Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

Не теряя ни минуты, Вугар помчался к стоянке такси.

* * *

Когда он подъехал к дому Гюнашли, оркестр уже играл траурный марш. Люди, теснившиеся в маленьком дворике, медленно двигались по направлению к улице.

Преодолевая встречный людской поток, Вугар пробирался вперед. В середине двора он столкнулся с Зия Лалаевым, который, расталкивая толпу, освобождал дорогу для тех, кто понесет гроб.

- Куда прешься? Ослеп, что ли? Не видишь, люди на улицу выходят.

Но Вугар, не обращая внимания на его вопли, продолжал свой путь. Зия, надувшись как индюк, грудью пошел на него.

- Эй, кому я говорю! У тебя что, уши ватой заткнуты?

- Уйди с дороги! - спокойно произнес Вугар.

- Нельзя! - упорствовал Зия. - Говорю, нельзя! Вообще, кто тебя звал сюда? С каким лицом явился?!

- Не твоя забота!

- Нет, вы посмотрите на этого наглеца! - громко, чтобы слышало как можно больше людей, вопил Зия. - Мало ему несчастий, которые он обрушил на этот дом, еще не стыдится переступать его порог! Вот какие они бесстыжие, бессовестные эти сироты!

Вугар закусил губу. Нет, такого оскорбления снести нельзя. Хватит! Больше никогда не смирится он перед подобными мерзавцами. Вугар уже готов был схватить Зия за глотку, но какое-то внутреннее чувство остановило его. Опустив руки, он огляделся. На них смотрели люди. Нет, нельзя поднимать скандал во время траурной церемонии, когда провожают в последний путь дорогого ему человека! Сделав над собой усилие и стараясь успокоиться, Вугар отошел в сторону. Однако гнев его не остыл. Когда Зия снова проходил мимо него к дому, Вугар крепко стиснул его руку:

- Стой!

- Убирайся! - Зия пытался выдернуть руку.

- Не ори! Стой спокойно. Я хочу тебе кое-что сказать.

- Не желаю я тебя слушать!

Вугар до боли сжал ему локоть.

- Кого ругал? Кто бессовестный?

Если бы не стыд перед людьми, Зия бы закричал. Но высокомерие взяло верх, и он заносчиво ответил:

- Ты! Ты бессовестный, бесстыжий человек! Ты нарушил наше спокойствие, внес разлад в наши семьи, сделал нас врагами друг другу. Ты породил ненависть жены к мужу, родственника к родственнику. Тебя выгоняют, плюют в лицо, а тебе хоть бы что!

- Замолчи! - Вугар стиснул зубы, весь дрожа от ярости. - Мерзавец, тебе человека оклеветать что стакан воды выпить! Если бы не горе в этом доме, не знаю, что бы я с тобой сделал!

* * *

Гроб несли Сохраб и его ближайшие друзья. Вугар присоединился к ним на улице. Гюнашли шел сгорбившись, еле передвигая ноги. Но не только тяжесть гроба согнула его. Он не поднимал опущенной на грудь головы, ни на что и ни на кого не глядел.

Вугар долго шагал рядом и наконец осторожно дотронулся до руки Сохраба:

- Позвольте сменить вас, профессор.

Гюнашли чуть повернул голову, быстро взглянул на Вугара.

Где-то в глубине его погасших глаз вспыхнула робкая искорка радости. Он чуть заметным кивком приветствовал своего юного друга.

Вугар снова тронул его руку:

- Вы устали, профессор, передохните, дорога длинная.

Гюнашли отрицательно покачал головой и указал на Гамзаева, который шел с другой стороны:

- Иди, помоги Муршуду Балаевичу...

У Гамзаева было перекошенное лицо, видимо, мучила боль в желудке, разыгравшаяся от тяжести, и он с благодарностью принял предложение Вугара.

А Вугар ощутив гроб на своем плече, вдруг почувствовал успокоение. Это был покой, рожденный уважением к памяти Султана-оглы. То, что он успел проводить в последний путь человека, сделавшего для него так много добра, было для него хоть малым утешением.

Гроб несли на руках до самой окраины города и лишь там поставили в кузов машины, устланный коврами. Кумачовые полотнища с черной каймой свисали с бортов грузовика. Те из провожающих, кто собирался ехать на кладбище, разместились по машинам и специальным автобусам, двигавшимся вслед за похоронной процессией. Вугар сел рядом с Гюнашли возле покойного.

Несмотря на то что погода, с утра ясная, после полудня стала портиться, а ближе к вечеру поднялся сильный ветер, люди не расходились. Сгущались на небе черные тучи, грозившие дождем, словно осенний день торопился завершить свой недолгий жизненный путь.

Траурный митинг открыл Гамзаев. От имени семьи и друзей он пожелал Султану-оглы мирного сна и сказал, что светлая память о нем будет вечно жить в сердцах всех, кто знал и любил его.

