Первая в списке - Виткевич Магдалена
– А Травка? Ведь его тоже интересует только его профессия! Музыка у него – это как у Кшисека право!
Мы часто ссорились из-за этого Кшиштофа. Я не любила находиться в его обществе. Он очень отличался от всех остальных знакомых Петра – от художников. Какой-то очень уж размеренный. Я уже успела забыть свои – а в принципе моей мамы – крахмальные блузки, которые я надевала на школьные вечера. Или туфли, которые я носила, а вернее, донашивала – потому что моей бабушке они оказывались малы. Под влиянием Петра и его иногда очень оригинальных друзей по учебе мой способ одеваться радикально изменился. Я стала косить под хиппи – носила длинные воздушные цветочные платья, полностью закрывающие мою фигуру. Кшиштоф не вписывался в наш мир, в мой мир, и тем самым – в мир Патриции. Поэтому она порвала с ним.
Кшиштоф очень любил ее. Наверное, он никогда не смирился с этим расставанием. Мы были с Петром жестокими. Мы смеялись над ним, говорили, что он ходит за ней как собачонка. Если бы она позвала его, он прилетел бы с высунутым языком и был бы счастлив. Конечно, так я говорила только тогда, когда Патриция не слышала. Она всегда отзывалась о нем очень, очень тепло. Мне казалось, что она немного сожалеет о разрыве с ним. Но как вскоре выяснилось, она не с лишком долго горевала.
Однажды мы встретили Кшисека с какой-то девушкой. Они сидели в библиотеке, склонившись вдвоем над какой-то книгой. Патриция замерла на пороге.
– Валим отсюда, – прошептала она.
– В чем дело? Ты же хотела взять Самуэльсона[5].
– Хотела – расхотела, – заявила она.
– Только не говори, что это из-за него.
Патриция больше ничего не сказала, только выбежала из библиотеки. Я тогда не пошла за ней. Она потом мне это припомнила. Я сдала свои книги, кивнула Кшисеку, который даже не заметил меня, и пошла на занятия.
В тот день Патриция была сама не своя. Грустная, задумчивая.
– Только не говори, что у тебя к нему чувства.
– Да, чувства, а что?
– Ты с ума сошла! Посмотри, сколько здесь парней. Ты можешь иметь любого!
Я тогда не добавила «кроме Петра», а жаль. Потому что, как потом выяснилось, она действительно могла иметь любого.
Тем не менее, я чувствовала себя обязанной поднять своей лучшей подруге настроение и таскала ее на все художественные мероприятия, на которые меня зазывал Петр. А надо сказать, что тогда он демонстрировал громадные успехи. Он получил все возможные награды – факультетские и институтские. Его композиция вошла в альбом, выпущенный в честь годовщины независимости. Он оказался там рядом со своим кумиром Прейснером. Однажды я прочитала о Прейснере, что он вроде даже в музыкальной школе не учился. Большой талант. У Петра были амбиции стать лучшим. Потому что помимо таланта, которым он, несомненно, обладал, очень много работал. И был этим очень горд.
Когда я заканчивала учебу, Петр незадолго до моей защиты сделал мне предложение. Он работал тогда музыкальным редактором на радио «Гданьск», а еще сочинял для театра «Выбжеже». Удалось даже зацепиться за телевидение. И хотя заказы там были маленькие – композиции заставок игровых шоу и публицистических программ, – но с чего-то нужно было начать. Он упорно шел вверх по карьерной лестнице.
Предложение он мне сделал, как это у него водится, с размахом. Сначала я услышала за окнами какую-то музыку, открыла окно и увидела Петра, который пел: «Ина вся в цветах, благоухающая травами, а больше всего шафраном». Я увидела корзину цветов у его ног. Конечно, были и цветы для моей мамы. Мы обе были очарованы, не знаю даже, которая из нас больше. Папа получил домашнюю настойку от мамы Петра, а я самое красивое кольцо в мире.
*– Господи. Он сделал тебе предложение? – Карола была потрясена. – Тогда как вы оказались не вместе, почему расстались? Вы что, поссорились?
– Вроде того… Я не люблю вспоминать об этом. Но ты должна это знать.
