Йоханнес Зиммель - Горькую чашу – до дна!
Это достижение мнемотехники объясняется двумя причинами. Во-первых, я – актер и привык легко запоминать тексты. Во-вторых, содержание письма касалось событий так называемой «хрустальной ночи» – первой объявленной и осуществленной государством широкомасштабной акции против евреев. Я никогда не забывал текст, который зимой 1945 года увидел в архивном отделе. Я видел его во сне. Я ловил себя на том, что проговаривал его вслух в барах и железнодорожных вагонах, ресторанах и кинозалах. Многие вокруг пугались.
И теперь я еще раз проговорю этот текст, который никогда не забуду, так же как никогда не забуду, что я пережил в ту ночь с 9 на 10 ноября 1938 года.
Содержание: Акция против евреев.
Поступившие на данный момент сообщения из полицейских участков позволяют составить на 11 ноября 1938 года следующую картину событий.
Во многих городах произошли грабежи еврейских лавок и магазинов. Дабы предотвратить дальнейшие грабежи, во всех случаях были приняты строгие меры. За участие в грабежах были арестованы 174 человека.
Размеры ущерба, нанесенного еврейским магазинам и квартирам, в данное время еще невозможно точно определить. Приведенные в сообщениях цифры: 815 разрушенных зданий, 29 подожженных или другим способом уничтоженных универмагов, 171 подожженный или разрушенный жилой дом – отражают, за исключением пожаров, лишь часть фактических разрушений. Из-за срочности составления сообщений поступившие донесения вынужденно ограничивались обтекаемыми формулировками типа «многие» или «большинство магазинов разрушены». По этой причине приведенные выше цифры должны быть увеличены многократно.
191 синагога подожжена, остальные 76 полностью уничтожены. 11 общинных домов, кладбищенских часовен и тому подобных зданий подожжены, и еще 3 полностью разрушены. Арестовано приблизительно 20 000 евреев, 7 арийцев и 3 иностранца. Последние были задержаны в интересах их собственной безопасности. Сообщается о 36 убитых и 36 тяжелораненых. Все убитые и раненые – евреи. Один еще не найден. Среди убитых евреев один, среди раненых – двое являются гражданами Польши.
ГЕЙДРИХ
Как видите, я еще помню текст этого донесения наизусть, профессор, даже его канцелярский стиль могу воспроизвести.
И даже его «шапку»: Начальник службы безопасности II В 4 – 5716/38, Берлин Ю-3 11, Принц-Альбрехтштрассе, 8, телефон А2 Флора 0040. Секретно.
7
– Профессор Хан поручил одному человеку доставить папу к швейцарской границе… абсолютно надежному человеку…
Ванда сидела на моей кровати. Я задернул тяжелые занавеси на окнах, но все равно снизу, с Парижской площади, продолжали доноситься до нас пение и выкрики проезжавших мимо оперативных групп.
– Через Франца папа передал, они не посмеют что-то со мной сделать, если я буду с тобой… в целях пропаганды… ты им слишком нужен…
– Это верно.
– Я должна попасть в Линдау. Там у нас есть друзья. Они переправят меня в Швейцарию.
– Тогда завтра утром я отвезу тебя в Линдау.
– Да, об этом просит тебя папа…
– Конечно, я поеду с тобой. Как-никак тут имеется еще и американский посол! Я объясню, что мы с тобой обручены!
– О Питер, Питер, я так боюсь…
– Тебе нечего бояться. Абсолютно нечего. Никто не посмеет тронуть тебя пальцем. Успокойся, Ванда, успокойся, прошу тебя! Сегодня ты заночуешь у меня, а завтра утром…
Телефон зазвонил. Ванда вскрикнула:
– Это они!
– Чушь.
Я поднял трубку.
– Мистер Джордан?
– Да.
– Минуточку.
И тут я услышал вкрадчивый, подобострастный голос:
– Говорит Хинце-Шён. Тысяча извинений за поздний звонок…
– Что случилось?
Ванда стояла рядом со мной. Ее била дрожь.
Я помотал головой и, прикрыв ладонью трубку, шепнул ей:
– Всего лишь со студии УФА.
Она без сил рухнула на кровать.
А робкий голос в трубке продолжал:
– Мне нужно с вами поговорить.
– Но сейчас уже около одиннадцати.
– Я знаю…
– Я собирался уже лечь спать.
– Мне очень жаль. Я бы не приехал, если бы это не было столь важно.
– Так вы приехали? Где же вы?
– В холле. Я… я… я… Ну и дела! – подумал я.
– Мне необходимо поговорить с вами! Всего десять минут! Речь идет о судьбе нашего фильма…
– Что с ним стряслось?
– Могут возникнуть трудности…
– Возникли трудности?
– Могут, сказал я, могут возникнуть. Всего десять минут, мистер Джордан, ну пожалуйста.