И вот наступили последние, самые тяжелые мгновенья. Гроб накрыли крышкой, раздался стук. Забивали гвозди.

Страшный стук. Каждый гвоздь вбивают прямо в твое сердце. Ужас утраты, еще не до конца осознанный, вдруг открывается во всей своей беспощадности. Неужели ты больше не увидишь того, кто в течение долгих лет согревал тебя своей любовью, заботой и лаской? Никогда. Это так жестоко, что кажется, мир вокруг тебя перестает существовать и превращается в ничто.

Сохраб Гюнашли стоял в изголовье могилы, рядом с Муршудом Гамзаевым, и во время его речи то и дело утирал слезы. Услышав стук, он не выдержал и, всхлипнув, отвернулся. Как опускали гроб в могилу, он не видел. Лишь когда надо было кинуть первую горсть земли, он выпрямился, не нагибаясь, взял в руку землю с холмика, что вырос с края могилы, и со слезами бросил ее на гроб. Раздался глухой тяжелый звук.

Вдруг взгляд его задержался на Бадирбейли, который уперев в бока руки и надменно выкатив грудь, стоял напротив. В его прищуренном взгляде и на губах играла откровенная насмешка.

"А ведь он радуется моему горю, - с горечью подумал Гюнашли. - Как мерзок может быть человек!" Тяжелые удары земли о крышку гроба рвали на части его сердце, но он держался прямо и гордо. Сунув платок в карман, он подозвал к себе Вугара и сказал:

- Брось и ты горсть земли. Покойный очень любил тебя...

Вугар набрал две горсти земли и медленно высыпал их на могилу. Гюнашли благодарно обнял его за плечи и повел прочь от толпы. Вот так же, когда-то давным-давно, оплакивая сына, на куски изрубленного врагами, гордо выпрямившись и положив руку на плечо маленького Сохраба, шел Султан-оглы... "Пусть видят! Пусть!.." - мысленно твердил Гюнашли.

- Подними голову, иди прямо, - негромко сказал он Вугару. - На нас смотрят. Некоторые радуются нашему горю...

Вугар не стал ни о чем спрашивать, он был счастлив, что идет рядом с человеком, которого любил как родного отца, и, подняв голову, зашагал прямо.

Они брели в глубоком молчании. Вдруг Гюнашли замедлил и без того неспешные шаги и сказал сдавленным, еле слышным голосом:

- Я только позавчера узнал о твоем возвращении. Муршуд Балаевич мне все рассказал... Спасибо тебе...

Вугар с удивлением взглянул в лицо профессора: неужели даже в минуту такого душевного потрясения он способен думать о делах?

- Я так искал вас после приезда, профессор!

- Занят был очень... - Гюнашли, вздохнув, взглянул через плечо на могилу.

Люди потихоньку расходились, могильщики оглаживали лопатами свежий холмик. У Сохраба задрожали губы, глаза налились слезами, спазм перехватил горло. Он несколько раз кашлянул и, запинаясь, продолжал:

- Еще несколько дней меня не будет в институте. Ты пока держи связь с Муршудом Балаевичем, он человек порядочный и благожелательный. Ни времени на тебя не пожалеет, ни в обиду не даст...

Глава тринадцатая

Едва все уселись по машинам, прояснились лица, повеселели взгляды. Каждодневные заботы, неотложные завтрашние дела уже занимали людей. Где-то послышалась шутка, кто-то рассказал анекдот, то в одной машине, то в другой вспыхивал смех. Такова вечная и неистребимая любовь к жизни!

Вугар еще долго не уходил с кладбища. Подобрав сваленные в беспорядке венки и цветы, бережно обложил ими свежую могилу.

Когда окончил работу, вокруг не было ни души. Он вышел на широкую асфальтированную дорогу, делившую кладбище на две части, и вдруг в самом конце ее увидел Арзу. Она быстро шла, держа в руках огромный венок. Вугар кинулся навстречу, взял венок из ее рук.

- Остановись, передохни, - сказал он заботливо.

Арзу раскраснелась, грудь ее тяжело вздымалась; наверно, она долго искала их. Переведя дух, жалобно проговорила:

- Сколько людей может умереть за один день? Я заблудилась, давно уже тут бегаю, и везде плач, вопли...

Вугар попытался успокоить ее:

- Город большой, почти полтора миллиона жителей...

Арзу печально покачала головой:

- Нет, дело не только в том, что город многолюдный! Справиться ли бедному человеческому сердцу с нашим беспокойным веком, с постоянным нервным напряжением? Ведь оно не из камня?.. Неужели я опоздала?

- Да, опоздала.

Арзу расстроилась:

- А ты почему нам во время не сообщил? Папа бы тоже пришел...

- Я сам только сегодня узнал, еле поспел к выносу.

Арзу долго молчала.

- Когда это случилось? - печально спросила она.