Гилад Ацмон - Единственная и неповторимая
«Где она?» — кричал я.
«Где — кто?» — отвечал он.
«Где она?» — повторял я.
«Что, черт возьми, с тобой происходит? Ты что, опять свихнулся? Совсем тему забыл? Где — кто?»
Я вскочил, оттолкнул медсестру и вылетел за дверь, хотел вернуться в концертный зал. Когда я распахнул дверь, то почти ослеп от дюжины одновременных фотовспышек. Там было полно народу, полицейские, операторы, журналисты и поклонницы. Я немедленно захлопнул дверь. Не думая ни минуты, схватил стул и бросил его в закрытое окно. Стул разбил стекло, и я вылетел за ним в темноту. Слава Богу, что гримерка находилась на первом этаже; прыгая, я и понятия не имел, как высоко мы находимся. Через мгновение я лежал, уткнувшись лицом в черную уличную грязь в самом центре манчестерского даунтауна.
Я решил бежать от Аврума, фотографов, психованных поклонниц — старых и молодых. Я освободился. Я стал свободным человеком.
«Где ты?!» — кричал я посередине улицы. Бежал, не зная куда, но точно зная зачем.
«Где ты?! Вернись ко мне!»
Мой английский на тот момент оставлял желать лучшего. Все что я знал — это названия классических американских джазовых композиций и еще несколько ходульных фраз, подхваченных из кино. Я искал ее на улицах Манчестера, крича: «Изысканная Дама, где ты? Разве ты не знаешь, что есть любовь? Это начало прекрасной дружбы!»[29]
Я понимал, что меня ищут, знал, что меня не так уж сложно найти. Я был единственным живым человеком на безлюдных улицах. Я был единственным в белом с брильянтовой искрой костюме, вывалянном в грязи. Единственным в туфлях аллигаторовой кожи. Единственным с лицом в синяках — и вообще единственным идиотом, орущим: «Где ты? Разве ты не знаешь, что есть Любовь?» с сильным ивритским акцентом.
После часа изматывающих и бесплодных поисков, меня, все еще исходящего криком, подхватили с двух сторон два сделанных под копирку мордоворота, видимо, братья или даже близнецы, в старомодных темно- вишневых костюмах, устрашающей внешности. Они не общались между собой, со мной тоже не пытались заговорить. Молча, они грубо затолкнули меня на заднее сиденье красного «морис майнор», а сами уселись сверху. Думаю, они придавили меня, чтобы я не видел, куда меня везут. Может, они хотели меня наказать или проучить. В любом случае не думаю, чтобы это было сделано по сексуальным мотивам, ну, вы понимаете, что я имею в виду.
Водитель завел машину, и уже через секунду мы двинулись. Ехали быстро; я бы сказал, что водитель хорошо знал дорогу. Спустя двадцать минут и множество срезанных углов, машина затормозила. Как ни мало было поле моего зрения между двумя задницами, я все же разглядел кучу фотографов и полицейских. Машина не остановилась; мы проехали еще сотню метров, повернули налево и еще раз налево, во внутреннем дворике машина остановилась. Мои похитители надели мне на голову плотный джутовый мешок и вывели из машины. Протащили вверх по лестнице восемь или девять ступенек. Мы вошли в дом — я почувствовал, что дождь и ветер прекратились. Даже сквозь мешок я чуял запах прогорклого масла.
С меня сняли мешок. Мы стояли в большой темной комнате. Тут я сообразил, что мы вошли через черный ход на кухню отеля. Передо мной стоял Аврум, я узнал его приближающийся силуэт. Когда он подошел вплотную, близнецы отпустили меня и отступили на шаг. Жестом Аврум показал, что они могут идти. Они свалили.
Когда они удалились, Аврум тепло меня обнял, похлопал по спине и пообещал, что все будет хоккей.
14
Аврум
Я пошел к Кодкоду и сказал ему: «Присядь и послушай: у нас большие проблемы». Но ему не надо было садиться, а мне не надо было ничего рассказывать, потому что он все знал и так. Сокращая предисловие, я сразу сказал Кодкоду: «Ты знаешь Тахкемони, все говорят, что он...»
Я уважал Кодкода и Агентство Длинной Руки и поэтому постеснялся употребить крепкое выражение, но Кодкод заорал: «Что случилось, Аврум, с каких пор ты стал стесняться?!»
Ну я таки сказал: «Он пидор, он любит, когда его натягивают сзади, как собачку в парке, он педрила».
Кодкод кивнул; другими словами, он призвал меня успокоиться и продолжать. Ну я тогда предложил продвинуть этот собачий вальс чуть дальше. Напомнил, что через две недели у нас запланирована десятидневная благотворительная акция в Кфар Жалость, спецшколе для сирот-инвалидов и умственно отсталых детей. Не знаю, или вы знаете, что для звезд шоу-бизнеса очень важно притворяться обыкновенными людьми. Понял, да? Поскольку мы так весело проводили время в поездках по всему миру, было совершенно необходимо убедить наших братьев и сестер в Ифаиле, что Бамби и Бамбина — люди добрые и сострадательные.
