Мария Чурсина - Тысяча забытых звёзд
Влада съежилась на сидении и протянула руку, чтобы проверить печку — та работала исправно, но в машине всё равно делалось холодно. Теперь это ощутил и Кир. Но слишком рано было для прихода осени, а солнце всё-таки поднималось над степями, разбавляя туман.
Влада протянула руку и включила радио. Захрипел далёкий голос диктора — на вершине холма он делался чётче, а в низинах пропадал совсем, но всё-таки голос тянулся ниточкой к привычному миру. Влада рисовала на запотевающем стекле следы зверя.
Вдалеке появились белые дома и яркие пятнышки рынка, подсвеченные золотистым солнцем. Кир чуть успокоился: покачнувшийся мир держался устойчиво. Первая крупная деревня на их пути — Лисички — была там, где и прежде. Как и прежде, просыпалась рано и шумела рыночная площадь.
— Яблоки, яблоки, сладкие, с веток снимал, бери на варенье, бери сразу все, дешёво отдам!
— Дыни, смотри, какие дыни! Мёд, а не дыни.
Их выдавала то ли одежда, то ли манеры, но продавцы безошибочно признавали в них городских жителей и принимались нахваливать товар с удвоенным рвением. Влада бродила между рядов, как в пещере сокровищ, и не могла скрыть восторга. Один персик едва-едва помещался ей в руку. Она уже почти собралась купить его у приземистого улыбчивого мужичка, но её отвёл в сторону Кир.
— Ты посмотри, какие они. Тут явно без спецметодов не обошлось.
— Они говорят — на земле выращено, — запротестовала она, оглядываясь на персик. Торговец залихватски подмигнул Владе.
— Ничего ты не понимаешь. Они заклинания над деревьями читают, так что персики эти — как вода. Большие, а толку нет. Если хочешь, я тебе выберу настоящие.
Её притянула облепиха. У бабушки-торговки были цветные корзиночки, и в каждой — горка солнечно-тёплых ягод. Влада понятия не имела, зачем ей облепиха, но всё-таки взяла одну корзиночку. Бабушка, видимо, заломила двойную цену, потому как её взгляд сделался очень хитрым, но Владе-то откуда знать, сколько стоит настоящая облепиха.
Шиповник походил на бусины. Он лежал на подстилке из жёлтых кленовых листьев, чуть сбрызнутый водой, как росой, с веточкой лаванды, брошенной нарочито небрежно.
— А что делают с шиповником? — поинтересовалась Влада, попробовав на вкус ягодку облепихи. Зажмурилась до смешных морщинок на висках.
Кир в этом не особенно разбирался, но предположил:
— Чай заваривают.
— Тогда не интересно.
Они всё-таки купили персик и пару яблок. Одно из них Влада тут же принялась грызть, но сдалась, не осилив даже четверть.
— Как хорошо, — счастливо выдохнула она. — Я бы хотела здесь пожить. Ну хотя бы немножко.
Шум рынка отступил, когда они выбрались к машине, одиноко прибившейся на обочине. Влада дрожала от холода — ещё бы, в одной футболке и крошечных шортах, а лужицы на дороге между тем затянулись хрустким ледком. В сентябре, когда снимают поздние яблоки, рассветы всегда промозглые, а лёд на лужицах — тонкий, как бумага.
Она быстро забралась в машину.
— Возьми мою куртку. Ты с ума сошла, так одеваться, — пробормотал Кир, усаживаясь на место водителя. Куртку он обычно бросал на заднее сиденье. Обернулся — её там не было.
Влада застыла, озадаченно глядя на надкушенное яблоко.
— Что-то не так, — почти шёпотом сказала она. Корзиночка с облепихой покачнулась у неё на коленях.
Кир и сам ощутил это несоответствие. Где-то глубоко-глубоко в памяти не сходились две шестерёнки. Он взял в руки телефон: пятнадцатое сентября, девять утра — с минутами. Во всём этом было что-то неправильное. Что?
