Николай Дежнев - Пояс Койпера

— Похоже, Дэн, — послушно повторил сенатор, — боги оставили тебя своими молитвами! Или единственный Бог?.. Мне говорили, ты христианин? Отрицать, надеюсь, не станешь?

Отрицать?.. В чем в чем, а в вероотступничестве заподозрить меня было трудно! Каждый русский, часто втайне от себя, в глубине души христианин. Хотя бы потому, что на иную, кроме божественной, милость — а тем паче власти и общества — ему рассчитывать не приходится. Стоит жареному петуху занести свой клюв, как мы бежим в церковь ставить свечку. Но, зная сложившуюся в Риме практику, бравировать своей принадлежностью к религии предков как-то не хотелось. Тем более что в словах Теренция слышалась угроза, и отнюдь не скрытая.

— Или ты, как этот?..

— Апостол Петр! — заполнила оставленную для нее паузу женщина. — Он трижды отрекся от Учителя…

— Именно! — подтвердил сенатор. — Что бы, Синтия, я без тебя делал!

И посмотрел на меня воловьими, навыкате, глазами. Я тем не менее продолжал тянуть время и отвечать не спешил.

— Видишь ли, Теренций…

— Мой Теренций! — поправила Синтия, вскинув со значением палец. — У нас бытует примочка величать уважаемых людей «мой». Этим ты как бы примазываешься к их значимости…

— Видишь ли, мой Теренций, — повторил я за ней, намеренно растягивая слова, — в этом деле есть один нюанс! К христианам я себя, естественно, отношу, только если тебя интересует воцерковленность, то тут у меня, как и у многих из нас, есть некоторые соображения…

Выражение лица сенатора стало таким, как если бы он долго жевал лимон.

— Эти ваши прибамбасы мне фиолетово… — ехидно усмехнулся. — Как и диким зверям, рвущим твоих единоверцев на куски! Во времена Нерона вы для фана подожгли Рим, теперь подрываете устои империи, да хранят ее боги! Как гражданин и лидер нации я обязан тебя наказать, если… — пожевал слюнявыми губами сластолюбца, — если мы не договоримся!

Давая время осмыслить свои слова, сенатор отпил из кубка и подал знак стоявшему за колонной рабу вновь его наполнить.

Вот, значит, как, понял я, привычный к жизни в условиях укрепляющейся демократии, у них тут все как у цивилизованных людей! В таком случае, опасаться нечего, искусством договариваться мы все владеем в полной мере. Изобразил на всякий случай на лице усиленную работу мысли, произнес голосом сладким, как шербет Востока:

— Радостно слышать, мой Теренций, что великий Рим стоит на незыблемых принципах морали! Возможность найти компромисс по любым вопросам свойственна лишь продвинутым пользователям застопорившейся на каком-то этапе эволюции. В самом деле, не фанатики же мы, чтобы не видеть за буквой закона собственной выгоды…

Опустил покорно голову, но так, чтобы видеть лицо сенатора. Оно просияло.

— Клянусь Юпитером, ты на редкость сообразительный малый! Приятно видеть, как человек делает выбор в пользу сотрудничества, когда альтернативой ему служит распятие на кресте…

Такое цветистое вступление предполагало наличие у оратора чувства юмора и могло бы сделать честь и Цицерону. Я весь обратился в слух и уже испытывал горячее желание согласиться со всем, что будет сказано, но тут в колоннаду вбежал одетый в короткую тунику юноша. Тяжело дыша, он поклонился сенатору и замер в ожидании разрешения говорить.

Теренций недовольно поморщился.

— Ну, что там еще?

— Прости, мой господин, твое присутствие срочно требуется в Сенате! — произнес посыльный смиренно и ниже склонился в поклоне. — Быдло… — запнулся, — я хотел сказать демос, недоволен тем, что законы принимаются при пустом зале заседаний! Плебс желает, чтобы каждый из народных избранников лично высказывал свое мнение.

Бровки Теренция полезли на узкий лобик, лицо побагровело от гнева.

— Что-о?.. Неужели эти оборванцы еще не поняли, что Сенат не место для дискуссий? До чего поганый попался нам народ! Кормим бездельников, развлекаем собственным присутствием во власти, так негодяи требуют еще и красочных зрелищ. Ну погодите, сегодня же предложу ввезти в страну пятьдесят миллионов гастарбайтеров, они научат смутьянов, как жить, не поднимая головы!

С кряхтением отлепившись от застланного ковром ложа, Теренций хлопнул в ладоши.

— Протокольную тогу и парадные носилки! — Тяжело ступая по мрамору пола, направился в колоннаду, но обернулся и грозно на меня посмотрел. — Не вздумай убегать, поймаем! Поговори пока с Синтией, она баба умная, введет тебя в курс дела.

