Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
— Здесь? — Ланарк был ошеломлен.
— То есть не в больнице. Ну ладно, пора дать вам заслуженный отдых.
Он вышел, задернув дверной проем красной занавеской.
Рима пробормотала:
— Ложись позади меня.
Ланарк повиновался, и она жадно прижала свои заледеневшие ступни к его голеням. Ее спина, однако, была привычной и уютной. Вскоре оба пригрелись и заснули.
Ланарк пробудился среди шепотов и шорохов. По темным сводам, колоннам, полу и собравшейся толпе зигзагами пробегали цепочки ярких огоньков. Их отбрасывал серебристый многогранник, вращавшийся рядом с желтым фонарем. Постоянный источник света имелся теперь только над ступенями у входа. Последние были шириной в стену. Молодые люди в комбинезонах устанавливали на них какие-то электрические аппараты, временами издававшие мощные хриплые вздохи. На нижних ступенях примостились три человека постарше, с музыкальными инструментами, присоединенными к оборудованию при помощи проводов; четвертый сидел за ударной установкой с надписью на басовой бочке: «ЛОПУХИ КАЗАНОВЫ БРАУНА». Ланарк обнаружил, что сделался частью публики: весь пол был устлан матрасами, на которых сидел на корточках, плечом к плечу, народ. По соседству хрупкая девушка в серебристом сари склонялась на плечо волосатому мужчине с голой грудью, наряженному в овчинную жилетку. Прямо перед ним девица в клетчатых шотландских штанах в обтяжку и алой короткой курточке, униформе горского полка, шептала что-то на ухо мужчине с косами и головной повязкой, одетому в оленью кожу с бахромой — как индейская скво. Здесь собрались, казалось, представители всех веков и народов, в одеждах из шелка, холста, меха, перьев, шерсти, газа, нейлона и кожи. Их волосы были завиты мелкими кудряшками, как у африканцев, стрижены ежиком, как у римлян, подобраны в высокую прическу на манер мадам Помпадур, прилизаны, как у сфинкса, или волнами спускались на плечи, как в старинном парике. Они носили всевозможные украшения и щеголяли — кто больше, кто меньше — голым телом. Ланарк уныло обозрел собственное одеяние. Он уже выспался, однако Рима не размыкала век, и потому он решил не двигаться. Другие пары вытягивались на матрасах в полный рост, кое-кто даже предавался ласкам под прикрытием спальных мешков.
Раздались аплодисменты, и на ступенях появился угрюмый человечек с большими усами.
— Рад вернуться обратно, ребята, в легендарный Унтанк, где пережил так много легендарных приключений. Начнем с новой вещи: в Трое и Трапезунде она довела публику до поросячьего визга, в Атлантиде же провалилась, как индюшкина тушка. Посмотрим, что случится здесь. «Семьянин».
Откинув голову назад, он заорал:
«Пирог испекла мне — я зуб обломил!»
Инструменты и аппаратура издали такое громкое «БУ-УМ», что на секунду у Ланарка заложило уши и спутались мысли.
«Постель постелила — как труп, в ней застыл!»
(БУ-УМ)
«Воротник постирала — он мне горло сдавил!»
(БУ-УМ)
«По хозяйству хлопочет, планы строит, блин,
Но поверь мне, малышка, — я не семьянин,
не семьянин,
не семьянин».
(БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ БУУМ)
Рима приподнялась и зажала себе уши; по щекам ее покатились слезы. Она что-то говорила, но расслышать слова было невозможно. Ланарк заметил Ритчи-Смоллета, который, стоя в дверном проеме позади певца, яростно делал какие-то знаки. Ланарк поставил Риму на ноги, и они, спотыкаясь, стали пробираться через толпу. Певец вопил:
«Моет стекла до блеска — в глазах меркнет свет!»
(БУ-УМ)
«Натирает паркет: раз шагнешь — и привет!»
(БУ-УМ)
«Наклеит обои — места в комнате нет!»
(БУ-УМ)
Когда они проходили мимо певца, Рима так угрожающе замахнулась на ряд динамиков, что кто-то удержал ее за руку. Ланарк отвел его ладонь, и на пути к двери состоялся неловкий обмен ударами. Ритчи-Смоллет разнял дерущихся. Его голос прорывался сквозь «бумканье» как отдаленный шепот: «…полностью моя вина… беременная женщина… недоразумение…»
За дверями, в более спокойной обстановке, ждал с халатом и шлепанцами Джек. Безостановочно бормоча: «Ублюдки!» — Рима оделась.
