Любовь Рябикина - Ветеран
От Митрича не укрылось, что последние слова Николай произнес несколько странновато. Словно стыдился чего–то. Без обиняков спросил:
— Ну и чего? Работа есть работа. Порядок тоже охранять кому–то надо! А ты чего так скукожился?
Гордеев огляделся вокруг и вдруг вплотную воткнулся ему в ухо губами:
— А то! Слыхал я, что именно Зваркович банде волю дал. Платят они ему…
Полозов аж отшатнулся от такого известия:
— Да ты хоть что!?! И куда мне обращаться, коли чего случится?
Сержант тихо произнес:
— Ко мне приходи. Тут есть ребята честные. Я ведь уже два года почти в милиции работаю, всех знаю. Что–нибудь придумаем…
Две недели ничего не происходило. Лесник спокойно торговал по субботам на рынке. Торговцы шипели. Милиция бродила неподалеку в первую субботу, а во вторую не появилась. Сколько Полозов не всматривался в толпу, знакомой синей формы нигде не наблюдалось.
С чем это было связано, большинство торговцев по всей видимости знали. Некоторые с ехидством смотрели на старика, возле телеги которого толпился народ. Даже почти полное отсутствие в их рядах покупателей, продавцов по всей видимости не волновало. Они явно чего–то ждали и ждали с нетерпением. Митричу такое положение дел мигом бросилось в глаза. После торговли он решил заехать к Гордееву и узнать, в чем дело…
Николай оказался дома и открыл дверь сам. Он был в старенькой полинялой тельняшке и спортивных штанах. Увидев на пороге Полозова, пригласил:
— Проходи. Жена на работе, а парни еще из училища не приходили… — Направился в кухню, не дожидаясь, когда гость скинет сапоги со словами: — Это хорошо, что ты пришел. Разговор есть…
Лесник стащил пиджак, повесив его на крючок и шагнул следом за хозяином, на ходу приглаживая волосы. С удивлением увидел на столе бутылку водки, два стакана, тарелку с солеными огурцами и макароны по–флотски в глубокой тарелке. На уголке стола лежала пачка папирос и спички. Лесник спросил, глядя на сидевшего за столом сержанта:
— Ты чего празднуешь–то?
Гордеев не весело усмехнулся:
— Свое увольнение из рядов доблестной милиции.
Митрич, собравшийся аккуратно присесть на табуретку, хлопнулся на нее, едва не упав:
— Как?..
Николай потянулся к бутылке, но старик перехватил ее чуть раньше, припечатав к столу узловатой рукой:
— Погодь пить! Вначале расскажи…
Бывший сержант отвернулся к окну с кривой улыбкой:
— А чего рассказывать? Зваркович вызвал меня к себе: «Ты уволен». Я спросил: «За что?». Он в открытую сказал: «Чтоб не лез, куда не следует. Тебя не касается, что происходит на рынке. Понял?». Я ему: «Но ведь там людей грабят!». А он: «Не твое дело. Нам все равно с бандитами не справиться и лучше жить в мире»…
Гордеев замолчал. Какое–то время за столом стояла тишина. Наконец Полозов прервал затянувшееся молчание:
— Может, мне в область…
Николай вздохнул, доставая папиросу и закуривая:
— Зваркович дал понять, что там все схвачено. Так что, Митрич, держи ухо востро! — Вновь протянул руку к бутылке: — Выпьем?
Старик отказался:
— Не стоит. И тебе не советую. Ты мне вот что скажи, что дальше делать станешь? Ведь ты из–за меня пострадал.
Гордеев покачал головой и твердо взглянул в глаза лесника:
— Нет, дед, не из–за тебя. Ты об этом не думай. Я бы все равно не смог дальше смотреть сквозь пальцы на этот беспредел. И так год любовался, как бандюки распоясывались. Многие в милиции до сих пор в растерянности ходят: криминала много и все видим, а сделать ничего не в силах. Мы вроде бы власть, а они нам законы диктуют, представляешь? Некоторым угрожали, а у всех семьи, дети…
Николай замолчал. Полозов снова спросил:
— Так чего делать собираешься?
Бывший сержант развел руками:
— Вчера с женой и сыновьями говорили. Ире на заводе полгода зарплату не платили. Думаем в деревню, к моим родителям ехать. Сыновья согласны. До города–то всего семь километров, так что с учебой большой проблемы нет. Земли вокруг много, колхозы на ладан дышат. Думаем свое хозяйство наладить. Теплицу для зелени построить и вот как ты, торговать на рынке.
Митрич вздохнул:
— А не боязно?
