Маргарет Джордж - Елена Троянская

— Приятная встреча, госпожа! — вывел меня из задумчивости голос Деифоба.

Я подняла глаза. Деифоб стоял, перегораживая нам путь, уперев руки в бока и буравя меня взглядом.

— От твоего личика, моя госпожа, утро становится светлее!

— Утро давно миновало, — ответила я и приподняла край платья, намереваясь ступить на обочину, чтобы разойтись с Деифобом. Я старалась не смотреть на него.

— Как, солнце уже над головой? — Не посторонившись, он запрокинул голову и посмотрел на небо. — Нет, до зенита Феб на своих конях еще не добрался. Ты ошибаешься. — Деифоб наклонился ко мне и прошептал прямо в ухо: — Я слышал, ты любишь эти старые байки — про Феба и тому подобное. Понимаю тебя. Дочери лебедя положено верить в сказки. Твоя матушка, случайно, не сохранила парочку перьев? — оскалился он.

Я не сдержалась и, замахнувшись, ударила его по лицу.

— Пропусти нас! Или, клянусь богами, царь обо всем узнает!

Вместо того чтобы отойти в сторону, он, напротив, шагнул вперед и крепко схватил меня за руки.

— Ты думала, что сможешь расхаживать среди нас, не возбуждая желания? — прошипел он. — Ты только и можешь, что разжигать похоть. Больше ты ни на что не годишься.

Я вырвала руки и изо всех сил оттолкнула его.

И это брат моего мужа! Как мог он дойти до такого бесстыдства? Растоптать все приличия? Мне бы хотелось думать, что его слова продиктованы болью за родной город, который находится в опасности, но я читала вожделение в его глазах с нашей первой встречи.

Змея. Холодная и спокойная, она пребывает в своем подземном укрытии. Я должна увидеть ее, чтобы обрести покой после этой безобразной сцены. Схватив Эвадну за руку, я шла, наверное, чересчур быстро для нее, но мне не терпелось скорее ощутить мудрость и покой моей молчаливой советницы.

Вход в подземную комнату находился на первом этаже. Мы с Эвадной спустились по лестнице в комнату, которая освещалась масляными лампами. Служитель на рассвете приносил молоко и медовые лепешки, ежедневно заменял букеты из сухих трав, чтобы воздух оставался свежим.

После яркого солнечного света комната, освещенная масляными лампами, показалась темной. Я подумала, что потребуется немало времени, чтобы глаза привыкли к темноте, очертания предметов перестали дрожать и обрели отчетливость. Я с нетерпением ждала момента, когда смогу подойти к алтарю, позвать мою советницу и высказать ей все, что мучает меня.

Мрак медленно рассеивался. Вот показался гладкий каменный пол, квадратные камни поблескивали в свете масляных ламп. Я глубоко вдохнула сладкий запах трав, стоящих в вазах перед алтарем. Эвадна присела рядом со мной, лишь дыхание выдавало ее присутствие.

Когда наконец глаза смогли увидеть всю комнату, мое внимание сразу привлекло нечто, похожее на веревку, лежавшую перед самым алтарем. Холод сразу прокрался мне в сердце.

Неужели случилось непоправимое?

Эвадна, естественно, ничего не видела.

— Подожди тут, — сказала я как можно более спокойным голосом.

Я подошла к алтарю, и ужасное подозрение подтвердилось: моя змейка была мертва. Ее убили. Ее тело было изрезано вдоль и поперек.

Я упала на колени, подняла руки и закричала. Я обращала свой крик к небесам, к богам, я умоляла вернуть мою защитницу к жизни.

Мне ответила тишина. Серебристая полоска лежала неподвижно.

Забыв о новом, отчужденном Парисе, я бросилась прочь от страшной картины, открывшейся в подземелье, наверх, к Парису, которого любила. Дрожа, я поднялась на верхний этаж. Как я и думала, он был там, окруженный оружием и доспехами. Когда я вбежала, он медленно перевел взгляд на меня.

— В чем дело? — холодно спросил он, но я не обратила внимания на его тон. Я думала только об очередном ударе, направленном против меня, против нас.

— Парис! — Я упала к нему на грудь.

Я нуждалась в тепле, которого не было в его голосе. Возможно, я найду это тепло в его объятии. Но нет, его тело было таким же безжизненным, как тело моей покровительницы. Он отстранился и шагнул назад.

— В чем дело? — повторил он голосом, который означал: «Меня это не касается».

— Парис! Кто-то убил нашу змейку! Кто-то проник во дворец и зарезал ее. Он убил нашего первого сторонника.

Только теперь его лицо ожило, губы дрогнули.

— Змею?

— Да. Иди посмотри. Сердце разрывается.

