Павел Антипов - Дипломная работа

— За кого вы меня принимаете? Мы с моим внуком Бобиком уже и подарок вашему Марсику присмотрели, — ответил я.

— Спасибо, спасибо, будьте вы прокляты. Слушайте, я чего подумал, у нас в доме жуткий бардак, давайте мы день рождения у вас отметим.

— Странно, — говорю. Потом помолчал и опять говорю:

— Странно, — а больше ничего и сказать не могу.

— Чего тут странного? Войдите в моё положение, любезный Боб Иванович: не могу же я гостей в бардаке принимать! Вот и отметим у вас, я уже всё спланировал. Сначала я к вам зайду и мы выпьем по рюмочке, чтоб не перед детьми, потом накроем на стол, потом посмотрим телевизор, а там уж вы и сами не заметите, как придут гости.

— А гости кто? — спрашиваю.

— Ну там, Шпилька и Шпунька. Всё, вроде.

— Послушайте, Марс Марсович, а вы не боитесь, что эти девочки наших внуков могут научить чему-нибудь нехорошему? Например, играть в «Крокодила», пить абсент, а потом раздеваться и бегать голыми по квартире?

— Не забивайте себе голову всякой ерундой, Боб Иванович: быть пессимистом у вас не получается. К тому же я Марсику на день рождения такое подарю, что не позволит ему думать о подобной чуши.

— Птичку?

— Какую птичку? Вы б ещё сказали собачку, честное слово. Я подарю своему Марсику национальный флаг!

Запахло гарью. Я понял, что выкипел чайник.

— Будьте вы прокляты, Марс Марсович, я из-за вас чайник сжёг!

Я не пессимист, я — реалист. Если кому-то нравится считать меня скучным ворчливым стариком — что ж, не буду их переубеждать. Замечу лишь, что это всё от людской ограниченности и от желания навесить на всё ярлыки.

Когда идёт дождь, я так и говорю, что идёт дождь. Когда жизнь нелепа и грустна, я прибегаю к метафорам, которые выходят такими же грустными, как жизнь. А про птичку в клетке — это Боб Иванович выдумал. Всё ему хихоньки да хахоньки.

Впрочем, верить дешёвому оптимизму Боба Ивановича всё равно что верить в то, что дерьмо снится к деньгам. Помню, был такой случай. Захожу к Бобу Ивановичу, чтоб вытащить его на нашу ежедневную прогулку, а он сидит с кислой миной. Ну, с такой, что можно подойти сзади, плюнуть ему на лысину, а он ничего не заметит и продолжит глубокомысленно смотреть вперёд.

Я тогда беру и хлопаю дважды в ладоши — Боб Иванович не слышит. Тогда я топаю ногами — Боб Иванович в раздумье. Пришлось подойти и сказать:

— Здравствуйте, любезный Боб Иванович, это я — Марс Марсович, пришёл, чтоб пойти с вами погулять!

Тут Боб Иванович сразу же надел свою маску веселия и благодушия.

— Добрейший, добрейший денёк, дорогой Марс Марсович, пойдёмте на променад.

— Ну уж, фигушки, Боб Иванович, для начала вы мне объясните, о чем это вы таком думали, что не слышали, как я хлопал и топал.

— Ах, это... Да я думал о том, что жизнь чудесна, прекрасна и умилительна. Как же хорошо, что мы с вами живём!

— Не лгите, любезный, я на вашем лице всё прочёл.

Боб Иванович тогда стушевался и тихонько так говорит мне:

— Марс Марсович, дорогой, обещайте мне, что никому об этом не расскажете. Не хочу, чтоб меня воспринимали иначе как оптимистического старца.

— Ладно, тайну вашу схороню. Только думаю, что догадливый читатель и сам уже понял, что у вас на лице было написано.

— Ах, что же делать? А давайте мы сделаем так, будто это вы с кислой миной сидели, а не я, тогда никто ничего не заподозрит.

— Побойтесь бога, Боб Иванович, — говорю ему я. — Надо же уметь признать в себе хоть каплю пессимизма.

— Ну ладно, только каплю: признаю.

— Вот и хорошо, а теперь пойдёмте протрясёмся, любезный Боб Иванович.

— Дорогой Марс Марсович!

И мы, рассмеявшись, отправились на променад.

Боб Иванович и Марс Марсович были закадычными друзьями. Их тянуло друг к другу, несмотря на их разные темпераменты, а, может, и благодаря этому. Вот однажды Марс Марсович покумекал над таким положением вещей и пришёл к Бобу Ивановичу.

— Белеет парус одинокий в тумане моря голубом, — говорит Марс Марсович.

— Это вы о чём? — спрашивает Боб Иванович.

— Помните ли, любезный Боб Иванович, как нас одна старая истеричка гомиками обозвала?

