся.
— Прикидываешься. Брось это. Ты во всем со мной согласен, просто не желаешь вмешиваться, правда?
— Слушай, чего ты хочешь, в конце концов? Ладно, давай предложим снять ему проститутку. В открытую. И мечта тут ни при чем. Ну!
— Не-а, не пойдет. Он взбесится, ты же знаешь.
Демон сделал мне жест, предлагающий слазить в сумку за коньяком. Я достал бутылку, мы отхлебнули по глотку и дружно замотали головами. Демон протянул сигарету мне и закурил сам.
— Ты помнишь Марго? — хитро прищурился он.
Я, признаться, сразу сообразил, зачем Демон спрашивает. Конечно, я помнил Марго.
Наша встреча произошла на какой-то пижонистой вечеринке пару лет тому назад. Тогда еще мы с Демоном считали обычным делом незваными гостями затесаться на чужую гулянку. Мы так забавлялись. Это было для нас своеобразным хобби с экстримом. Просто приходили и оттягивались, будто так и надо. Схема, старее не придумаешь: один лагерь гостей полагает, что вы принадлежите ко второму лагерю, где лица все малознакомые, друзья друзей и прочая седьмая вода на киселе; ну а второй лагерь гостей соответственно относит вас к лагерю первому. Вся ставка — на неразбериху. Если тебя сразу не разоблачат и ты удачно впишешься в панораму общего праздника — значит, все отлично. Правда, и по рогам, когда на чистую воду выводили, получать приходилось, не без этого. Умели, стало быть, веселиться.
