Стив Сем-Сандберг - Отдайте мне ваших детей!
Он беспомощно бросился вперед, прикрыв голову руками.
Через секунду, словно опомнившись, в Лицманштадте завыли сирены воздушной тревоги. От их безостановочного воя, внезапно заполнившего весь воздух, невозможно было спастись. Сирена пилой резала слух. Потом небо снова раскололось, и круто взмыли три самолета; на этот раз их полет сопровождал тяжелые, медлительные удары далеких зенитных батарей.
Адам лежал посреди улицы, там, где его повалило воздушной волной. Он еще никогда не видел немецкие самолеты так близко. Какая-то эйфория понесла тепло от солнечного сплетения к самым кончикам пальцев. Может быть, освободители уже совсем рядом, может, до них всего несколько километров.
Сирена затихла, словно звук каким-то образом свернулся, тут же закричали по-польски и по-немецки взволнованные голоса. Он вытянул шею и увидел, как двое солдат выбегают из углового дома метрах в двухстах от него. Буквально через несколько минут за ними приполз танк, который, видимо, таился во дворе Центральной тюрьмы. Танк какое-то время стоял, направив пушку прямо на Адама. Потом перед танком и позади него забегали фигуры солдат, и пушка медленно, с достоинством отвернулась.
Адам понял: солдаты заметили бы его, если бы не спешили и сами не были перепуганы. И если бы он не лег на землю. Едва они исчезли из виду, как он тут же поднялся и, пригнувшись, забежал в ближайший дом.
Он сам должен был сообразить, какому риску подвергается.
Тишина в гетто, безлюдные улицы, пустые дома — все это только видимость.
В каждом из пустых с виду зданий, мимо которых он проходил, мог залечь у окна немецкий солдат. Взять его, Адама, на прицел и вести ему вслед дулом винтовки.
Об этом нельзя забывать ни при каких обстоятельствах.
~~~
В последний раз он был в старом приюте на Окоповой, когда помогал Фельдману сносить в подвал уголь. Зеленый дом тогда уже перестал быть детским приютом и перешел под непонятно чье управление в качестве «дома отдыха» для dygnitarzy гетто. Если где-то в Марысине можно найти припрятанную еду, подумал Адам, так это там.
И все же Зеленый дом словно окружала невидимая стена или ограда.
Адам несколько раз прошел мимо. Ему не хватало духу войти.
Конечно, Лиду держали не здесь. Но было в воспоминании о ее голом, посиневшем от холода теле на пороге другого дома что-то, что изменило образ и Зеленого дома. А может, это было воспоминание о живших здесь детях. Он помнил, как они часто стояли неподвижно, просунув пальцы в ячейки проволоки, протянутой позади Большого поля. Бледные лица как тени. Хотя тогда это был еще мирный дом. Адам помнил далеко разносившиеся громкие детские крики и смех.
Наконец он набрался смелости и шагнул в дом.
Трупный запах чуть не сбил его с ног.
Он этого ожидал. В домах должны быть мертвецы.
Люди, которые слишком ослабели, чтобы добраться до сборных пунктов самостоятельно. Люди, которые в последний момент попытались спрятаться. Люди, у которых, как и у него, не было еды и воды, чтобы поддерживать жизнь. А может, немцы, обыскивая дом, прикончили на месте всех, кого нашли, позабыв вытащить тела. Сейчас, когда последние поезда ушли из гетто, убирать трупы не обязательно.
Если другие дома носили явные признаки торопливого отъезда, то в Зеленом доме царил какой-то варварский разгром. Столы в кухне перевернуты, остатки кухонной утвари — кастрюли, крышки, тарелки — вывалены из шкафов. В узком коридоре перед маленькой комнатой, как Фельдман называл комнату Розы, кто-то взломал пол, и посредине прохода зиял глубокий провал. От рояля и следов не осталось. Вероятно, его конфисковали, когда Бибов распорядился продать все музыкальные инструменты в гетто. Если только рояль не изрубили на дрова задолго до этого.
Но зловоние проникало даже сюда.
Адам оторвал полоску ткани от гардины, брошенной на перевернутый диван в дальнем углу комнаты, и закрыл ею нос и рот как маской.
Потом поднялся по лестнице.
На каждой ступеньке он замедлял шаг и прислушивался.
Последние обитатели Зеленого дома, должно быть, пользовались этой лестницей, чтобы справлять нужду: между маршами попадались засохшие человеческие экскременты вперемешку с лоскутьями ткани, вырванными из книг страницами и детскими тетрадками. А вот остатки ботинка, мужского ботинка, без носка и каблука.
На верхнем этаже у Адама не осталось сомнений насчет того, откуда исходит трупный запах.
Одной рукой прижимая к лицу импровизированную маску, другой опираясь на стену, он двинулся по коридору к кабинету заведующего и локтем надавил на дверь.
Вернер Замстаг лежал на спине на узком диванчике у письменного стола директора Рубина. Да, это был он. На нем была та же недавно сшитая, но теперь перепачканная черным полицейская форма, в которой он объявился у Фельдмана, чтобы заставить Адама отдать списки смутьянов и участников Сопротивления.
Его голова, наверное, лежала на подлокотнике, но после выстрела (или из-за выстрела) соскользнула и свесилась. То, что голова и плечи висели, а тело лежало вытянувшись на диване, придавало мертвецу странный вид. Левая сторона головы, где прошла пуля, почернела от запекшейся крови. Лицо распухло и было почти синим, язык вывалился изо рта, словно покойник корчил Адаму рожи.
Адам осторожно шагнул в комнату, и с раздувшегося смрадного тела тут же поднялись рои мух. Он увидел, как насекомые копошатся в открытой коричневой ране на голове и возле горла. Взгляд Адама упал на пистолет, который Замстаг все еще сжимал в правой руке.
Где Замстаг его взял?
Вряд ли он обрел такое могущество, что мог разгуливать по гетто с оружием в руках, как заправский немец.
Кто-то должен был добыть для него пистолет — или использовать этот пистолет против него.
Адам стоял возле трупа. Из-за положения тела кровь из раны на голове текла по плечам и рукам вниз, затекала под рукав мундира, чтобы потом раздвоенным ручейком стечь по запястью, тяжело, основательно лежащему на полу. Сжимавшие рукоятку пистолета пальцы были в корке густой запекшейся крови. Адам сорвал тряпку с лица, обмотал ею, как перчаткой, руку и попытался один за другим разогнуть пальцы трупа, чтобы вынуть пистолет.
Через труп как будто прошел вздох, словно мертвец противился насилию. Но вскоре Адаму удалось разогнуть все пальцы и высвободить окровавленный пистолет.
Он бережно завернул оружие в тряпку и унес с собой вниз на кухню, где расставил стулья. Так ему хотя бы стало на чем сидеть.
Адам сходил к колодцу за водой, оторвал еще лоскут гардины и этой тряпкой отчистил ствол и рукоятку. Судя по виду, пистолет оказался обычным парабеллумом вроде тех, что были у немецких офицеров. Об этом оружии Адам Жепин знал только, как оно выглядит и как ведут себя люди, которые его носят.
В магазине не осталось ни одного патрона.
Наверное, пуля, убившая Замстага, была последней.
Значит, в качестве оружия пистолет бесполезен, пока Адам не найдет пару магазинов, спрятанных где-нибудь в кабинете Рубина.
Он посидел, взвешивая пистолет на руке, попробовал представить себе, сколько мог бы получить за него, если бы ему удалось продать его на Пепжовой, — наверняка не одну тысячу марок, если бы кто-нибудь сейчас осмелился купить пистолет для себя или на перепродажу. Узнай гестаповцы, что на черном рынке появилось оружие, — гетто точно сровняли бы с землей.
Но получил ли Замстаг оружие, купил его или украл — не имело никакого значения. Важно было то, что оно теперь перешло в его, Адама, владение.
Вернера Замстага он тоже получил в свое владение.
Адам разом понял две вещи.
Если оставить труп здесь, то есть шанс, что его, Адама, не найдут. Собаки, оказавшись в доме, немедленно учуют мертвое тело. А немцы озаботятся тем, чтобы вытащить труп и закопать или сжечь его. Есть надежда, что после этого они потеряют интерес к Зеленому дому.
Сидя на кухне бывшего приюта, в быстро бледнеющем свете, падавшем из окон, Адам решил перебраться к Замстагу, встретившему здесь свой конец. Пусть Замстаг и дальше лежит в директорском кабинете Зеленого дома. Сам он может пожить в подвале.
~~~
Они пришли всего через несколько дней после того, как Адам обосновался в Зеленом доме. С собаками, как он и опасался. Его поразило только, как рано они пришли — он еще не успел проснуться, а просыпался он всегда задолго до рассвета. Он услышал скрежет и шарканье сапог по доскам пола наверху. Голоса, зовущие кого-то. Тяжелые шлепки, как будто бы что-то волокут и переворачивают. Кто-то ругается себе под нос по-немецки.
Он умолял Лиду не поднимать шума.
Уже входя в Зеленый дом, Адам понял: Лида не потерпит его. А найденное здесь тело Замстага только ухудшило дело.