Мой план был прост: я сказал Кодкоду, что мы распространим несколько ужасных историй про сексуальные контакты Тахкемони с юными дебилами. Я думал, что мы можем немножко заплатить родителям за сотрудничество и своевременную поддержку. Как только настанет назначенный день, в деревню приедет полиция с обвинениями в эксплуатации несчастных детей, разврате и педофилии. Они заберут его прямо на месте, и мы никогда больше не увидим жирную вонючую рожу этого дрозофила. Полиция расскажет прессе, что его деяния выходят за рамки воображения, психологи будут рассказывать по национальному радио о юных жертвах, в душах которых остались неизгладимые шрамы, а социальные работники будут прилюдно рыдать, избегая подробностей.
Я тебе точно говорю, люди и вправду сильно ненавидят педофилов, и они правы, потому что трахать детскую невинность — это за гранью добра и зла. В один день мы смогли раздавить Тахкемони как мерзкого черного таракана. Вся пресса, полиция, члены кибуца, его семья, женские маргинальные организации плевали в. него и проклинали на все лады. Поверь мне; даже когда ему придет время освободиться из тюрьмы, через сто пятьдесят миллионов лет, даже и тогда ему будет некуда пойти.
Берд: Аврум, скажите пожалуйста, вы никогда не испытываете угрызений совести?
Аврум: Поверь на слово, моя совесть в полном порядке, вот сердце и почки шалят немножко в последнее время. И вообще, чего я должен испытывать угрызения?
Берд: Вы сфабриковали фальшивое обвинение и засадили в тюрьму невинного человека. Это самый отвратительный гомофобский заговор, о котором я только слышал.
Аврум: Закрой поганый рот. Ты вонючая тыква! Мы тут говорим о благополучии нашей страны и о праве еврейского народа на существование. Вонючие зануды вроде тебя не способны понять такие тонкие и сложные материи! А если этого недостаточно, то напоминаю, ты обещал мне больше не вмешиваться в историю моей жизни. Вместо этого ты всюду суешь свой грязный сопливый нос. Ты мне надоел, иди к черту. На чем я остановился... Дир Балак[30], в последний раз...!
ПАУЗА
В любом случае, Кодкод пришел в восторг, в шпионском мире они просто обожают кого-нибудь подставить по-крупному. Он сказал, что это будет дешево и сердито, и обещал прикрыть тылы в течении двух дней. Тогда все было чертовски просто, поскольку все на свете объединились против этих мерзких долбоебов. Длинная Рука, полиция, пресса, Партия, профсоюзы, суд и простые граждане — все встали под знамена еврейского правосудия и любви, не то что теперь, когда одна долбанная приватизация. Я тебя спрашиваю, зачем приватизировать? Теперь они хотят приватизировать систему здравоохранения, это что — освободить докторов от пациентов? Поверь, раньше они хотели освободить пациентов от болезней.
На следующий день Кодкод пришел в мой офис в Тель-Авиве и сказал по секрету, что все улажено: «Действуй по плану, ключи в зажигании». Это значило, что он уже заплатил родителям, полиции и судье, и успел поговорить с детьми.
Не помню, говорил ли я раньше, что очень люблю детей. Изредка мне даже становится грустно оттого, что у меня нет своих детей. Но ты знаешь, я посвятил свою жизнь моему народу. Нельзя везде поспеть. Мы хотели развеселить детишек, так мы исполнили весь этот глупсный детский репертуар с идиотской хореографией: «Сели, встали, хлоп-хлоп-хлоп, вертим попой, скок-скок-скок», и детки были так довольны, что делали всю эту муть одновременно с нами. Ну, ты знаешь, как это: сели-встали-хлоп-хлоп-хлоп — и завертели своими аппетитными круглыми попками.
Ханеле была очень умела с детьми. Учти, что она была уже в том возрасте, когда у женщин щекочет между ногами, так им хочется затяжелеть. Ну, она играла с ними как с собственными детьми. Она их - целовала и все делала вместе с ними: садилась, вставала, смеялась и плакала сразу. Однажды, я помню, посмотрел на Нее и увидел слезы в глазах. Я тебе говорю, она была девушкой чувствительной и эмоциональной.
Хочешь услышать самое смешное? Даже Тахкемони, эта жирная свинья, был умел с детьми. Ну, знаешь, что я имею в виду: пидор, полный человеческого тепла, он играл с ними, смешил, подбрасывал их в воздух и даже не забывал поймать. Я сильно впечатлился. Даже сказал себе очень тихо, чтобы никто не слышал: «Смотри-ка, Аврум, этот кусок дерьма, Тахкемони, пока развлекается в свое удовольствие, но пройдет несколько дней и его жирная задница будет гнить в тюрьме». Я обошелся с ним жестко, потому что он меня достал. Но дело было не в личной обиде: он поставил под угрозу важную шпионскую деятельность. Давай я тебе еще феньку подкину. Соломинка, которая сломала спину верблюду.[31] В последний вечер, всего за двадцать четыре часа до того, как мы собирались низвергнуть его в ад, он пришел ко мне и говорит: «Аврум, нам надо поговорить». «Говори», — сказал я ему, а он: «Это очень личный разговор. Давай поищем тихий уголок?»
