Джумпа Лахири - Тезка
— Понимаешь, это как для вас, христиан, поехать к родителям через три недели после Рождества, — объясняет Ашима Джуди, пока они обе развешивают белье. На это Джуди замечает, что они с Аланом буддисты.
Ашима срочно вяжет свитера свекру, брату и трем любимым дядьям. Они все одинаковые — все из зеленой пряжи, все с V-образным вырезом, связаны изнаночными петлями на спицах номер пять. А для отца лицевыми петлями вяжется кардиган с широкими полосами орнамента по обеим сторонам от застежки. Ашима с удовольствием пришивает к нему красивые пуговицы и кладет в карман колоду карт, чтобы отец мог насладиться пасьянсом, когда у него выпадет свободная минутка. Кроме этого, она покупает ему три горностаевых кисти тех номеров, которые он перечислил ей в письме. И хотя они невероятно дорогие, гораздо дороже всех остальных ее приобретений, Ашок не ругает ее за излишние расходы. Однажды Ашима укутывает Гоголя в одеяльце, и они едут в торговый центр Джордан-Марш за сувенирами для всех домашних. Ашима покупает чайные ложечки и перкалевые наволочки, цветные и ароматические свечи, мыло на магните. Она покупает часы для свекра, дешевые шариковые ручки для племянников, нитки для вышивания матери и тетушками, пяльцы, наперстки. Она спускает все деньги, что у нее есть, до последнего цента. По дороге назад Ашима и Гоголь оба в приподнятом настроении — она из-за будущей поездки, он — поскольку только что поел. Гоголь засыпает, а Ашима стоит, обвешанная пакетами, хватаясь за коляску на поворотах, пока какая-то девушка не уступает ей место. Ашима благодарит ее, устало плюхается на сиденье, ставит пакеты себе под ноги. Глаза у нее слипаются, она прислоняется головой к окну, закрывает глаза и думает о доме. Перед ее мысленным взором встает черная решетка на окнах родительской квартиры, и ее Гоголь, одетый как маленький американец, играющий под медленно вращающимся вентилятором на огромной кровати. Она видит отца, лишившегося очередного зуба — его он потерял, как написала ей мать, прямо на лестнице. Она старается представить себе, что она почувствует, если бабушка не узнает ее.
Когда она открывает глаза, поезд стоит на ее станции и двери как раз открываются. В ужасе Ашима вскакивает с места, сердце ее бешено стучит.
— Пропустите, пожалуйста, простите, можно пройти, — бормочет она, протискиваясь сквозь толпу и волоча за собой коляску.
— Ох, — стонет кто-то, придавленный коляской, мужской голос произносит: — Мэм, сюда!
Какой-то мужчина придерживает двери, и Ашима выскакивает на платформу.
— Эй, — несется ей вслед, — а ваши вещи?!
Ашима в ужасе понимает, что забыла пакеты с подарками под сиденьем. Но уже ничего не сделать — двери поезда закрываются, и Ашима с Гоголем остаются на платформе. Поезд уже давно скрылся в тоннеле, платформа опустела, а Ашима все не может сдвинуться с места. Слезы текут у нее из глаз. Она толкает перед собой коляску по Массачусетс-авеню и горько всхлипывает. Она прекрасно знает, что уже не сможет вернуться в магазин и накупить сувениров во второй раз. До самого вечера у нее все валится из рук, когда она представляет себе неслыханное унижение — приехать в Калькутту без подарков, с одними свитерами и кисточками. Вечером, узнав о случившемся, Ашок звонит в отдел находок метро, и на следующий день им на дом привозят все пакеты — из них ничего не пропало, все цело, до последней ложечки! Это маленькое чудо необыкновенным образом связывает Ашиму с Кембриджем, в первый раз она понимает, что этот город стал ей родным, что и она признает правила его жизни. История чудесного возвращения потерянных вещей неоднократно рассказывается друзьям и знакомым на вечеринках и дружеских обедах. Друзья слушают рассказ, радуясь за Ашиму, изумляясь выпавшей ей удаче.
— Такое возможно только в Америке, — говорит Майя Нанди.