Я взяла Париса за руку и повела в подземное святилище, но сама осталась у входа. Я не в силах была увидеть эту картину еще раз. Я слышала, как Парис спустился, заговорил с Эвадной, как они вместе вышли некоторое время спустя. Их головы были низко опущены.

Парис нежно коснулся моего плеча:

— Я горюю с тобой.

Я посмотрела ему в глаза, и мне показалось — правда, освещение было не очень ярким, — что я вижу прежнего Париса.

Улицы Трои наводнила возбужденная толпа, исполненная упрямого желания вырваться за стены и преследовать греков. Толпа жаждала действия, любого, даже в ущерб собственной безопасности. Зима приближалась. Воины хотели успеть нанести удар, пока греки не уплыли. Никто не сомневался, что они вот-вот уплывут, ведь зима на носу, навигация заканчивается. Старые солдаты считали, что разумнее природе предоставить поработать за нас. Но разве много славы достанется воину, если врага прогонит не он, а зима, пока бронза зря пылится в кладовой?

Наш придворный жрец захоронил священную змейку по ритуалу. Это хоть немного утешило меня. Замены мы ей не нашли — это было невозможно. Я продолжала работать над картиной и включила в нее свою покровительницу, чтобы подарить ей хотя бы ту тень жизни, которой способна наделить намять. Но со смертью моей покровительницы закончилась самая прекрасная глава моей жизни.

Проходило все больше времени после гибели Троила, и Парис постепенно оправлялся от своей болезни. Он еще не смеялся, как прежде, но уже не лежал целыми днями, размышляя о чем-то, и даже порой бывал нежен со мной. Правда, это случалось редко, и я не могла предсказать, когда случится снова. Первое время после убийства священной змеи мне казалось, что его любовь вернулась, и я радовалась этому. Но его любовь то появлялась, то исчезала, как луна на небосклоне в неспокойную ночь, когда ветер то разгоняет, то нагоняет тучи. Я постепенно удалялась от него на такое расстояние, чтобы не чувствовать слишком остро ни радость, ни огорчение. Так было безопаснее.

Трою начали заполнять беженцы. Это застигло нас врасплох: в один осенний день через равнину, где раньше проводилась ярмарка, хлынул в направлении наших ворот человеческий поток. Стоя на плоской поверхности стены, я не могла разглядеть, вооружены люди или нет. Часовые с башен окликнули их, и те в ответ прокричали, что они пришли из Дардании, Арисбы и Перкоты, что их города разоряют набегами греки, что они просят у нас убежища.

Приам и Гектор направили командиров, чтобы организовать лагерь вдоль внешних укреплений, где люди смогут жить. Среди беженцев были в основном женщины, дети и старики. Они сказали, что почти все мужчины убиты, дома сожжены или разрушены, скот угнан. Много женщин насильно уведено греками в их лагерь.

— Их тут сотни, — сказал Гектор, глядя на беженцев. — Значит, греки совершали большие набеги. Они награбили куда больше, чем смогут увезти с собой в Грецию.

Он прищурился и посмотрел вдаль, как хищная птица. Холодный ветер с моря шевелил его волосы.

— Похоже, они собираются зимовать здесь. — Подошел неистовый Антимах. В его голосе звучало сомнение. Неужели такой поворот событий застал опытного стратега врасплох?

— Это трудно было предвидеть, — ответил Гектор. — Мы не ожидали такого. Значит, они напали на соседние города. Я слышал от одной женщины, что еще они совершили набеги на острова Имброс и Тенедос. Как далеко они смогут зайти?

— Я думаю, их возможностям есть предел, — заверил Антимах.

— Что докладывают наши шпионы? — присоединился Парис.

Я не знала, где он провел утро. Когда я уходила, он спал.

— Они придут, как только появится возможность, — ответил Гектор. — Тогда мы узнаем больше. А пока нужно как-то накормить этих людей. Прикажи начальнику снабжения поставить их на хлебное довольствие.

— Но мы не можем тратить на них свои запасы, — возразил, покашливая, Антимах.

— Они потеряли свои дома из-за нас. Мы обязаны им помочь.

Я испытывала благодарность к Гектору за его поведение. Он никогда не винил меня за те беды, которые я принесла. Он один из всех троянцев, похоже, считал, что я невиновна и в той же мере являюсь игрушкой в руках богов, как и все люди.

Но для остальных членов семьи смерть Троила стала поворотным моментом, после которого они, подобно Парису, изменили отношение ко мне. До этой трагедии они пытались принять меня в свой круг, когда же их кровный сын и брат погиб, они осознали, что Елена никогда не станет членом их семьи. Я навсегда останусь пришлой, чужой, иноземкой, человеком, через которого должно исполниться предзнаменование, воплощенное в Парисе. Мы с ним превратились в орудия уничтожения друг друга и Трои.