Маргарет Джордж - Елена Троянская

— У Гектора будет сын! — воскликнул Парис. — Наконец-то!

— Еще неизвестно, сын ли, — ответил Гектор, но улыбка выдала, как приятна ему эта мысль.

— Сын или дочь, этот ребенок станет гордостью Трои.

— Я каждый день молю богов о том, чтобы благополучно разрешиться. — Андромаха склонила голову. — Ты присоединишься ко мне, Елена?

— Конечно, — ответила я.

Я всегда ненавидела лгать, а от ее взгляда, засиявшего благодарностью, угрызения совести стали невыносимыми.

Остаток вечера прошел как сон. Сон, в котором я не принимала участия. Хотя я слышала все разговоры, даже произносила какие-то слова. Обсуждали, кто этот загадочный человек, который запер меня в колодце, опоил Париса, убил священную змею. Не в силах разгадать загадку, все пришли к выводу, что им двигала личная ненависть к нам. А в таком случае круг подозреваемых мог быть весьма широким.

Потом сокрушались о том, что греки участили свои набеги на окрестные поселения. Андромаха переживала за свою семью в Плаке. Гектор успокоил, что ее родным ничего не угрожает: греки до Плака не доберутся, он находится слишком далеко на юге. Стали обсуждать способы, как прекратить набеги, но лишь я одна знала этот способ и готовилась его применить. Если Елена сдастся грекам, все ужасы прекратятся.

Посмотрев на Париса, я тут же отводила взгляд. Расстаться с ним было выше моих сил.

Когда гости ушли, Парис сказал:

— Ты сегодня такая печальная.

Я принялась разубеждать его. У меня оставалась еще одна, последняя, ночь, которую я могла провести с ним, сжимая его в объятиях. Завтрашняя ночь будет безлунной, и я попытаюсь осуществить свой план.

Парис был прекрасен, как никогда: он стоял возле постели и, ничего не ведая, смотрел на меня, счастливый. Больше всего на свете я хотела бы прожить свою жизнь рядом ним и состариться рядом с ним. Но Агамемнон показал, что моим желаниям не суждено сбыться. Его жестокие набеги, которые наводят ужас на безвинных людей, вынуждают меня вернуться к грекам. Но совсем ненадолго. После постели Париса я согласна лечь только в могилу.

А пока я жива и люблю, я хочу быть любимой. Я обняла Париса, привлекла его к себе, и мы долго любили друг друга, а я запоминала каждую ласку, каждое прикосновение, каждый шепот. Я знала, как мало отмерено мне счастья, и хотела насладиться сполна последними каплями.

На следующий день — это был мой последний день в Трое — я проснулась очень рано. Я хотела продлить этот день, пусть даже он будет исполнен грусти. Парис еще спал. Я наклонилась, поцеловала его в щеку и накинула платье.

Подобно лунатику бродила я по улицам Трои. Я хотела обойти их все, запечатлеть в памяти малейшую деталь. Посмотрев из-за стены, я обнаружила греческие шатры на обычном месте в дальнем конце долины. Спустившись по северной стене, я должна буду ориентироваться на один из шатров. Какая разница, кто именно меня задержит? Все равно меня передадут Менелаю, и его руки лягут мне на плечи.

Следует ли надеть ужасную брошь, которую он подарил? Я поклялась швырнуть ее ему в лицо, поэтому придется надеть. Словно нарочно, чтобы усилить мои мучения, день выдался, несмотря на самый конец осени, чудесный, с ясным безоблачным небом и свежим, но не резким ветром. О Троя, Троя! — плакало мое сердце. Как ты прекрасна!

Солнце совершало свое ежедневное странствие по небу. Могу ли я навестить Приама и Гекубу, чтобы мысленно попрощаться с ними? Вряд ли. Это может возбудить подозрения. Все должно быть как обычно.

На город упали тени, окрашенные в пурпурно-синие цвета. День клонился к закату. Он прошел мирно, сообщений о новых набегах греков не поступило.

Мы с Парисом вместе поужинали, разговаривали очень мало. Я украдкой поглядывала на него, чтобы сохранить в памяти его облик. Когда он озадаченно перехватывал мой взгляд, я быстро отводила глаза в сторону.

Я дождалась, когда дыхание Париса стало ровным и глубоким, и медленно приподнялась, проверяя, не откроет ли он глаза. Парис крепко спал. Тогда я встала с постели. Я хотела поцеловать Париса, но побоялась разбудить. Ты уже попрощалась с ним, этого достаточно. Все, пора идти, строго приказала я себе.

Я надела шаровары, которые тайком взяла у Париса: они считались принадлежностью изнеженного Востока, и Парис носил их только в домашней обстановке. Неслыханное дело — спускаться по веревке в хитоне, поэтому я и запаслась шароварами: в них удобно захватывать веревку ногами.

