Маргарет Джордж - Елена Троянская
Я стала избегать его и проводила много времени за ткацким станком. Работа быстро двигалась, вытканное полотнище окружало меня, и, когда я двигала челнок по основе, казалось, я сама становлюсь персонажем собственной картины. С большой тщательностью я выткала голубой шерстью Еврот, который обрамлял мое творение, как некогда — мою жизнь. Снова перед глазами стояли, как живые, лебеди и тот огромный лебедь, с которым я повстречалась в незабываемый день, гуляя с Клитемнестрой.
Матушка. Я выткала абрис ее фигуры и тем ограничилась. Ее образ превратился в мерцающий призрак, который постепенно бледнел и таял, и виной тому я, мое бегство.
Гермиона. К ней я пока не приступала. Наверное, ее надо изобразить ребенком, в окружении черепах. Черепах, которых она предпочла мне.
Прочь подобные мысли! Это неправда. Я ведь не сказала ей, что уезжаю навсегда. Она полагала, что я вернусь.
Я не думала, что все так обернется. Я вообще тогда не думала. За меня думала Афродита. Она привела меня за Парисом на чужбину. А Парис теперь предается отчаянию, оплакивает свою долю и совсем забыл обо мне. Кроме него у меня никого нет, если не считать Геланора и Эвадну. Но они были и в Спарте.
Впрочем, у меня еще есть моя картина. Она растет, разговаривает со мной, утешает. Я погладила ткань и уткнулась лбом в алую шерсть.
Я стала избегать Париса. Или он стал избегать меня? Мы встречались в коридорах дворца, улыбались, сетовали, что так много дел — нужно идти то к оружейнику, то к кузнецу, то к Гекубе, — и расходились в разные стороны. Теперь я осознала всю мудрость обычая, который предписывал мужу и жене иметь раздельные спальни. Ночью мы не могли миновать друг друга и, как обессиленные бабочки, опускались на общее ложе. Засыпали спиной друг к другу, один лицом на запад, другой — на восток, и просыпались спиной друг к другу.
Наша жизнь стала похожа на мою прошлую жизнь с Менелаем: наружная вежливость, показная невозмутимость, холодная, нетронутая середина постели. И все же различие имелось. В Менелая я никогда не была влюблена, с самого начала не питала к нему страсти. Но Парис — другое дело. Я страдала от нашего охлаждения и все время винила себя, что стала причиной его тоски. Малейшее напоминание о Троиле, случайное и мимолетное, повергало Париса в отчаяние или злобу. А таких мелочей, которые в памяти Париса будили воспоминания о Троиле, были сотни. На одну чашу весов Парис поставил меня, на другую — Троила, и порой мне казалось, что Троил перевешивает и Парис променял бы меня на него. И мы с притворными улыбками встречались в коридорах и молча проходили мимо друг друга.
Не было среди троянцев человека, с которым я могла бы поделиться своим горем. Только у Геланора с Эвадной я находила понимание, они без слов читали, что происходит в моей душе. Они разделили со мной мое путешествие и жизнь на чужбине.
Эвадна жила со мной во дворце, а Геланору Приам выделил домик на полпути между Верхним городом и Нижним. Приаму нравилось, что он может в любой момент послать за Геланором. В последнее время мы с царем даже соперничали из-за внимания Геланора.
Однажды, когда Парис был особенно мрачен и холоден, мы с Эвадной направились к Геланору. Его домик изобиловал всевозможными предметами, которые радовали его глаз и будоражили фантазию: коробки с бабочками, камни и осколки камней, бронзовые наконечники копий, луки в различной стадии сборки, морские раковины, горшки с краской, лошадиные уздечки с металлическими мундштуками. Все они аккуратно лежали или стояли на полках, чтобы можно было сразу найти нужное, но меня не покидало ощущение, что это жилище — сбывшаяся мечта мальчишки. Мои братья тоже собирали всякую всячину и приносили ее домой, но матушка регулярно все выбрасывала, чтобы они не захламляли свои комнаты — это недостойно царских детей.
Геланор встретил нас, держа вытянутые руки прямо перед собой.
— Здравствуйте! — сказал он.
С его запястья капала кровь. Что здесь произошло?
— Позволь я помогу тебе! — Я бросилась к нему, чтобы обмыть и перевязать рану.
Он рассмеялся и отстранил меня.
— Ничего страшного! Сейчас пройдет. Я специально порезал себя.
Он помахал рукой в воздухе, чтобы кровь высохла.
— Ты лишился рассудка? — спросила Эвадна. — Только дурак станет кромсать себя.