— Понимаете, они не любят свободное пространство, а шум его наполняет, — объяснял Ритчи-Смоллет, ведя их через неф. — Вина полностью на мне. Я выходил: беседовал с человеком, который думает, что поскольку я исполнил обряд бракосочетания, то в моей власти сохранить его семью. Странная логика, что и говорить. Я его даже в лицо не помню. Не ожидал, что вы будете спать так долго, — сказал бы, проспали целую вечность, если бы у нас были часы. Схватки уже начались?
— Нет, — ответила Рима.
— Хорошо. Пока там тряска, вы можете отдохнуть и поесть в трифории. Я поместил бы вас туда сразу, но только боялся, что у вас не хватит сил одолеть подъем.
Священник открыл маленькую дверцу, и Рима с Ланарком увидели винтовую лестницу шириной не больше двух футов, помещавшуюся в толще стены. Ланарк сказал:
— Простите, но не могли бы мы получить приличную комнату в приличном доме?
— Комнату сейчас днем с огнем не сыскать. Приют в доме Божьем — самое лучшее, что я могу предложить.
— Когда я был здесь в прошлый раз, полгорода пустовало.
— А, это было до начала новой строительной программы. Может, вам предложит свободную комнату кто-нибудь из комитета. Так или иначе, вы можете подождать их в трифории — туда мы принесли вашу одежду.
Нырнув в дверь, Ритчи-Смоллет стал карабкаться по лестнице. За ним последовала Рима, потом Ланарк. Одолевать крутой подъем было трудно. Сделав несколько кругов, они через еще одну дверь вышли на внутренний подоконник большого окна. Рима хватала ртом воздух и цеплялась за перила. Далеко внизу полз по плитам мостовой человек, похожий на жука; ритмичное эхо «Семьянина» также не добавляло уверенности.
Ритчи-Смоллет пояснил:
— Это Полифем, он идет в дом капитула. Ну, скажу я вам, эти «Лопухи» совсем распоясались.
Несколько ступенек вывели их на дорожку между рядами органных труб, а еще две-три — в конец верхнего этажа, очень длинного и низкого. Наклонный потолок поднимался от пола к стене; арки в ней смотрели в неф. Следуя в другой конец, Ланарк увидел слева перегородки, которые делили галерею на скудно обставленные комнатушки. В одной сидел человек в грязном пальто и чинил поношенный ботинок. В другой лежала изможденная женщина и прикладывалась к фляжке.
— Пришли, — сказал Ритчи-Смоллет, свернул в одну из комнат и присел на корточки на ковре.
Довольно уютный вид комнаты портил только запах дезинфицирующего средства. Освещала ее лампа с розовым абажуром над низкой кроватью, которая занимала треть помещения. Сидеть можно было на стульях или подушках, имелись низенький столик, комод и крохотная раковина. Потолок между балками был оклеен обоями в незабудках; на одной из двух стенок висела на крюке вешалка с одеждой Ланарка, вычищенной и выглаженной.
— В тесноте, да не в обиде, — сказал Ритчи-Смоллет, — Потолок на голове, но зато никто нас не потревожит. Предлагаю, чтобы Рима легла в постель (там есть бутылочка с горячей водой), а вы одевайтесь. Потом Джек принесет нам еду, к вашей супруге придет компаньонка, а мы двое отправимся на собрание в доме капитула. К этому времени туда уже прибудет провост.
Ланарк сел на стул, уперев локти о колени и спрятав подбородок в ладонях.
— Вы меня переставляете, как пешку, а я не знаю зачем.
— Да, это непросто. В состоянии хронологической путаницы организовать что-либо — почти неразрешимая задача. Как секретарь я могу устроить собрание лишь одним способом: держать участников здесь, пока не прибудут остальные. Но Гау явился, и бедняга Скаугал, и миссис Штцнгрм, и вездесущий Полифем. А также, слава богу, председатель, Сладден.
Ланарк бросил взгляд на Риму. Ее вид его обрадовал. Она лежала, улыбаясь, на подушках; одна ладонь покоилась на полной груди. На нее снизошло спокойствие, ямочки в углах рта были глубокими, как никогда. Она проговорила ласково:
— Все в порядке, Ланарк. Не тревожься.
Он вздохнул и начал одеваться.
Явился Джек с полным подносом, и Ритчи-Смоллет, не умолкая, разлил по чашкам кофе и раздал тарелки.
— Одни консервы, конечно, но в своем роде неплохие. Кроме того, не нужно готовить, а это удобно, так как кухня крохотная — места нет. Поразительно, сколько было протестов, когда мы устраивали это маленькое убежище, — организация кабинета искусств в часовне Пресвятой Девы и то прошла спокойнее. Ведь эти галереи пустовали с тех самых пор, когда тут прогуливались монахи, перебирая четки. Того ли желал основатель собора? Вы помните, конечно, стихотворение:
