Чабуа Амирэджиби - Гора Мборгали
– Со времен революции нас всегда называли зэками. "Работяги" должно что-то значить! - шепнул он мне.
– Да, действительно!.. - отозвался Святополк, не сводя глаз с прибывших.
– Ну что, будем говорить или как? Где ваши... как их... представители?
Наши посланцы в ожидании указаний обернулись на Святополка, - идти им или нет? Тот по-прежнему не сводил глаз с прибывших. Тогда один из посланцев вопросительно посмотрел на меня, я кивнул: "Ступай!"
Они пошли.
Начались переговоры. Слов почти не было слышно, и лагерники подошли поближе к ограждению. Святополк встал за спиной наших представителей. Чан Дзолин и я остановились на расстоянии слышимости.
Посланцы стали легко, без запинок, излагать требования - много раз говоренный, затверженный на память текст. Святополк поначалу прислушивался, потом вмешался. Начал он спокойно, но по мере того, как говорил, все больше распалялся и механически продвигался вперед. Едва он переступил за ворота, как солдаты схватили его. Ворота захлопнулись!
Толпа расшумелась. В ответ застучали пулеметы, мы бросились врассыпную - кто куда. Стреляли в воздух, никого не задело. Четко спланированная операция была проведена не менее четко. Что правда - правда.
Опамятовавшись, мы подали знак женщинам, и те устроили такой ор - как только небеса не рухнули. Мы требовали вернуть Святополка. Всколыхнулся Таймыр, началась паника среди населения. Двинулся к казармам караван детей и женщин с узлами...
Наша взяла. Двухчасовой мятеж сделал свое дело - Святополка отпустили! Мы почти до рассвета обсуждали события того дня. Святополк заверил нас, что противная сторона готова пойти на уступки, но будет торговаться из-за каждого пункта.
Утром по возвращении в барак я застал Чан Дзолина на ногах. Он вывел меня на пару слов. Я смертельно устал, но в том возрасте усталость мне была нипочем. Я мог не спать и двое суток за игрой в нарды, а уж полчасика ради того, чтобы послушать этого человека, я как-нибудь выдержал бы.
Мы вышли, стали прохаживаться. Наконец Чан Дзолин прервал молчание:
– Тюремный опыт у тебя большой. Задавался ли ты когда-нибудь вопросом, в каких случаях чекисты выпускают в ходе следствия задержанного политического преступника.
– Это азбучные истины.
– Я - гоминдановец, был близким другом Чан Кайши. В тридцать девятом нас пятеро попало в лапы к коммунистам. Пытали жестоко. Вмешался сам Мао Цзэдун. Один из членов нашей группы согласился сотрудничать с коммунистами, и нас выпустили. Он так и работал до конца на коммунистов. Перед смертью признался. Таких людей немало.
Чан Дзолин умолк.
Я спросил:
– Зачем ты затеял этот разговор?
– Скоро меня заберут отсюда. Два пункта ваших требований касаются непосредственно меня: я - и инвалид, и иностранец. Они удовлетворят оба эти требования. То, что я скажу тебе, должно для пользы дела остаться между нами. Сам не пойму, почему мне хочется, чтобы ты знал об этом: чекисты завербовали Святополка еще во время первого следствия. Потому и выпустили. Хотя, должен отметить, он стойкий борец, один из тех, кто умеет поставить на службу своему делу даже связь с органами. Обычно говорят, что в политике и борьбе все средства хороши. Я держался иного убеждения, может, потому и проиграл.
Чекисты на какое-то время потеряли Святополка из виду. Такое случается. Надо думать, они вышли на него в Караганде. Тот рыжий субъект из свиты генерала, что представился депутатом Верховного Совета... Может, он на самом деле депутат, не знаю. Но ты заметил, как Святополк смотрел на него? Буквально пожирал его глазами! Потом подошел поближе, чтобы быть на виду. Во время этих переговоров между ними установился молчаливый контакт... Святополк так и нарывался, чтоб его схватила охрана. Ты думаешь, его отпустили оттого, что наши вопли помогли? Они снюхались и отныне будут работать в сговоре, у них есть общая цель!.. Правда, доколе будет длиться это согласие, не скажу.
Около полудня меня разбудили гул тысячной толпы лагерников и слаженный стук. Я выскочил из барака. К воротам подошел рыжий знакомец Святополка. Он был без сопровождения. Узнав, из-за чего крик, он удалился.
Через пару часов ворота снова распахнулись, вошел лжедепутат и подозвал к себе заключенных. Первыми, естественно, ринулись наши послы.
Рыжий, выждав, пока люди приблизятся, объявил:
– Получен приказ из Центра. Он распространяется на все исправительно-трудовые лагеря системы ГУЛАГ. Бараки на ночь запираться не будут, решетки можно снять, номера спороть! Успокойтесь, со временем все ваши требования будут удовлетворены.
Его последние слова поглотил рев толпы.
Рыжий повернулся и ушел. Мне запомнилось, с какой радостью лагерники с треском срывали друг у друга номера с одежды. У нас был столяр, эстонец. Когда ему сорвали со спины номер, оттуда вдруг выпал стольник. Эстонец искренне удивился: "Откуда взялся?!"
Кто знает, чей бушлат ему достался, и какая судьба постигла того, кто вшил в бушлат заветный стольник. Может, родные и поныне ждут его дома... Бог весть!
Три пункта наших требований были выполнены. На второй день господин депутат объявил, что правительство согласно выполнить еще три пункта: свободу переписки - пиши и получай, сколько душе угодно; свободу выбора лагерники имеют право выбирать так называемый Совет актива; и, наконец, шестой пункт: восьмичасовой рабочий день. Из двенадцати пунктов выполнили шесть. Из оставшихся шести в последующие дни еще три: перевели в отдельный лагерь инвалидов и женщин с детьми. Через несколько месяцев их освободили. Перевели в отдельный лагерь и иностранцев. Мы с Чан Дзолином расставались со слезами на глазах. Оставались три пункта, они были выполнены впоследствии: ликвидировали ОСО; освободили большую часть заключенных Комиссия Верховного Совета СССР спустя несколько месяцев стала пересматривать дела, ездить по лагерям, допрашивать на местах. В лагерях осталась только часть заключенных, которым сократили срок, сведя его до минимума. Один-единственный пункт остался невыполненным: краткосрочников не убрали из наших лагерей. Их оставили там же, где они находились во время восстания, - должен же кто-то строить Норильск?! Что касается актива восстания, то нас, несколько тысяч заключенных, погрузили на баржу и отправили по Енисею на Колыму. Как оказалось, ОСО еще до подавления восстания заочно приговорило нас к заключению в политизоляторе. Поскольку тюрьмы были переполнены, привести приговор в исполнение удалось частично не оказалось в наличии нужного количества мест. Что касается меня, то ОСО расщедрилось на пять лет заключения в изоляторе. Не больше. Я не сидел получил восемь лет за попытку побега из бухты Ванина. Впрочем, об этом я уже говорил. Этой истории много лет, в моем рассказе возможны упущения, неточности. Не суть важно. События, о которых шла речь, так значительны, что они найдут своих летописцев. Я только замечу, что Святополк обрел свободу, а вместе с ней и пулю в висок - по возвращении на Украину он был убит своими же людьми... Не могу не сказать о Таратуте - крепко он мне запомнился... За пару месяцев до начала восстания я случайно услышал историю Таратуты. Он рассказал ее сам, когда заскакивал в хижину бригады Анчабадзе погреться. Таратута был пленным - за то и сидел. Но пленный пленному рознь... Вот его рассказ. В первый же день начала второй мировой войны Таратута, выбрав момент, перешел на сторону немцев. Некоторое время мыкался в лагере для пленных, а потом, как часто бывало в начале войны, хозяин-немец взял его к себе на хутор пасти коров. Прошло время. Когда фашисты ощутили нехватку живой силы, они стали брать в армию и пленных с хуторов. На Таратуту немцы крепко рассчитывали: дескать, по своей воле к нам перешел, значит, хорошо воевать будет; а он возьми и удери от немцев, улучил момент и сдался англичанам. Не понравилось у англичан, переметнулся к американцам. Его зачислили в часть. Завязались тяжелые бои. Таратута снова перешел к немцам, рассчитывая на то, что его поместят в лагерь вместе с американскими пленными, и он подкормится продуктами от Красного Креста, а там, глядишь, и война кончится. Не вышло. Немцы отправили Таратуту на Восточный фронт, на территорию Польши. Он перешел на сторону советских. Легенда у Таратуты была хорошая, ему поверили. Кончилась война. Через полгода за ним пришли чекисты - пятнадцать лет. Розыск о нем не вспомнил бы, но Таратута сам высунулся - позарился на медали. Свою историю он рассказывал с юмором, не лишенным бахвальства...
Когда началось восстание, норильские чекисты установили громкоговорители и стали уговаривать заключенных выйти из лагеря через проход в ограждении. Актив позволил покинуть лагерь краткосрочникам. Ушли человек тридцать, Таратута не входил в эту категорию заключенных. Актив во второй раз предложил покинуть лагерь тем из краткосрочников, кто еще не ушел. Желающих не оказалось. Тогда актив заключенных установил свой пост прохода. Они должны были задерживать перебежчиков, которые могли предать огласке планы восставших. В этом была необходимость.