— Да, дурак, который хочет выяснить: нельзя ли сделать шрам искусственным путем, чтобы добиться сходства с другим человеком, — ответил Геланор, снял с полки глиняный горшок и открыл крышку. — Сейчас проверим. Подайте мне серый горшок вон с того стола и еще маленькую баночку, которая стоит рядом.
Я подала ему то, что он просил, он поставил все перед собой. Обмакивая пальцы поочередно в каждый сосуд, он, морщась, втирал их содержимое в порезы на запястье.
— Удастся ли получить шрам нужной формы? Сейчас увидим, — приговаривал Геланор. — Вот здесь, — он указал на серый горшок, — глина с берегов Скамандра. Еще тут пепел от костра и земля с ячменного поля. Все эти вещества совершенно доступны, раздобыть их нетрудно.
— А что, если рана загноится? — воскликнула Эвадна. — Что, если рука отсохнет?
— Я еще не закончил. — Геланор взял кувшин с вином, стоявший у него за спиной, и медленно полил вином на рану, — Оно изолирует грязь и предотвратит нагноение.
Мы хотели разъяснений.
— Вы видите, как сильно я хочу защитить вас и всех жителей Трои. — Геланор насмешливо поднял бровь: я терпеть этого не могла. — Вы, наверное, слышали распространенную клятву: «Готов правую руку отдать». Именно это я и делаю!
Он поднял свою испачканную кровью и грязью руку.
— Я понимаю одно: ты лишился здравого смысла, — ответила я. — Я не понимаю, какое отношение твое членовредительство имеет ко мне или жителям Трои.
Он внезапно переменился в лице, как это обычно у него случалось.
— Ты действительно не понимаешь. Ну-ка, расскажи мне, что тебе известно о шрамах и об их значении?
Вопрос показался мне простым.
— Я знаю, что шрам сопровождает человека до конца жизни. Если, бегая, мы в детстве упали и расшибли коленку, то остаток жизни шрам будет напоминать нам о детских забавах. Воины гордятся своими шрамами как доказательством боевого опыта.
— Ага! Ты только что произнесла слово «доказательство». Мы рассматриваем шрам еще и как доказательство того, что человек является тем, за кого себя выдает. Рассказывают множество историй о людях, которые претендовали на наследство и доказали свою личность только с помощью шрама. Обычно в таких случаях человека узнает по шраму старая няня, или мать, или еще кто-то. Говорят, что Малого Аякса укусил за ногу волк. Добро пожаловать домой, Аякс! А что, если шрам попытаться подделать? Особенно необычный шрам? И тогда самозванец легко добьется доверия. Я не утверждаю, что такая подделка возможна, потому и ставлю опыт на себе. — Геланор помолчал, чтобы перевести дух. — В Трою проник шпион, причем проник на самый верх. Он подслушивает наши сокровенные разговоры. Он входит в наши дома, не вызывая подозрений. У меня есть предположение, кто это. Сейчас я проверяю свою догадку.
— Но кто же это?
— Вспомни о том, что никак не могло быть известно грекам и все же стало им известно. Вспомни, кто присутствовал при разговорах, когда обсуждали эти вопросы. Увидеть, куда тянется след, нетрудно, если открыть глаза. Этот человек очень молод, самоуверен и не особо старается заметать следы.
— Кто же это? Скажи!
— Не сейчас. Лучше, чтобы никто не знал о моих подозрениях, пока я не удостоверюсь. В конце концов, зачем напрасно порочить, может быть, невинного человека?
Мы с Эвадной простились с ним, покачивая головами. Я переживала за него: ведь он не хотел оставаться в Трое, а теперь оказался в ловушке. Возможно, досада и раздражение толкают его на столь странные поступки?
— Эвадна, — взмолилась я, — может, ты видишь, кто этот шпион?
— Нет, — покачала она головой. — Я пыталась, моя госпожа. Но я вижу только то, что дозволяют мне боги. Я не могу контролировать эту свою способность. А боги не открывают передо мной настоящее, только прошлое или будущее. Да и этого не делают в последнее время. Возможно, дар иссяк.
И мой собственный дар предвидения, точнее знания, похоже, тоже изменил мне. Он так сильно проявлялся в Спарте, сразу после возвращения от Эпидавра.
— Может, нам посоветоваться с нашей змейкой, которую ты с такой заботливостью привезла из Спарты? — предложила я: ведь она имела отношение к моему дару. — Давай навестим ее.
Мы могли идти смело, не опасаясь встретить Париса: он никогда не заходил в каморку, где мы поместили змею, хотя именно она соединила нас той странной и невероятной ночью, когда мы впервые встретились наедине… Нет, лучше не думать об этом!
— Приятная встреча, госпожа! — вывел меня из задумчивости голос Деифоба.
