Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел
— Юджин, — сказала она немного погодя, — сколько вам лет?
Его взгляд помутнел вместе с пульсом. Через секунду он ответил с невероятным трудом:
— Мне… шестнадцать.
— Совсем ребенок! — воскликнула она. — Я думала, вы старше.
— Я старше своих лет, — пробормотал он. — А сколько вам?
— Мне двадцать один год, — сказала она. — Как жаль, правда?
— Разница небольшая, — сказал он. — По-моему, это совсем неважно.
— Ах, милый! — сказала она. — Нет, это важно. Очень важно.
И он понял, что это важно — насколько важно, он не знал. Но сейчас была его минута. Он не боялся боли, он не боялся потери. Его не заботили земные нужды. И он посмел сказать вслух о том странном и чудесном, что так темно расцветало в нем.
— Лора, — сказал он, слушая, как его тихий голос разносится по лунной долине, — давайте всегда любить друг друга так, как теперь. Давайте никогда не вступать в брак. Я хочу, чтобы вы ждали меня и любили меня вечно. Я буду ездить по всему свету. Я буду уезжать на долгие годы; я стану знаменитым, но я всегда буду возвращаться к вам. Вы будете жить в доме высоко в горах и будете ждать меня и хранить себя для меня. Хорошо? — спросил он, требуя всю ее жизнь так же спокойно, как если бы речь шла об одном часе ее времени.
— Хорошо, милый, — сказала Лора в свете луны. — Я буду ждать вас вечно.
Она была замурована в его плоти. Она билась в его пульсе. Она была вином в его крови, музыкой в его сердце.
— Он не думает ни о тебе, ни о ком другом, — ворчал Хью Бартон. Он заехал, допоздна засидевшись у себя в конторе, чтобы проводить Хелен домой. — Если он будет и дальше вести себя так, мы поселимся отдельно. Я не намерен допускать, чтобы из-за него ты совсем извелась.
— Забудь об этом, — сказала Хелен. — Он же совсем старик.
Они вышли на веранду.
— Приходи к нам завтра, голубчик, — сказала она Юджину. — Я тебя как следует накормлю. Вы тоже приходите, Лора. У нас ведь не всегда так, как сегодня. — Она засмеялась, поглаживая девушку большой ладонью.
Они укатили вниз по улице.
— Какая милая женщина ваша сестра, — сказала Лора Джеймс. — Вы, наверное, просто обожаете ее?
Юджин ответил не сразу.
— Да, — сказал он.
— А она вас. Это сразу видно, — сказала Лора.
В темноте он схватился за горло.
— Да, — сказал он.
Луна неслышно путешествовала по небу. Элиза снова вышла из дома — робко, неуверенно.
— Кто тут? Кто тут? — говорила она во тьму. — Где Джин? Ох, я не знала… Ты здесь, сын?
Она очень хорошо это знала.
— Да, — сказал он.
— Почему вы не присядете, миссис Гант? — спросила Лора. — Не понимаю, как вы выдерживаете духоту кухни весь день напролет. Вы же, наверное, совсем измучены.
— Вот что я вам скажу! — сказала Элиза, подслеповато щурясь на небо. — Хорошая ночь, верно? Как говорится, ночь для влюбленных. — Она неуверенно засмеялась, потом секунду постояла в задумчивости. — Сын, — сказала она обеспокоенно, — почему ты не ложишься спать? Тебе вредно засиживаться так поздно.
— Да и мне пора, — сказала Лора Джеймс, привстав.
— Да, детка, — сказала Элиза. — Сон сохраняет красоту. Есть такое присловье: «Рано ложись и рано вставай…»
— Ну, так пошли! Пошли все спать! — нетерпеливо и зло сказал Юджин.
Неужели она обязательно должна ложиться последней?
— Да что ты! — сказала Элиза. — Я не могу. Мне еще надо все перегладить.
Лора рядом с ним незаметно пожала ему руку и встала. С горечью он наблюдал за своей утратой.
— Спокойной ночи, все. Спокойной ночи, миссис Гант.
— Спокойной ночи, детка.
Когда она ушла, Элиза с усталым вздохом села рядом с ним.
— Вот что я тебе скажу, — сказала она. — До чего же приятно! Хотела бы я, как некоторые, иметь побольше времени, чтобы прохлаждаться на воздухе.
Он знал, что в темноте ее сморщенные губы пытаются улыбнуться.
— Хм! — сказала она и накрыла его руку шершавой ладонью. — Мой маленький обзавелся девушкой?
— Ну и что? Пусть даже так! — сказал он сердито. — Разве я не имею на это права, как все другие?
— Пф! — сказала Элиза. — Тебе рано еще думать о них. На твоем месте я бы не стала обращать на них внимания. У большинства из них в голове только вечеринки да развлечения. Я не хочу, чтобы мой сын тратил на них время.
