Луис Карлос Монталван - Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса
В семье у меня военных нет. Отец — уважаемый экономист, мать — управляющая, воспитывался я в глубоко интеллигентной среде. Родители надеялись, что я буду учиться в университете, как брат и сестра, но мое взросление пришлось на годы правления Рейгана, когда оптимизм и национализм были основой американской идеологии. Я верил, что Советский Союз — это империя зла (как назвал его Рейган), и надеялся внести свою лепту в ее свержение, хотя мне было всего восемь, когда президент произнес знаменитую речь. Когда американские войска вторглись на Гренаду в 1983 году, мои папа и дяди (все они кубинские беженцы) говорили, что, возможно, следующей будет Куба. Но это будет не военный захват — по крайней мере так считал отец. Он был категорически против войны во Вьетнаме; он верил в силу экономики и идей, а не в тупую мощь оружия. Мне думалось: чтобы изменить мир, нужны самопожертвование и усердный труд, а значит, надо действовать. Поэтому я пошел против воли родителей и добровольно записался в армию в день своего 17-летия. После девятого класса я отправился на лето в учебный лагерь для новобранцев. В тот год Саддам Хусейн ввел войска в Кувейт, а вооруженные силы США вместе с союзниками из международной коалиции положили этому предел. Я просто мечтал воевать в Персидском заливе, но к июню 1991 года, когда мне исполнилось восемнадцать и я окончил школу, «Сточасовая» война уже закончилась.
Следующие десять лет я провел на срочной службе. Успел получить высшее образование, жениться. Все это время тренировал и тело, и разум. Я знал, что мы еще нагрянем в эту пустыню. У нас там были незавершенные дела, а Саддам так и оставался бешеным джокером в ближневосточной колоде. Я просто не знал, как мы туда попадем. Когда меня зачислили в корпус подготовки офицеров в Джорджтаунском университете в Вашингтоне, ответ пришел в виде облака дыма над Пентагоном. Я позвонил в свое отделение пехоты Национальной гвардии и сказал:
— Я готов лететь. Скажите, что нужно делать.
У меня ушло два года, но, когда начались бои, я был готов. И я жаждал битвы. Я верил в свою страну в свою армию, в свое подразделение и в себя. Защищать родину и обеспечить свободу жителям Ирака — такова была цель моей жизни. А заданием моим было охранять Аль-Валид и границу Ирака с Сирией.
На сирийской границе было всего два действующих КПП, и Аль-Валид был самым большим из них, выгребная яма коррупции с дурной славой. Несколько месяцев иностранные военные и оружие стекались в провинцию Аль-Анбар, преимущественно населенную суннитами, — к осени 2003 года она была на грани восстания против американской оккупации. Поэтому в конце сентября 2003 года командование отправило мой взвод — Белый взвод, отряд Грозный, Второй эскадрон, Третий разведывательный полк — навести порядок в Аль-Валиде. Нашей задачей было создать передовую оперативную базу обеспечить безопасность КПП и перекрыть поток контрабанды и пробирающихся в Ирак сторонников врага на участке границы протяженностью в сто километров — то есть на нескольких тысячах квадратных километров Сирийской пустыни. По-хорошему на это нужно бы отправить несколько сотен отрядов. Но у Третьего разведывательного полка, который и так был чрезмерно растянут, лишних людей не нашлось. Как командиру Белого взвода, мне дали три «Хаммера» и пятнадцать человек.
Мы с энтузиазмом принялись за выполнение задания, и начинать пришлось с нуля. Во-первых, нужно было создать передовую оперативную базу, а для этого требовалось занять какое-нибудь иракское приграничное здание, соорудить укрепления — защитный периметр — и хоть как-то обеспечить минимальные удобства вроде электричества. У меня были замечательные парни: старший сержант Брайан Поттер, сержант Карл Бишоп, рядовые первого класса Тайсон Картер и Дерек Мартин (неутомимый 22-летний Дерек мог поднять камней больше, чем иной мул). Но снабжение у нас было скудное. Мы растянули единственный моток колючей проволоки (который добыли на заброшенном иракском аванпосту), а потом несколько недель занимались тем, что набивали мешки и проволочные корзины землей и камнями, чтобы смертники не могли беспрепятственно подойти к нашей базе.
В свободное от работ время мы патрулировали ветхие окрестные деревушки и бескрайнюю плоскую пустыню; обычно отправлялись девять человек на трех «Хаммерах». Это напоминало американский Дикий Запад. В свое время Саддам издал приказ, предписывавший в любого, кто окажется менее чем в 40 километрах от границы, стрелять без предупреждения. Поэтому в городках, выросших вокруг КПП в последние годы его правления, мужчины составляли 90 % населения, контрабандисты — 60 %, а уж вооружены были все 100 % — поголовно. Врать не буду, было страшновато. Помню, когда мы прочесывали пустыню в поисках контрабандистов на пикапах, мой пулеметчик, младший сержант Эрик Пирси, всякий раз высовывался из-за своей орудийной башенки и вопил:
— И-хааа, ударная группировка Луиса Монталвана вышла на охоту, трепещите, бедуины!