Некоторое время спустя посреди ночи раздается телефонный звонок. От резкого звука оба мгновенно просыпаются, как будто очнувшись от дурного кошмара. Еще до того, как Ашок снимает трубку, Ашима уже знает, что это — звонок из Индии. Несколько месяцев назад родные попросили дать телефон их кембриджской квартиры, и Ашима неохотно выполнила их просьбу, понимая, что родители используют его, только если случится что-то плохое. Ашок садится на кровати, отвечает усталым, хриплым со сна голосом, а Ашима тем временем подготавливает себя к худшему. Она опускает одну из решетчатых сторон детской кроватки, чтобы успокоить Гоголя, который зашевелился, потревоженный телефонным звонком, и перебирает в голове то, что ей известно. Бабушке уже давно перевалило за восемьдесят, она прикована к постели, практически безумна, не может самостоятельно ни есть, ни пить. Последние месяцы ее жизни наполнены болью, как для нее самой, так и для тех, кто знал ее в лучшие времена. Это не жизнь, нет ничего хуже такого бессмысленного прозябания. Ашима представляет себе, как ее мать говорит эти слова своим тихим, нежным голосом, прижимая к уху трубку соседского телефона. И Ашима понимает, что она выдержит, что она в силах выслушать известие о том, что Гоголь никогда не увидит свою прабабушку, которая выбрала ему имя, потерявшееся где-то над океаном.
В комнате холодно, неуютно. Ашима вынимает Гоголя из кроватки и тихонько забирается вместе с ним назад под одеяло. Она прижимает ребенка к себе, черпая силы из его сонного тельца, дает ему грудь. Она думает об уютной мягкой кофте кремового цвета, упакованной в чемодан вместе с остальными подарками, которую она купила для бабушки. Ашок разговаривает каким-то странным голосом, очень громко, она даже боится, что Джуди и Алан наверху проснутся:
— Да, да, я понимаю. Не волнуйтесь, я передам. — Какое-то время он молчит, слушая голос на другой стороне телефонного провода, потом поворачивается к Ашиме: — С тобой хотят поговорить.
Он слегка треплет ее по плечу, передает ей телефонную трубку и, поколебавшись, спускает ноги с кровати на пол.
Ашима берет трубку, чтобы услышать новости самой, чтобы утешить свою мать. В голове у нее мелькает мысль: а кто утешит ее саму, когда придет весть о смерти ее матери? Что, если страшные новости настигнут ее вот так же посреди ночи, вырвав из объятий сна? Но кроме печали она чувствует необыкновенную радость, ведь она не разговаривала с мамой почти три года, так давно не слышала родного голоса! В первый раз после того, как их самолет оторвался от земли в аэропорте Дум-Дум, ее снова назовут Мону. Однако на другом конце телефона оказывается не мать, а ее брат Рана. У него какой-то странный голос — тонкий, искаженный расстоянием, почти неузнаваемый. Прежде всего Ашима интересуется, который у них час. Ей приходится задать тот же самый вопрос три раза, практически прокричать его в трубку прежде, чем Рана понимает ее. Рана говорит, что у них время обеда.
— Ты по-прежнему собираешься приехать в декабре, диди? — спрашивает он.
Сердце ее сладко сжимается, когда она слышит его обращение. Диди означает «старшая сестра», и он — единственный, кто имеет право так ее называть. В то же самое время Ашима слышит, как ее муж открывает воду на кухне, звенит стаканами в кухонном шкафу.
— Ну конечно мы приедем, — с жаром говорит она и немного пугается, услышав, как телефонное эхо повторяет в трубке ее слова, слабее, неувереннее. — А как дида? С ней ничего не случилось?
— Нет, — говорит ее брат, — с ней все по-прежнему, хотя это и не назовешь хорошей жизнью.
Ашима откидывается назад, на подушки, вспотев от волнения и облегчения. Все-таки она увидит свою бабушку, пусть хоть в последний раз, но увидит. Она целует Гоголя в лобик, прижимается щекой к его сонной щечке.
— Слава богу, — говорит она, скрестив ноги. — Дай мне маму. Я хочу с ней поговорить.
— Ее нет дома, — говорит ее брат тонким голосом после паузы, заполненной шорохами.
— А баба?
Опять длинная пауза, потом его голос возвращается в трубку:
— Его тоже нет.
— Как жалко. — Ашима вспоминает о разнице во времени. Ну конечно, как они могут быть дома? Отец наверняка уже вернулся обратно в свою газету, он целые дни проводит в офисе, а мама, должно быть, на рынке со своей вечной авоськой, закупает овощи и рыбу.
— Ну а как маленький Гоголь? — спрашивает Рана. — Он что, только по-английски умеет говорить?
Она смеется.
— Ну, Гоголь пока еще ни на одном языке не говорит. — Ашима начинает рассказывать брату, как она учит Гоголя индийским словам, произносить «дида», «диду», «маму», как показывает ему фотографии его бабушки, дедушки и дяди. Но тут из трубки доносится очередная трель статических разрядов, и Ашима замолкает на полуслове.
— Рана? Алло? Ты меня слышишь?
— Не слышу тебя, диди, совсем не слышу… — Голос Раны становится все слабее. — Совсем ничего не слышу. Поговорим позже.
— Да, конечно, — произносит Ашима растерянно. — Позже. До встречи, Рана, мы скоро увидимся. Очень скоро! Пиши мне.