— Ах, это было ужасно, до сих пор не могу забыть, дорогой Марс Марсович, — при воспоминании о Люсе Кандауровой у Боба Ивановича увлажнились глаза.

— Так я вот что подумал: а, может, это и не так плохо — быть гомами? Посудите сами: вы живёте один, я живу один — почему бы нам не съехаться и не попробовать жить вдвоём? Представляете, как было бы замечательно?

— Что вы такое мелете, Марс Марсович! Вы хоть представляете, какие обязательства на нас накладывает голубое сожительство? Да нас же люди будут дразнить: голубой, голубой не хотим дружить с тобой!

— Я вас не узнаю, Боб Иванович, где же ваш оптимизм?

— А ещё люди скажут: голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик…

— Как дела голубчик! — радостно закончил Марс Марсович. — Я всегда мечтал, чтоб меня голубчиком называли.

— Ох, Марс Марсович, сразу видно, что вас в детстве недолюбили. Хорошо, съедемся на неделю, но жить будем в разных комнатах, и, чур, спать ко мне не проситься.

— Ура, ура, Боб Иванович, вы делаете меня счастливейшим человеком, я даже на миг забыл, что я пессимистический старец. Спасибо вам!

И Марс Марсович потрюхал за вещами.

Я — бомж. Я серый минский бомж. Я плохо пахнущий бомж серого города Минска. Я живу в вашем подъезде. Раньше я часто менял подъезды, но людям не нравилось, что я там живу, и они начали ставить домофоны. За какой-то год в районе остался всего лишь один открытый подъезд — это ваш. Теперь я живу в нём.

В подъезде нету холодильника, поэтому я собираю свою еду в пакет, а пакет кладу на козырёк за окно. Так моя еда не портится. В подъезде нет туалета, но это не страшно, потому что туалет для меня под каждым кустом. Лишь изредка, особо холодными ночами, когда у меня несваренье желудка, приходится пользоваться лестничной клеткой вместо уборной. Тогда у вас наступает желание поставить домофон. Не торопитесь, не надо: всего лишь через месяц запах выветрится безо всяких домофонов.

Ещё я люблю покурить. Но так как своих сигарет у меня нет, я собираю бычки, вытряхиваю из них остатки табака и сворачиваю из него самокрутки. В подъезде нет мусорки, поэтому бумажки я складываю возле ступенек на втором пролёте.

Иногда я ворую ваши лампочки и меняю их на еду, но прибегаю к этому лишь в крайних случаях.

— Пожалуйста, не гоните меня из подъезда, мне больше некуда идти, — закончил Бомж.

— Ну что, Марс Марсович, не будем жаловаться на него в милицию?

— Да, Боб Иванович, его жизнь не из легких, но и мы ведь страдаем — от него смердит, и смрад этот проникает за двери наших квартир.

— Марс Марсович, вы же живете в другом доме, а у меня гостите всего лишь неделю.

— Ах, и правда, любезный Боб Иванович. Что ж, пусть тогда живет этот мизерабль.

— Спасибо вам, голубчики, — застенчиво сказал Бомж.

На улицах нашего города живут отвергнутые обществом люди. Граждане, будьте человечны, не устанавливайте домофоны — дайте бомжам последний шанс.

Зашёл Боб Иванович к Марс Марсовичу и обмер:

— Дорогой Марс Марсович, да на вас же лица нет!

— Знаю, любезный Боб Иванович, у меня в семье трагедия: бабушка умерла.

— Какой ужас, — и Боб Иванович расстроился вместе с Марс Марсовичем.

Но так как долго грустить Боб Иванович не умел в силу характеризующей его черты оптимистического старца, то через минуту он уже весь сиял:

— Не кручиньтесь, Марс Марсович, в каждом происшествии следует искать хорошие стороны.

— Вы что, совсем обалдели, Боб Иванович?! Умерла моя любимая бабушка — что тут хорошего?

— Ну, представляете, какой счастливой она умерла? Столько лет прожить — не каждому дано. Она наверняка была не младше вас.

— Что за вздор вы несёте? Конечно, она была гораздо старше!

— Видите, как ей повезло: прожила больше чем вы, столько счастья повидала.

— Какого счастья? Две мировые войны, несколько ломок сознания и постоянная демаркация шкалы ценностей — вот что выпало на её долю.

— Ну ладно, зайдём с другой стороны: наверняка она была богата, эта ваша бабушка?

— Что верно, то верно: деньги и солила, и мариновала, все чулки и кадушки ими забила — богатейшая была бабушка.

— Так радуйтесь, дорогой Марс Марсович, всё это теперь по праву принадлежит вам. Теперь вы не то что птичку в собачку можете переделать, теперь вы можете купить себе приусадебный участок графов Чапских, облагородить его и стариться с улыбкой на лице. Я, кстати, могу к вам туда переехать — мы ведь всё ещё голубчики?