Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
— Ар-ра! Ар-ра!! Ар-а-а! — взметнулось над лесом.
Татарские конники выскочили на свободное пространство.
— Со-отня-я, сто-ой! — широко раскрывая рот, прокричал Савва Болдыря. Бегущие к стругам казаки остановились.
— С пищалей — огонь! — скомандовал Черкас Александров.
Ударил залп. Несколько татарских лошадей упало, придавливая всадников. Ряды наступающих смешались. Еще залп. Еще…
Выстрелы слышат воины Никиты Пана.
— Наших же бьют! — выкрикнули из рядов.
— Стоять покуда! — ответил Пан.
— Тимофеич! Не пора ли? — произнес старый пушкарь.
— Еще… маленько, — проговорил Ермак. — Пусть все татары в битву влезут.
Рубка идет по всему склону. Звенят мечи, трещат щиты, с треском ломаются копья. Пологий травянистый склон усеян трупами татар и казаков, кое-где валяются мертвые лошади.
Вот битва выкатилась уже на песчаную полосу вдоль Иртыша. Уступая силе, казаки, теряя своих, отступают, сбившись в плотное каре и ощетинившись копьями.
Вдруг все татары издают радостный вопль: из-за завала, сверкая драгоценной одеждой, вылетает Маметкул с телохранителями.
Ермак взмахнул саблей.
Рявкнули почти разом пушки. Четыре ядра ударили в гущу татарского войска, внеся сильное смятение в ряды воинов.
Запела казацкая труба.
…Ринулись вперед казаки Ивана Кольца. С обнаженными саблями бегут и Замора с Керкуном.
…Примчались к месту битвы казаки Никиты Пана.
…Те и другие с двух сторон врезались в кучу врагов.
Савва Болдыря в пылу боя выкрикивает:
— Атаману Кольцу!!!
— Слава! Слава! Слава! — подхватывает клич сразу вся кольцовская сотня.
— Атаману Пану!
— Слава! Слава! Слава, — гремит с другой стороны.
— Атаману Ермаку! — перекрывая шум битвы, взревел Кольцо, радостно орудуя саблей.
— Слава! Слава! Слава! — грохнуло разом все казачье войско.
…Казаки врубаются в татарское войско, охватывая его с трех сторон плотным строем в две-три шеренги, меняясь по командам пятидесятников в передних рядах, вовремя оттаскивая раненых. Пошатываясь, раненые отходят назад, жадно припадают к бадейкам с водой, наскоро перевязывают тряпицами раны и снова яростно кидаются в сечу.
На небольшом холме, под стягом, не обращая внимания на стрелы, Ермак отдает короткие приказания сигнальщикам, время от времени указывает саблей находящейся, рядом с ним небольшой группе пищальников, где поддержать натиск казаков огнем.
Под рукой Ермака и конная полусотня, играющая роль подвижного резерва. По знаку атамана конники группками в 20–30 человек мчатся в наиболее опасные места, вырубают группы ордынцев, прорвавшиеся через казачий строй, и снова съезжаются к войсковому знамени.
Когда казачья «Слава», свист и крики заглушали крики «Ар-ра-а!..», пальцы хана сводила судорога, и он как хищник-беркут, хватал телохранителя за плечо:
— Что там делается? Говори, что видишь?
Телохранитель рассказывал, путаясь, заикаясь, боясь навлечь ханский гнев, ибо он видел, как сильные бородатые, словно заколдованные, люди прокладывали себе дорогу. А если «Ар-ра-а» звучало громче, Кучум начинал нараспев молиться.
…Ермак показал саблей на верх горы.
— Кузьмич! Теперь бы в ханский шатер вмазать.
— Покумекаем, — отозвался старый пушкарь, — голубку только переставить надо.
— Ерма-ак! — донесся возглас подбежавшего Кольца. — Это ж главный татарский воевода.
Кольцо окровавленной саблей показал на Маметкула, прорвавшего со своими нукерами казачий строй.
— Захватить его! — прокричал в ответ Ермак, и вслед за Кольцом полетела конная полусотня.
А старый пушкарь тем временем сам не спеша долбил банником в жерло пушки, затем долго выбирал ядро, прикидывая на вес. Выбрал, забил его в пушку.
Никто не может пробиться к Маметкулу сквозь гущу телохранителей. Казаки сваливают одних, тотчас перед ними возникают другие. Тогда Ермак дает знак стоящим возле него пищальникам. Те, прицелившись, дают дружный залп. Вокруг Маметкула падают телохранители. После очередного залпа Маметкул схватился за плечо, выронил саблю и упал с коня. Из плеча его струей лилась кровь.
