Светлана Борминская - Вы просили нескромной судьбы? или Русский фатум

Светлана Борминская

ВЫ ПРОСИЛИ НЕСКРОМНОЙ СУДЬБЫ? ИЛИ РУССКИЙ ФАТУМ

– Чаще глядите на небо.

– Куда-куда?..

– На небо!

На крыше, на старом шифере, лежали крылья... Размера 46-го – как раз для маленького человека, проще говоря, ребенка лет двенадцати... Чуть пыльные, обтрепанные и желтоватые, словно владелец облетел половину Земли на них... Да что я такое говорю?.. Разве такое возможно?..

– Разум не обменяешь, но счастье-то можно дать? – бубнил один поп, а другой внимал.

– Человеку с глупой головой? Счастье?.. – не поверил первый.

– Счастье и глупому – не помеха! – отмахнулся поп.

Из Хоромного тупика они вышли на Боярскую улицу и поднялись по двум осыпающимся ступенькам к Непорочной церкви. Ее псевдосоломенные купола и много сизарей на растрескавшемся асфальте были известны на всю округу... Батюшки осенили себя крестами и вошли в древний храм, не забыв вытереть ноги о половик у порога.

Они не заметили необычайного явления – серебристых облаков над Москвой, так были увлечены своим разговором.

УЛИЦА ЦАНДЕРА

И через неделю в храм пророка Илии на три коротких дня спецрейсом из Аделаиды привезли «Иону – Счастье Лучезарное» и пол-Москвы сбежалось просить удачи для себя и собственных детушек.

Удивительно, но к концу первого дня очередь рассосалась – полил страшный дождь, когда остался всего час, который можно было еще просить у образа Ионы чего-нибудь хорошего для себя, перед иконой стояли только две бабули в фильдеперсовых чулках... Они попросили себе всего, чего им только грезилось и мерещилось, и пошли, то есть побежали по лужам, как молодые, под одним черным зонтом с двумя поломанными спицами.

Шли и смеялись, что, мол, еще, может быть, кому надо, а не знают люди – еще пятьдесят шесть минут можно счастья просить сегодня, а нет никого...

– Давай, кого увидим, тому – скажем! – договорились они, расставаясь на перекрестке, и припустили по лужам, каждая к своей панельной пятиэтажке.

НАТАША

Наташа Тупицына шла домой, проклиная судьбу. В авоське она несла три своих первых детектива.

– Мы такого не печатаем, это ж невозможно читать, женщина! – вернули ей папки в издательстве «Павлин». – И что за названия, а?.. «Я вас прощаю», «Бухты-барахты», о боже... А вот еще «Кошачья душонка», там разве про кошек?.. Мы про кошек не печатаем, вы же в серьезное издательство пришли, а не в «Нэшнл джиографик», неужели не ясно? – Дама-редактор отмахнулась от пухлых Наташиных папок. – Кто вам посоветовал эти дурацкие названия?..

– Я сама придумала, однажды вечером на кухне. – Наташа пожала плечами и, сложив папки в сумку, спустилась по крутой лестнице на улицу.

С неба капал мелкий дождь, надо было спешить домой, а путь предстоял неблизкий – издательство «Павлин» находилось на самой окраине Москвы. Вдобавок какой-то болван на черном «Майбахе» крайне оскорбительно обрызгал ее, заехав передним колесом в лужу. Наташа кротко посмотрела вслед вспыхнувшим габаритным огонькам, опустила голову и пошла к метро.

– Май – несчастливый месяц для меня, – вслух думала она, стремительно переступая в промокших босоножках. Дождь уже лил вовсю, а Наташа, как всегда, забыла зонтик дома. – На что я еще надеюсь, сама не пойму, – продолжала рассуждать она, забежав в метро. – Хоть бы кто объяснил, как надо жить, а то ничего у самой не получается!

К своему дому на улице Цандера Наташа подошла около половины восьмого вечера, не забыв про пельмени и хлеб для семьи. Было Наташе 34 года, и она давно перестала заботиться о фигуре, не говоря уж о лице, а чтобы придерживаться своего идеального веса, каковым считала 78 кг,– так вообще не помнила, когда о такой ерунде думала. Наташин вес свободно гулял между 100 и 120 килограммами, как медведь-шатун.

– Десять туда – десять обратно, – шутил Наташин муж, с удовольствием оглядывая статную супругу.

Да и какая разница?.. Мужчины в семье и так ценили Наташину красоту, независимо от тоннажа. Ведь в придачу ко всем своим маленьким недостаткам и весомым достоинствам Наташа была замужем за местным водопроводчиком.