Не в силах оглянуться, я тихо вышла из спальни.

В одной из кладовых, за большим чаном с зерном, я спрятала веревку и черный плащ. Они оказались на месте. Дворец я покинула не через главный вход, который охранялся, а через кухню.

С плащом и веревкой в руках, ступая как можно тише, я направилась к темневшей громаде храма Афины. Все жрецы и жрицы спали. Сразу за храмом находилась самая высокая точка Трои, откуда с большого бастиона открывался вид на северные окрестности города. Но я не собиралась спускаться тут: стражники на башне меня легко засекут. Если пройти чуть западнее, я стану для них невидимой.

Я припасла большой камень, который мог сыграть роль якоря. Обвязала его веревкой и перебросила через стену. Ни звука. Небо было абсолютно черным, луна покинула его на несколько ночей.

Я подергала веревку. Ее прочность не вызывала сомнений. Я стала плавно опускать ее. Далеко внизу послышался глухой стук. Очень далеко. Я сделала глубокий вдох и ухватилась покрепче за веревку. Она была шершавой, грубой, больно впилась в ладони. Но я не обращала на это внимания.

Я подтянулась, чтобы взобраться на высокий край стены. Какое счастье, что у Париса нашлись шаровары. Я начала осторожно спускаться. Жаль, что руки у меня слабоваты. Я боялась сорваться и упасть. Впрочем, какая разница? Я ведь решила умереть — раньше или позже это случится, не имеет значения.

Скользя по веревке, я то и дело ударялась о гладкие, твердые камни стены. Я ободралась и набила синяков. Удары следовали один за другим, они создавали шум. Оставалось надеяться, что его не услышат.

Темнота была полной. Увидеть, как я болтаюсь на веревке, никто не в состоянии. Я уже была на полпути к земле, даже могла разглядеть ее. Там рос кустарник. Хоть что-то смягчит мое падение, подумала я. Руки сильно болели, и я не была уверена, что еще смогу продержаться хоть минуту.

Вот и земля. Я упала. Упала на спину, миновав спасительный кустарник и ударившись спиной о камень. Острая боль пронзила все мое тело. На мгновение мне показалось, что я не могу шевелиться, но усилием воли я заставила себя встать. Ты внизу, ты должна идти, ты должна довести свой план до конца, подстегивала я себя.

Я осторожно наклонилась и ощупала ноги, чтобы удостовериться, что они меня слушаются. Они дрожали, но держали тело. Вперед, к Менелаю. К Менелаю. Пошатываясь, я заковыляла по небольшому склону вниз. Там, совсем близко, раскинулись шатры и палатки греков. Троя возвышалась высоко надо мной. Северная стена казалась сплошной бронзовой плитой, высокой и непроницаемой. Я одолела ее. Она осталась позади. Троя осталась позади. Впереди — шатры и палатки, в которых прячутся греки, маленькие, слабые.

Без мысли, без чувства я направлялась туда, куда так не хотела идти, не забывая приказывать ногам идти, — и шла.

— Стой, кто идет! — раздался резкий оклик: наверное, греческий часовой.

Я безучастно обернулась: сейчас я сдамся ему.

Меня больно схватили за руку. И пусть, какая разница. Мне все равно, что со мной сделают, как будут обращаться, даже если будут бить и пытать. Скоро всему наступит конец. Мне в лицо сунули факел, я зажмурилась и отвернулась.

— Боги всемогущие! — воскликнул человек.

Да, это я, Елена. Схватите меня, накажите, отведите к Менелаю. Мне захотелось, чтобы это произошло как можно скорее, чтобы действие пришло в движение и достигло финала.

— Елена! Что ты здесь делаешь? — Передо мной выросло изумленное лицо Антимаха.

Увидев его, я отпрянула назад.

— Хочешь предать нас? — крикнул он. — Торопишься к грекам?

Он впивался мне в руку все сильнее.

— Нет, неправда!

— Я же не слепой! Вон веревка. На тебе специальная одежда. — Он покосился на мои шаровары. — Ты готовилась к побегу. Ты бежала из города.

— Я хотела пожертвовать собой ради Трои, — подняла я голову. — Другого способа прекратить войну не существует. Если я вернусь, у греков не будет причины продолжать ее.

— Ты глупая девчонка! — крикнул он, и я испугалась, что он сломает мне руку. — Они здесь не из-за тебя!

— Даже если это так, то поводом-то стала я. Я хотела лишить их этого повода.

— Ты согласна вернуться к Менелаю, снова лечь в его постель?

— Нет. Я собиралась покончить с собой, прежде чем это произойдет.

— Кто знает о твоем плане? — недоверчиво спросил Антимах.