Я проводил его отяжелевшую фигуру взглядом. Вслед за сенатором зал покинули слуга и посыльный. Сидеть на полу было неудобно, и я переместился поближе к женщине на подиум. Вечерний свет красил видимую часть сада теплыми красками, успокаивающе шелестели струи невидимого фонтана.

Синтия задумчиво потягивала вино, но вдруг повернулась ко мне:

— Знаешь, я представляла тебя другим! Когда Теренций мельком заметил, что его люди изловили сектанта, решила, что увижу оборванного фанатика с горящими глазами, а ты ничего и вполне вменяемый…

Слова ее, по-видимому, следовало принимать за комплимент. Я уже открыл рот, чтобы достойно ответить на похвалу, но женщина меня перебила:

— На первый взгляд Теренций может показаться тормозом, но на самом деле малый не промах, на таких, как он, ищущих во всем свою выгоду, держится любая власть. С одной только подготовки к Олимпийским играм в Афинах настриг столько бабок, что многим и не снилось. Скажешь, ограниченный?.. — пожевала в раздумии губами. — Да, пожалуй, но на Капитолийском холме других не держат, императору ребята с собственными идеями не нужны! В этом смысле мы, гетеры, с сенаторами коллеги, и у тех и у других работа проституточная, правда, платят за нее по-разному. На финансировании Сената не экономят, оно проходит по бюджетной статье «зрелища и развлечения», плебсу между гладиаторскими боями надо давать пищу для разговоров. Романтические времена реформатора Квинта Филона давно прошли, о них вспоминают с ностальгией…

Я слушал Синтию с открытым ртом, так красива и правильна была ее речь, так весомы суждения. Она улыбнулась:

— Что смотришь? Удивлен? Это тебе не задом трясти по зиме на Ленинградке! Под юбчонку задувает, в стылых губах сигаретка, а еще и клиенту надо понравиться. Приходится заниматься собственным образованием, философов почитывать, следить за политической ситуацией. Слышал, может быть, про Луция Сенеку? Твоих единоверцев, между прочим, защищал, за что и пострадал. Он сказал, что мудрость освобождает человека от тщеславия, а великого ума не бывает без примеси безумия. К нашим законодателям его слова трудно отнести, вот за каждым из них и стоит такая, как я, и управляет им, словно марионеткой. — Фыркнула: — Законодатели! Да они только и смотрят, где бы урвать, а блюсти государственные интересы приходится нам, кого клеймят непотребным словом…

Ее манера говорить располагала к себе настолько, что я перестал чувствовать скованность.

— Получается, Теренций — обыкновенная шестерка?

Синтия покачала головой:

— Ну, не скажи! Пусть не самая первая величина, но тем не менее, глава комитета по рабовладельчеству. Чем они там занимаются?.. — Не без горечи усмехнулась. — Слышал, наверное, про борьбу нанайских мальчиков с коррупцией? У них то же самое! Принципиально осуждают, но так, чтобы все осталось по-прежнему. Не стоит надеяться: ворон ворону глаз не выклюет! В остальном Теренций — человек условно приличный, а когда переберет винца, так по убеждениям либерал. Бьет себя кулаком в грудь и шепотом кричит, что ненавидит абсолютизм и только страх потерять нажитое удерживает его в проимператорской партии. Впрочем, другой-то и нет, оппозиция открывает рот исключительно с высочайшего соизволения. Ее искусственно разводят, чтобы потомки не упрекали Рим в отсутствии демократии.

Я едва ли не физически чувствовал, как от Синтии исходит доброжелательность, и в то же время она держала меня на расстоянии. Трудно было не восторгаться этой блестяще образованной, с хорошим чувством юмора прелестницей. Приложился к кубку. Дело известное, история учит, что она ничему не учит, только куда больше государственной меня волновала собственная судьба.

— Скажи, я-то ему зачем понадобился?

Синтия лишь широко развела руками, и этот открытый жест вызвал во мне естественное волнение.

— Юпитер его знает! Любую власть можно сравнить с отхожим местом, куда кинули дрожжи: на поверхности пенится всплывшее со дна самодовольное дерьмо. Мои наблюдения за сенаторами подсказывают, что в основном они занимаются интригами. Тому есть масса примеров: основатель Рима Ромул убил родного брата Рема, Калигулу замочили заговорщики и даже такого выдающегося человека, как Юлий Цезарь, закололи в Сенате палочками для письма. Думаю, вывод ты можешь сделать сам… — Она умолкла, но тут же с неожиданной улыбкой продолжила: — Хотя порой такое случается не без пользы для народа! Лет двести назад один парень, запамятовала его имя, убил вождя баламутивших людей повстанцев и тем предотвратил гражданскую войну. Потом, правда, выяснилось, что далеко не из идеологических соображений — тот соблазнил его жену, но с исторической точки зрения такая мелочь в расчет не берется…