Ник Келман - Девочки
Ты уже был в двадцати пяти минутах езды от Бостона, когда понял, что забыл показать всем и каждому свою машину. Они даже не узнали, что ты на ней приехал.
А сейчас ты смотришь на входную дверь, представляя себе, о чем захочет поговорить твоя жена, когда ты войдешь. Не то чтобы она была непонятливая. По крайней мере, она понятлива настолько, насколько может. Ты знаешь парней, чьи жены — настоящий геморрой, чьи жены начинают поливать их дерьмом, стоит им только переступить порог своего дома, чьи жены встречают их с работы словами типа: «Ты должен поговорить с газонокосильщиком, он не хочет меня слушать». А затем, когда твои друзья спрашивают: «Не может ли это подождать, пока мы не поедим?», когда они спрашивают: «Не может ли это подождать, пока я не выпью? У меня был трудный день на работе», их жены язвительно отвечают: «Ну да, конечно, прошу прощения! Ты ведь не считаешь обязанности домохозяйки трудной работой? Ты ведь думаешь, что растить твоих детей и смотреть за твоим проклятым домом — легко?» Ты знаешь парней, которые настолько привыкли к этому, что не удосужатся даже ответить, не удосужатся даже сказать: «Я не говорю, что обязанности домохозяйки — легкая работа. Я не говорю, что следить за домом — легко. Я ведь даже не говорю, что смог бы делать это сам. Я просто говорю, что ни проклятого дома, ни проклятых детей, ни даже проклятого газонокосильщика не было бы без моей работы!» Ты знаешь парней, которые не говорят ни слова из всего этого. Они вообще ничего не говорят. Просто вздыхают и отправляются за выпивкой, и наливают себе стаканчик шотландского виски двадцатипятилетней выдержки. Ты знаешь и таких парней, которые иногда предпочтут провести ночь в одиночестве в каком-нибудь отеле и заявиться на наследующий день на работу в той же одежде, чем идти ночевать домой.
Но твоя жена не такая. Совсем не такая. Твоя жена просто замечательная. Она скажет «бедняжка мой», если ты расскажешь ей о сегодняшнем дне.
Тебе зачастую даже не требуется ничего ей говорить, она сама знает, в каком ты настроении, всего лишь взглянув на твое лицо. Она посочувствует тебе, погладит по голове, легонько проведет пальцами по сгибу локтя. Если случаются какие-то проблемы с детьми или домом, она отложит их до походящего момента, а возможно, и тогда попытается решить их сама.
И все же этой ночью, когда ты отправишься в постель, когда будешь лежать, не сомкнув за всю ночь глаз, а твое сердце будет колотиться так, словно собирается выпрыгнуть из груди, когда ты вновь и вновь будешь мысленно прорабатывать стратегию своего бизнеса, когда будешь лежать в своей постели, снова и снова стараясь представить, что произойдет в самом отдаленном будущем, когда ты будешь вот так лежать, один на один со своими мыслями, — она будет крепко спать. И дети будут крепко спать, если они еще живут с тобой в одном доме. И ты счастлив дать им такую возможность. На самом деле счастлив.
Но в какой-то момент, возможно, около трех-четырех утра, когда ты встанешь, чтобы сделать себе сэндвич, но не сможешь ничего найти на собственной кухне, когда ты вернешься в постель, когда ты залезешь туда и натянешь на себя одеяло, — ты посмотришь на жену и задумаешься о том, чего она тебе не рассказывает. Задумаешься, какие проблемы тебя ждут и сколько вещей из тех, что должны были бы сделать тебя счастливым, пошли сейчас наперекосяк. Задумаешься, что это лишь верхушка айсберга той проблемы, которая не дает тебе уснуть.
И в тот момент, когда ты посмотришь на свою замечательную, заботливую, понимающую жену, на ум тебе придет мысль, что даже если она на самом деле решит поговорить с тобой, даже если в какой-нибудь момент она соберется рассказать тебе о своей жизни, как делала когда-то очень давно (но насколько давно — десять, пятнадцать лет назад?), даже если она соберется рассказать тебе, как делала это когда-то, о своей учебе или своей любви к парусному спорту или желанию присоединиться к Корпусу мира, даже если она снова соберется рассказать тебе все это, ей придется рассказать тебе и о тех проблемах, о которых она умолчала, когда ты пришел домой сегодня вечером. Потому что они стали ее жизнью. Вся ее теперешняя жизнь — это обязанности по поддержанию того, что ты — за пределами своей работы — создал для себя самого. Вся ее теперешняя жизнь — это мир, который был когда-то твоей мечтой, ради создания которого ты работал, мир, который стал бременем, — мир, которому ты сейчас не можешь посмотреть в лицо.