Он чувствовал напряжение, крывшееся под ее неловкими шутками. Он бился в хаосе смятенной ярости, цепляясь за молчание. Наконец он все-таки заговорил тихим голосом, в котором пряталось все его бешенство:
— Нам нужно что-то, мама. Нам нужно что-то, понимаешь? Нельзя всегда в одиночестве… в одиночестве.
Было темно. Никто не мог увидеть. Он позволил вратам распахнуться. Он плакал.
— Я знаю! — поспешно согласилась Элиза. — Я же не говорю…
— Боже мой, боже мой, куда мы идем? Что все это значит? Он умирает — неужели ты не видишь? Разве ты не знаешь? Погляди на его жизнь. Погляди на свою. Ни света, ни любви, ни утешения — ничего. — Его голос поднялся до крика: он бил по ребрам, как по барабану. — Мама, мама, ради бога, что это? Чего ты хочешь? Неужели ты собираешься задавить и задушить нас всех? Неужели тебе мало того, что у тебя уже есть? Тебе нужны еще веревки? Тебе нужны еще бутылки? Черт побери, я пойду их собирать, только скажи. — Он почти визжал. — Только объясни, чего ты хочешь? Неужели тебе мало того, что у тебя уже есть? Ты хочешь весь город? Чего ты хочешь?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сердито сказала Элиза. — Если бы я не старалась приобретать недвижимость, у всех у вас не было бы своей крыши над головой, потому что ваш папенька все растранжирил бы, можешь мне поверить!
— Своей крыши! — крикнул он с безумным смехом. — Господи, да у нас даже своей постели нет. У нас нет собственной комнаты. У нас даже нет собственного одеяла — в любую минуту его могут забрать у нас, чтобы согреть эту шайку, которая качается тут на веранде и ворчит.
— Ну, можешь фыркать на постояльцев сколько хочешь… — строго начала Элиза.
— Нет, — сказал он. — Не могу. У меня не хватит силы, чтобы фыркать на них так, как я хотел бы.
Элиза заплакала.
— Я делала все, что могла! — сказала она. — Если бы я могла, у вас был бы дом. После смерти Гровера я готова была мириться с чем угодно, но он не давал мне ни минуты покоя. Никто не знает, что я вынесла. Никто не знает, детка. Никто не знает.
В лунном свете он видел ее лицо, искаженное безобразной гримасой горя. То, что она сказала, было искренним и честным. Он это знал. И был глубоко тронут.
— Ничего, мама, — сказал он с трудом. — Забудь об этом! Я знаю.
Она схватила его руку почти с благодарностью и положила белое лицо, все еще искаженное горем, на его плечо. Это было движение ребенка — движение, просившее любви, жалости, нежности. Оно с кровью вырывало в нем гигантские корни.
— Не надо! — сказал он. — Не надо, мама! Пожалуйста!
— Никто не знает, — сказала Элиза. — Никто не знает. Мне тоже кто-нибудь нужен. Я прожила тяжелую жизнь, сын, полную горя и тревоги. — Медленно, снова как ребенок, она вытерла мокрые подслеповатые глаза тыльной стороной руки.
«А! — думал он, и его сердце сжималось от дикой боли и сожалений. — Когда-нибудь она умрет, а я всегда буду помнить это. Всегда это. Это».
Они помолчали. Он крепко сжал ее загрубелые пальцы и поцеловал ее.
— Ну, — начала Элиза, полная бодрого пророческого духа. — Вот что я тебе скажу: я не собираюсь до конца жизни работать как каторжная на постояльцев. Пусть они на это не рассчитывают. Я тоже поживу без хлопот и забот, не хуже любого из них. — Она хитро подмигнула ему. — Когда ты приедешь домой в следующий раз, я, может быть, буду жить в большом доме в Доук-парке. Я приобрела там участок — самый лучший по местоположению и открывающемуся виду — куда лучше, чем у У. Дж. Брайана. Я на днях сторговала его у самого доктора Доука. Послушай! Что ты на это скажешь? — Она засмеялась. — Он сказал: «Миссис Гант, когда речь идет о вас, я не могу полагаться на агентов. Если я не хочу прогадать на этой сделке, мне надо глядеть в оба. Вы самый ловкий делец в городе!» Пф, доктор! — сказала я (я и виду не показала, что поверила ему хоть чуть-чуть), — я ведь только хочу получать законный доход с затраченного капитала. Я верю в то, что каждый должен получать прибыль и не мешать другим делать то же. Пусть дела идут без остановки! — сказала я и засмеялась. «Да что вы, миссис Гант», — сказал он… — И она пустилась в длительное исчерпывающее описание всех мельчайших подробностей своих переговоров с достойнейшим Королем Хинина, не забывая сопутствующие явления природы, а также птиц, пчел, цветы, солнце, облака, собак, коров и людей. Она была довольна. Она была счастлива.
Затем, после внезапной задумчивой паузы, она сказала:
— Возможно, я так и сделаю. Мне нужен дом, куда мои дети могли бы приезжать ко мне и привозить своих друзей.