Мы обнаружили множество маленьких тайников с оружием и боевой техникой, например под стогом сена в бедуинском лагере нашли пять новехоньких АК-47, но по большей части патрулирование было крайне напряженной и малопродуктивной работой. Жители деревень (большинство входило в преступные контрабандистские синдикаты) были слишком умны, чтобы прятать оружие и прочие стоящие вещи в домах.
Я знал: самое главное для нас — установить контроль над КПП, сочетавшим в себе таможню, центр паспортного контроля и полувоенную базу посреди главной дороги в двух шагах от иракской границы. В теории КПП должны были заведовать наши союзники из правительства Ирака, но на практике его контролировали главы родов суннитов из Рамади, почти наверняка поддерживавшие зарождавшийся мятеж. Здесь заправлял чиновник из Рамади. Все, даже я, звали его «мистер Валид»; все местные полицейские и должностные лица принадлежали к его клану. Это мало чем отличалось от мафии, и работали они не во имя идеи, а ради наживы, но это неважно, потому что их деятельность в любом случае подрывала стабильность в Ираке.
Моей целью, как начальника района, было изменить баланс сил возле переправы: отослать домой или арестовать коррумпированных чиновников, поставить на их место честных, заручиться поддержкой бедуинов и помешать контрабандистским операциям в подконтрольной зоне. Для этого мы применяли как мягкие, так и жесткие методы. Мои люди останавливали грузовики, прошедшие проверку Иракской таможенной службы и полиции. Если находили контрабанду, виновными объявляли чиновников. Выезжали на совместное патрулирование и настаивали на конфискации. Арестовали Абу Метеаба, в среде американских военных известного как «Тони Сопрано[6] западного Аль-Анбара». Он вел себя тихо, хотя у него в подчинении было немало боевиков, но потом мы нашли сложенные за его домом сотни контейнеров с предметами первой необходимости (принадлежали они армии США). Эти наборы должны были привнести некоторый комфорт в жизнь американских военных, мучимых изматывающей жарой Междуречья. Абу Метеаб не собирался отправлять эти контейнеры, пока США не заплатят «пошлину» за их транспортировку из Аль-Валида.
А еще мы взялись за бензоловых махинаторов. В Аль-Валиде это была самая мерзкая спекуляция. Бензол, который в Ираке используют вместо бензина, по закону бесплатный. Его поставляют на одобренные правительством заправки, в том числе и на бензоколонку в Аль-Валиде, для дальнейшего распределения среди населения. Но в Аль-Валиде станция всегда была закрыта. Бензол переливали со станции в бочки и продавали на черном рынке у обочины, часто прямо против этой заправки.
Пожалуй, торговля бензолом ярче всего олицетворяла всю глубину коррупции в Аль-Валиде. Я не мог такого потерпеть. По моему приказу всех уличенных в торговле бензолом арестовывали. Топливо конфисковали, а пластиковые бочки спекулянтов дырявили ножом. Преступников часто ставили перед воротами нашего опорного пункта (так мы могли за ними присматривать), и там они заливали бесплатный бензол в тысячи грузовиков и легковушек, каждый день проезжавших через Аль-Валид. В конце концов нам пришлось реквизировать гигантский бак для хранения конфискованного бензола. И для преступников, и для населения он стал символом того, что мы всерьез решили обеспечить иракцам законную и доступную по средствам жизнь.
Одним из мягких методов было общение с местными жителями. Белый взвод отправили в Аль-Валид без переводчика — ужасный недосмотр, ведь в этом стратегически важном пункте доверие нужно было заслужить в долгих беседах за чашкой чая с молоком и специями. К счастью, вскоре после нашего прибытия таможенный инспектор по имени Али вызвался помочь нам. Без него у нас ничего бы не вышло. Благодаря Али мы смогли общаться с иракцами на КПП — и я верил, что он не искажает смысл при переводе. С ним и младшим сержантом Эриком Пирси (моим пулеметчиком и моей правой рукой) мы ходили на поздние встречи с сановниками и главами кланов — это традиционный знак уважения, иначе мы не добились бы поддержки. Эти встречи были официальными, но проходили в непринужденной обстановке. Мы засиживались до поздней ночи, выкуривали табака и выпивали чая намного больше, чем может выдержать человеческий организм. Наши посиделки были возможностью достичь компромисса и нестандартно повлиять на ситуацию. Часто с этих встреч я уходил, когда над пустыней занимался рассвет, и призыв на утреннюю молитву в мечеть рядом с КПП (единственное нормальное здание в радиусе 80 километров) красиво раскатывался над бескрайними просторами. Уходил я смертельно уставший, но с четким ощущением, что за восемь часов беседы я добился большего, чем за восемь последних патрулей.