И, возможно, глядя на нее — от чего совсем недавно ты приходил в изумление и никак не мог поверить, что лежишь абсолютно голый рядом с такой вот женщиной, — возможно, глядя на нее, ты внезапно почувствуешь себя больным. Возможно, глядя на нее, ты внезапно поймешь, почему иногда, когда ты приходишь домой, а она, улыбаясь, открывает тебе дверь, ты не можешь вынести ее взгляда, почему иногда, когда эта дверь открывается, у тебя возникает ощущение, что ты лишь пересел с одного тошнотворного аттракциона в парке развлечений на другой. И возможно — только возможно, только лишь на долю секунды, — ты подумаешь о том, как легко было бы задушить ее спящей. Но затем ты удивишься, откуда к тебе в голову пришла такая мысль.
Ты бесцельно барабанишь пальцами по вырезанной вручную деревянной приборной панели. Ты обнаруживаешь, что думаешь о том, почему британские спортивные машины такие маленькие. Итальянские и немецкие спортивные автомобили вполне приличных размеров, почему же, интересно знать, британцы выпускают все предметы такого маленького размера.
Ты снова смотришь на дом. Затем давишь на газ, разворачиваешься и выезжаешь на дорогу, надеясь, что никто не слышал хруст гравия, когда ты проезжал мимо входной двери. Ты съездишь выпить, просто выпить по-быстрому, прежде чем пойти домой.
Сидя за рулем, ты размышляешь, не по этой ли причине некоторые мужчины не хотят жениться. Ибо они достаточно проницательны и поэтому знают, что как бы хорошо вы ни ладили, как бы хорошо ни понимали друг друга, но однажды, когда вы полностью и искренне начинаете разделять проблемы друг друга, вы в конце концов должны прийти к этой точке. Интересно, а не потому ли они не хотят жениться, ибо достаточно проницательны, чтобы знать, что забыть о своей жизни можно только в компании людей, которые частью твоей жизни не являются.
Сидя за рулем, ты размышляешь, изменилось бы что-нибудь, если бы она тоже работала, если бы ее работа была такой же нервной, как твоя, если бы по ночам она тоже не могла уснуть. Зародилось бы тогда у вас некое чувство товарищества, некое чувство того, что вы оба — вместе — боретесь против этого мира? Интересно, стало бы лучше, если бы она тоже работала? Но ты в этом сомневаешься. Если бы она тоже работала, то тогда, в добавление к напоминанию тебе обо всех обязанностях, существующих за пределами твоей работы, она напоминала бы тебе еще и обо всех обязанностях, существующих на работе. К тому же, работай она, по возвращению домой ей хотелось бы разговаривать с тобой ровно столько же, как тебе с ней — самую малость.
Ты проезжаешь мимо ресторана быстрого питания, одного из тех мест, где продают тако и бургеры, одного из тех мест, где можно затариться едой, не выходя из машины. Ты понимаешь, что за весь день ничего не съел. Ты пристраиваешься за потрепанным пикапом. Пяти- или десятилетняя малолитражка встает за тобой. Когда ты подъезжаешь к окошку заказов, рокот твоего двигателя полностью заглушает шумы их двигателей.
Официант смотрит на тебя с удивлением, когда ты высовываешься к окошку, но не говорит ни слова, пока не протягивает тебе сдачу. Но тут он уже не может сдержаться:
— Парень, если бы у меня была такая машина, я бы не стал здесь есть!
А ты улыбаешься, киваешь и забираешь свою сдачу.
Ты въезжаешь на безлюдную часть паркинга, смотришь на еду, которую он тебе выдал в бумажном пакете. Пакет не идеально чист, поэтому сначала ты решаешь съесть все это, сидя на бордюре, однако этим ты определенно испортишь свои брюки, а ужинать в каком-нибудь заведении ты тоже не хочешь, потому что не горишь желанием оставить машину без присмотра на такой странной парковке. Поэтому ты убеждаешь себя, что просто будешь особенно аккуратен с кожей обивки, и начинаешь есть в машине. Но когда половина уже съедена, ты роняешь кусочек какого-то овоща — овоща, покрытого каким-то соусом, — и инстинктивно сдвигаешь ноги вместе, чтобы поймать его, и он приземляется на ширинку твоих тысячебаксовых брюк. Богохульствуя, ты зажимаешь его большим и указательным пальцами, открываешь дверь, подталкивая ее локтем, вылезаешь из машины, кладешь пакет с едой на землю и вытираешь брюки салфеткой. Сейчас все выглядит нормально, но затем, наутро, в дневном свете, ты посмотришь на свои брюки и увидишь, что они испорчены. А сейчас ты стоишь здесь и продолжаешь жевать, слегка наклоняясь вперед за каждым кусочком, и сам себе удивляешься, почему раньше ты не додумался так поесть.