– Сейчас спущусь. Подождите меня в американском баре.
Я положил трубку.
– Это не имеет к тебе никакого отношения, – сказал я.
– Имеет! Имеет! Я это чувствую!
– Человека зовут Хинце-Шён, он литсотрудник на студии УФА. С моим фильмом, видимо, что-то не ладится. Я сейчас же вернусь.
– Никуда не ходи!
– Ванда, будь благоразумна. Не пускать же его сюда. Если я не спущусь к нему, это покажется подозрительным. Любимая моя, то, что происходит, ужасно, ты напугана… но возьми себя в руки, прояви выдержку – иначе мне не удастся доставить тебя в Линдау!
Это подействовало.
– Я уже успокоилась. Я совершенно спокойна. «…от Мааса до Мемеля, от Эча до Бельта…»
– Я люблю тебя, – прошептала Ванда. Я поцеловал ее и пошел к двери.
– Если телефон зазвонит, не отвечай. Если постучат… Она сдавленно вскрикнула, и ужас вновь вспыхнул в ее зеленых глазах.
– Нет, – решил я. – Уж лучше я запру тебя, а то ты еще струхнешь и со страху убежишь.
«…Германия, Германия превыше всего, превыше всего в мире!»
8
Американский бар был полон. Немцы и иностранцы, среди них несколько зарубежных корреспондентов, с которыми я был знаком, обсуждали события этой ночи. Перепуганный Хинце-Шён сидел за столиком в углу. За соседним столиком двое в костюмах из магазина готового платья пили коньяк. Они громко беседовали друг с другом и раскатисто хохотали. Хинце-Шён был бледен как мел. На столике перед ним стоял большой бокал.
Официант подошел к его столику одновременно со мной.
– Что угодно заказать, мистер Джордан?
– Вы что пьете? – спросил я тщедушного человечка.
– Виски. – Он покраснел, как будто я застал его за каким-то предосудительным занятием.
– Мне ничего спиртного. Принесите апельсиновый сок.
– Хорошо, мистер Джордан.
– А мне еще двойную порцию, – ввернул бледный Хинце-Шён. Левое веко у него подергивалось. Он теребил кончик воротничка.
Я положил ключ от моего номера на столик и пододвинул себе стул. Двое за соседним столиком захохотали. Они вообще не обращали на нас внимания.
– Ну, так что же стряслось? Фильм зарубили?
– Вероятно.
– Что значит «вероятно»?
В баре было очень шумно, нас никто не мог подслушать. Люди входили и выходили. Все были возбуждены. Американские журналисты сновали между своими столиками и телефонными будками. А с Парижской площади продолжали доноситься крики и вопли.
– Мистер Джордан, я ваш друг.
– Надеюсь.
– Я в самом деле ваш друг. И говорю сейчас с вами как друг, доверительно. И скажу больше, намного больше, чем положено…
Официант принес двойное виски и сок. Хинце-Шён торопливо выпил. Виски вытекло из угла рта. Он нагнулся ко мне через стол. Я почувствовал, как плохо пахнет у него изо рта.
– Она у вас в номере.
– Кто?
– Вы знаете кто.
– Понятия не имею.
Двое за соседним столиком заразительно засмеялись, один хлопнул другого по плечу, и они опять заказали коньяк.
– Нам нельзя терять время. Она прямо из Груневальда приехала к вам. Не спорьте, это бессмысленно. Кто-то увидел ее из окна отеля и позвонил.
– Куда?
– В гестапо. После этого они подняли меня с постели. – Он добавил обиженно: – Вечно заставляют меня улаживать такие дела. Знали бы вы, до чего это противно…
– Я даже не знаю, о чем вы говорите.
– Прекрасно знаете. Ванда Норден находится наверху, в вашем номере. Ее отец сбежал и сейчас направляется к границе. Физик из института… Кайзера Вильгельма! Имеющий звание ЕНО! Много лет работающий над секретным проектом государственной важности! Такого человека нельзя выпускать за границу!
– А может, он уже там.
– Значит, придется вернуться.
– Он же не сумасшедший!
– А я говорю – придется вернуться.
– Чего ради?
– Чтобы спасти жизнь своей дочери.
Я поднялся.
– Куда вы?
– Пойду позвоню моему послу.
– Погодите!
– Не задерживайте меня!
– Нет! Нет! – Он схватил меня за рукав и притянул к себе. – Сколько вам лет? Семнадцать! Вы ребенок и ничего не понимаете! Хотите позвонить своему послу? И что он сделает? Защитит вас, разумеется. Но ведь вам лично ничто и не угрожает! А возьмет ли американский посол под свою защиту дочку Нордена? Нет, дорогой друг, я действительно ваш друг, поэтому прошу мне поверить. – Он говорил быстро, захлебываясь словами и чуть не плача. – В бегах находится человек, обладающий секретами государственной важности. В любой стране мира его постарались бы остановить…