Гордеев задумчиво посмотрел на поблескивающую стеклом «тару» с горячительным. Встал и решительно поставил бутылку в холодильник. Обернувшись к старику, жестко ответил:
— Боязно! Только я жить хочу, а не выживать. С бандитами уж как–нибудь совладаю. Сыновья вон взрослые почти. Мишка на следующий год в армию уйдет. Он придет, Вовка отправится служить. Справимся…
Лесник встал:
— Ладно. Поеду я, Николай. Спасибо за поддержку. Ежели чего потребуется, лошадь для вспашки или инвентарь, обращайся…
Николай вышел вместе с ним в прихожую. Смотрел, как старик натягивал сапоги. Сказал:
— Да и ты, Митрич, обращайся. Все же я в десанте служил…
Полозов выпрямился. Внимательно поглядел на него и кивнул, протягивая руку:
— Понял я тебя, Николай, понял. Ежели бы все, как один, против бандитов встали, вот как в войну было, они бы не посмели хвост поднимать…
Полозов возвращался на кордон в глубокой задумчивости. Он вдруг понял, что больше ждать помощи не от кого. Конечно, Гордеев никогда не откажет. Но что они могут вдвоем против банды? К тому же имея за спиной семьи. А что он имеет дело именно с бандой, а не с отдельными преступниками, Митрич уже уяснил…
В хлопотах и работе прошла еще неделя. На кордоне почти каждый вечер появлялся Алексей Зубов и увозил Маринку в село на танцы или в кино. Валентина с удивлением обнаружила, что ее маленькие девочки выросли. Замечала взгляды старшей дочери, полные любви, направленные на приезжавшего парня. Да и Зубов смотрел на ее дочь влюбленными глазами. Мать, словно незнакомку, рассматривала украдкой красивое личико повзрослевшей Светланы. Иногда разглядывала себя в зеркале, если в доме никого не было и думала: «Даже и не заметила, как они выросли, а я постарела. Странно, как быстро… — Тут же одернула себя: — Хотя чего странного, жизнь не стоит на месте…».
В субботу лесник вновь отправился на рынок, нагрузив телегу продуктами. Постоянные покупатели радостно приветствовали его со всех сторон. Помогли поставить стол и весы, но едва Полозов успел расположиться и начать торговать, как появилось трое качков. Решительно протолкались через толпу покупателей.
Митрич поднял голову от мешка с картошкой, которую кидал в авоську, почуяв за спиной чужих. К тому же гомонивший народ вдруг замолчал. Лесник обернулся. Перед ним вновь стоял тот же здоровяк с золотой коронкой. Чуть прищурясь, он с насмешливой ухмылкой смотрел на старика. Двое его приятелей глядели мрачно, если не сказать зло. Бугай хмыкнул:
— Платить будем? Милиция тебе, дед, больше не поможет. Здесь наш район, а это значит, надо делиться. Понял?
Полозов прислонился спиной к телеге, незаметно заведя руку за спину и вытягивая из–под сена пистолет. Оставил его на самом краю, прикрыв сброшенным пиджаком. Твердо ответил:
— А я платить не буду. Не за что вам платить, так считаю. Эту картошку с морковью я выращивал и что–то не припомню, чтобы ты мне помогал. Я уже старый, чтоб молодым платить. Шли бы вы себе дальше. Некогда мне с вами разговаривать, у меня торговля идет…
Худой заросший щетиной бандит с сильным акцентом зло сказал:
— Старик, ты что, не понял? Тебе русским языком сказали — плати, раз торгуешь!
Очередь немного отодвинулась в стороны, но не расходилась, внимательно следя за событиями. Торговцы в рядах столпились у входа под навес, забыв про товары. Все прислушивались. У некоторых во взглядах светилось торжество: «Теперь ты, старик, смиришь гонор! И начнешь торговать по тем же ценам, что и мы.». Бандиты тоже заметили интерес к себе со стороны базарной толпы. Качок с золотой фиксой перегнулся через столик к Митричу и прошипел:
— Плати, дед! Иначе здорово пожалеешь…
Лесник тоже наклонился к нему, глядя в глаза:
— И не стыдно тебе, молодому, здоровому, людей обирать? Я старый и я работаю, чтоб выжить. У меня семья есть и я для них стараюсь. А ты ничего не делаешь и хочешь получить деньги, которые я заработал. Вот ты мне сначала помоги вспахать да засеять, а потом и требуй. Хотел бы…
Худой снова вмешался, прерывая его речь:
— Хватит базарить, дед! Деньги давай! Ты нам здорово задолжал!
Митрич повернулся к нему:
— Это за что я задолжал? Я тебя, мил человек, второй раз в жизни вижу и взаймы у тебя не бирал сроду. Так что идите–ка вы своей дорогой и никого не трогайте…
Бугай, стерев ухмылку с лица, резко взмахнул рукой и банка с молоком, стоявшая на столике и уже приготовленная для покупательницы, упала на землю. Банка разбилась и молоко разлилось по утоптанной почве, обрызгав ноги близко стоявших людей жирной белой влагой. Покупатели начали пятиться от прилавка.