Татары издали страшный вопль, сплошной стеной окружили своего военачальника Одни насмерть стояли под саблями казаков, другие, вскинув раненого Маметкула поперек седла, стали пробиваться из гущи битвы…
Наконец это им удалось. Группа из шести конников стремительно поскакала вдоль берега, увозя раненого Маметкула, отстреливаясь на ходу из луков от пытавшихся преследовать их казаков.
…А старый пушкарь, прищурив глаз, тщательно целился из пушки, поставленной, наподобие мортиры, почти вертикально, несколько раз передвигая ствол…
Доносящийся снизу грохот выстрелов, гром и шум битвы нарастают. К ставке хана скачет Баянда. На этот раз он не стал, как ранее, сохранять достоинство, а упал Кучуму в ноги.
— Великий хан! Аллах разгневался на нас. Маметкул ранен или убит. Твои самые храбрые воины почти все порублены. Надо спасать твою драгоценную жизнь!
Хан в гневе вскочил.
— Вонючий шакал! За эту весть получи новый суенч!
Хан сделал знак, один из телохранителей с обнаженной саблей шагнул к Баянде.
— Пощади, великий! — взмолился Баянда.
Телохранитель взмахнул саблей. Голова покатилась…
Стоявшие кучей вассальные князьки зашевелились.
Старый пушкарь прикоснулся дымящимся фитилем к пушке. Пушка рявкнула.
Ядро ударило в голубую ханскую палатку, перебило стойку, палатка повалилась. В ханской ставке поднялся переполох.
Старый пушкарь выстрелил из другой пушки…
…Ядро, упав, обдало землей вассальных князьков.
— Хватит, — вскричал князек Бояр, которого недавно драли в Кучумовых покоях. — Я велю своим воинам покинуть поле битвы!
— И я велю своим! — воскликнул князек Юмшан.
— И наши люди уходят!
Еще одно ядро подняло тучи пыли в самом центре ханской ставки Когда пыль поредела, стало видно, как вассальные князьки карабкались на коней и в окружении слуг поскакали прочь.
— Завалить проход в засеке! — взревел Кучум.
— Великий! На берегу останутся наши люди Их всех перебьют, — сказал карача.
— Пусть всех перебьют, как чесоточных овец! — вскричал Кучум. — А я уйду в глубь ханства! Вернутся войска царевича Алея — и я начну настоящую войну против Ермака!
— Что делать с нашими пушками, о великий?!
— Сбросить их на головы неверных.
Слуги заметались. Кучума и его карачу усадили в крытую повозку, повезли, следом толпой бежали приближенные.
Две бронзовые пушки, едва не задев карабкавшихся по круче казаков, подняв гигантский фонтан брызг, рухнули в Иртыш.
По казацкому войску прокатился гул и гогот.
— Даешь Кашлык!
Казаки уже бились за засекой.
Все выше продирались они к вершине холма Черкас, работая топором, как дровосек, пробился на вершину холма и водрузил знамя. Оно призывно и победно затрепетало на иртышском ветру Заметив стяг, Брязга за орал:
— Иртыш Дону кланяется!
И снова троекратное «Слава!» пронеслось над крутым яром.
На высоком яру расположилась ханская столица Кашлык — городок деревянный и глиняный, окруженный тремя рядами крепких бревенчатых частоколов и глубоких рвов.
В полной тишине настороженно стоит полукругом у городка казачье войско. Люди измотаны, истерзаны, переранены в тяжкой битве, но готовы к штурму — приготовлены штурмовые лестницы, связки сучьев, развернуты подвезенные пушки, поставленные на лафеты, наскоро сделанные из татарских телег.
— Что-то тихо уж шибко, — проговорил Ермак.
— Обманчиво. Приказывай, батька, на слом идти! — сказал Александров.
— Погодь лазутчиков…
— Видать, пропали казаки, — проговорил кто-то в сердцах.
Заскрипели крепостные ворота, показался Керкун, сорвал шапку.
— Братва! Нету никого Одни татарские бабы в городе!
С ликующим ревом казачье войско устремилось к городку, потекло в ворота.
С таким же ревом толпа казаков ворвалась на ханский двор, устремилась во дворец. Первым туда ворвался Федька Замора, он же, выскочив из дворца, заорал:
— Опоздали-и! Кучум ушел, а нам голые стены оставил!
Толпа ринулась за Федькой прочь от дворца.
Замора отмахнул покрытую узорами дощатую дверь. Савка Керкун уже шарил в сундуках, выволакивая оттуда дорогую одежду.
— Айда отсюда, тут ничего боле нет, — прохрипел Керкун.
Керкун с Федькой приторачивали к лошадям свои мешки, не обращая внимания на гоготанье уже разжившихся где-то хмельным казаков. Шел беспощадный и безжалостный грабеж опустевшего городка.