Их семейный союз пришелся в год, когда Наташа с пятью тройками окончила Московский пищевой институт, а возвращаться в родной Таганрог означало забросить все мечты о творчестве и трудиться пищевым технологом где-нибудь на фабрике-кухне. Эта чушь с возвратом в Таганрог – к маме, казалась Наташе до того глупой и несвоевременной, что она решительно пошла искать мужа. Да-да, вот так встала и пошла. И далеко ей идти не пришлось: на крутой лестнице общежития пищевого института, в сакральной темноте, она столкнулась с каким-то крупным существом, зацепившись за него двумя пуговицами шелковой розовой блузки, которая просто рвалась в районе Наташиной груди...

Существо с оживленным матерком вытащило Наташу на свет божий у подъезда общежития и оказалось местным водопроводчиком, которого в институт к пищевикам пригласил деканат для починки неисправного женского туалета на третьем этаже.

– Ой-ой-ой, – сказал водопроводчик, – а я после армии таких, как вы, еще ни разу не встречал!..

– И не встретите, – строго сказала Наташа, отцепляя свои пуговицы от чужого мокрого комбинезона.

– Простите-извините. – Вытерев пятерню о грудь, мужчина пригладил светлые кудри на голове. Кудрей было ровно два – справа и слева от розовой лысины по одному кудрю. – Вова! – с радостью представился мужчина и пояснил, кивнув на общежитие пищевиков: – Сантехник этой богадельни.

– Наташа, – вынуждена была представиться Наташа и уже через пару месяцев стала носить потомственную фамилию Тупицыных, которой охотно поделился муж. Девичья ее фамилия – Будкина – никак не соответствовала Наташиным любовным стихам, которые публиковались в толстых литературных журналах в те годы.

Нельзя сказать, что с мужем Наташе не повезло, – он не пил, скорее ел. А через год с небольшим у четы Тупицыных родился сын Павлик.

– У меня растет мальчик, – с достоинством сообщала Наташа, если ее спрашивали о детях.

Наташа грустно взглянула на окна своей квартиры и уже собиралась войти в подъезд, когда...

– Наташка, стой! – крикнула ей из форточки соседка бабушка Моркокина. – Твой роман-то еще не взяли?..

– Пока нет, – покачала головой Наташа. – Нету волосатой руки, вот и не берут, – подумав, добавила она.

– Тогда кидай свои сумки ко мне в окно и беги в церкву! – Бабка Моркокина смачно откусила от яблока и махнула огрызком в сторону храма.

– Чевой-то?.. – Наташа опасливо посмотрела на соседку, потом обернулась на храм, стоя по щиколотку в луже, ноги у нее предательски разъезжались.

– Счастья просить! Еще успеешь!..

– Да? – задумчиво спросила Наташа. – А стоит ли?..

– Да!.. Беги и не рассуждай смотри. Вредно это! – И бабка Моркокина возвела руки к небу. Глаза у нее подозрительно сияли – то ли от слез, то ли от недавно выпитой стопки.

МАКСИМИЛИАН

В тот же вечер.

Максимилиан Хруслов, мужчина крупного телосложения, в костюме пятьдесят второго и ботинках сорок шестого размера, вышел из дома, а вслед за ним вышла его древняя хворая бабушка.

– Вот помру, – молвила она, выглядывая из-за широкой спины внука, – как жить-то будешь, внучок?..

– А ты не помирай, бабушка Домна, – нашелся Максимка, которому исполнилось к тому вечеру тридцать девять полных лет.

– Я бы рада, внучок, – охнула бабушка и протянула ему старый зонт с деревянной лакированной ручкой, – да вот болею, не выздоравливаю.

– Ну, проживу как-нибудь, найду «дипломат» с деньгами и буду жить. – Макс вздохнул и улыбнулся своим находчивым мыслям.

– Семеновна!.. – крикнула с балкона соседка. – Домна Семеновна, слышь?

– Ну, чего орешь? – Бабушка Максимилиана с усилием подняла голову и не сразу нашла глазами лицо соседки. – Чего?

– Сходи в нашу церкву к иконе чудотворной. Попроси, чего тебе там надобно-то...

– Завтра? – переспросила Домна Семеновна.

– Завтра народ набежит, иди сейчас, осталось пятнадцать с половиной минут, – охнула соседка. – Ох!.. Рядом, чай, живем, всего дорогу перебежать.

– А зачем бежать-то? – в два голоса переспросили Домна Семеновна и внук.

– Счастья попросишь – и себе, и ему, сходите, не пожалеете!.. – Соседка вздохнула, махнула рукой и скрылась с глаз.

Бабушка и Максим переглянулись.

– Можать... работы тебе попросим, а? – подумав минуты две, спросила Домна Семеновна.

Максимка молчал, работа санитара скорой психиатрической помощи ему нравилась, особенно последние два года, а вот первые девять лет – нет. Плохая была работа, низкооплачиваемая.