– Говори…
*Петр настаивал на скорейшей свадьбе. Желательно без фольклорной суеты типа обряда надевания чепца или фаты. От фаты я не хотела отказываться, но и типичная польская свадьба тоже не была моей мечтой. Мы решили, что будет обед для семьи, а потом мы с друзьями пойдем куда-нибудь потанцевать. Мама договорилась о венчании в Оливском кафедральном соборе на август, хотя обычно туда записываются заранее, за год. Патриция должна была стать нашим свидетелем. Выбирала со мной свадебное меню, покупала подвенечное платье и мне казалось, что вместе со мной она рада нашему счастью.
Платье было скромным, но красивым. Белое, слегка расклешенное, с круглым вырезом, открывающим плечи. И фата, но такая коротенькая, что скорее напоминала вуаль.
– Как принцесса! – Патриция улыбалась. – Хорошо, что фата короткая, ее легче будет поймать, и никто не выдернет ее из моих рук. Только помни: будешь бросать – целься прямо в меня, а то мне как-то не особо везет в любви.
Оказывается, она давно знала о намерениях Петра. Вместе ходили по разным ювелирам в поисках идеального кольца. Даже ездили куда-то за город, к художнику, которого им посоветовали университетские друзья Петра. Она всю себя целиком посвятила нашей свадьбе. Я еще удивлялась, потому что она только что рассталась с очередным ухажером, и мне казалось, что в такой ситуации она предпочтет заняться чем-угодно, только не свадьбой. Однако она утверждала, что наше счастье позволяет ей забыть обо всем плохом.
В июле мы отправились в поход на байдарках по Брде. Мои родители смеялись, что это предсвадебное путешествие. Петр искал воодушевления для новой конкурсной композиции, он надеялся, что река принесет ему вдохновение, а я просто любила походы. С нами поехало несколько человек из Музыкальной академии и, конечно. Патриция. Мы нашли ей рослого парня для гребли, дали ту самую зеленую палатку, в которой мы впервые провели вместе ночь, – и надеялись, что поездка позволит ей забыть о грустном. И оказались правы: поездка позволила ей сделать это. Правда, не совсем так, как я ожидала.
У нас была трехместная палатка типа иглу. А трехместная потому, что было нужно место для меня, для него и для его гитары в громадном кофре, которая всегда была с нами, где бы мы ни находились. Вечером у костра пили пиво, ели сосиски. Вечеринка была в полном разгаре, а у меня, к сожалению, уже глаза слипались.
– Дорогая, иди спать, если устала. Завтра длинный переход, много километров, – предложил Петр.
Я поцеловала его в губы, Патрицию в щечку, пожелала всем спокойной ночи и пошла спать.
Ночью я просыпалась от громких взрывов смеха, а потом снова засыпала под приглушенные разговоры. Утром Петра все еще не было в палатке. Я пошла в лес пописать. Петра нигде не было. Меня вдруг охватили худшие предчувствия. Я испугалась, что он мог по пьянке упасть в реку. Брда вообще-то река мелкая, но при желании можно утонуть, как говорится, и в ложке воды. На берегу его не было, я даже заходила в воду, чтобы посмотреть, не завалился ли он где в камыши? Но там его тоже не было. Тогда я побежала в лес. Я подумала, что он перебрал вчера с выпивкой, ушел в лес и прикорнул где-нибудь под кусточком. Но не было его и в лесу. Когда я вернулась, стало совсем светло. Наша байдарка была на берегу, как мы ее оставили, его вещи тоже были в палатке. Даже гитара лежала на своем месте, а известно, что без гитары он никуда бы не двинулся. Что делать? Одна голова хорошо, а две лучше – решила разбудить Патрицию, вместе что-нибудь придумаем.
– Патриция, – прошептала я, подходя к палатке. Я действительно надеялась, что она поможет мне найти Петра.
В палатке ни шороха, ни звука. Я решила войти. Мне хотелось посидеть немного и спокойно подумать. Я устала и вся была мокрой – от пота и росы.
– Патриция, – повторила я уже громче и расстегнула молнию на палатке.
Я не поверила своим глазам. На матрасе в тесных объятиях лежали двое…
– Петр? – простонала я. – Патриция?