Влада сунула ему в руки облепиху и перегнулась через сиденье, вцепилась в сумку. Взвизгнула молния. Влада вытряхнула всё содержимое сумки себе на колени. Упал и укатился чёрный тюбик помады. Растрёпанный блокнот зашуршал страницами.
— Где мой крючок? — нервно выдохнула она.
Память вернулась, как лавина: Зарина на обочине дороги, промокшие от травы кеды, свет фар в окно кухни, знак железнодорожного переезда.
— Он лежал на заднем сидении.
На заднем сидении ничего не было. Влада обыскала карманы шортов, но из них выпал только матово-бледный футляр с иголкой. Она посмотрела растерянно.
— Наверное, выронила на заправке, да? Иголкой тут не обойдёшься.
Кир молча боролся с собой. Часть сознания хотела обратно, в яблочно-персиковый сентябрь. Но непрочность мира вызывала тошноту и бессильную ярость.
Влада побарабанила пальцами по коленке.
— Нам нельзя было уезжать. Когда вокруг люди, реальность не ломается. А в какой-то момент на пустой трассе… Мы даже не заметили. И теперь я не знаю, как отсюда выбираться. Есть другая дорога в город?
В бардачке была карта, а на ней — тонкой пунктирной линией значилась грунтовка через заброшенные поля. По ней выйдет дольше раза в два, и на целые километры вокруг — ни жилья, ни коммуникаций. Не хватало ещё застрять в каком-нибудь овраге.
— Если вернёмся, может быть, сможем откатить время назад, — бормотала Влада, зарываясь пальцами в волосах. — Не знаю. А если оно гналось за нами и теперь нагнало? Тогда нет смысла бежать. Тогда есть смысл обмануть его.
— Что будет, если мы останемся здесь?
Влада хохотнула.
— Ты думаешь, я знаю? В учебниках такого не пишут. Судя по тому, что было вчера, нас может отпустить само собой. Или не отпустить.
Она перебралась на заднее сиденье и вытряхнула из кармана иголку. Она не хотела, чтобы Кир видел, чем она занимается там, наедине с новой реальностью. И Кир не оборачивался. Просыпалась облепиха из позабытой корзинки.
Разве бывают такие ягоды — прозрачно-карамельные, с тенью косточки внутри? Нет, определённо, и здесь не обошлось без спецметодов.
— Ничего не выходит, — выдохнула Влада. — Мы в эпицентре. Назад уже не вернёмся, остаётся только ехать к городу. И надеяться, что оно от нас отвяжется. Так как насчёт другой дороги?
До самого полудня ветер качал сухой ковыль на обочине дороги. Машина прыгала по ухабам, петляла между рядами срезанных подсолнечных стеблей. Узенькую пересохшую речку они переехали почти что вброд: доски, заменяющие мост, расползлись прямо под колёсами.
Потянулись выгоревшие рощи — сосны торчали, как огромные обугленные зубочистки. Ветви, протянутые к дороге, ещё щетинились зелёными иголками, но насколько хватало глаз, лес давно умер. Влада поёрзала на сидении, привстала. Её дыхание выдавало тщательно сдержанную панику.
— Он сгорел позапрошлым летом, — сказал Кир, чтобы успокоить её. — Помнишь, была аномальная жара?
Ему и самому сделалось жутко. Сгоревший лес — никакая не аномалия, но Владу это ничуть не успокоило. Она резко дёрнула головой и опять включила радио. Затрещали на всю машину помехи.
— Выключи, — попросил Кир. — Здесь нет связи.
— Долго ещё?
В бардачке лежала карта, но достать её значило бы признать, что они заблудились. Кир помнил этот лес — его было видно и с трассы, — но теперь и лес казался совершенно другим, как ненастоящая облепиха. В правильной реальности эта облепиха не успела бы дозреть.
— Скоро должен быть выезд к Родникам, это посёлок у железной дороги. — Он весьма смутно представлял себе, как эта дорога между сосен-зубочисток выведет их к станции, но приходилось верить пунктирной линии на карте. Некуда деваться.
Влада повертела в руках надкушенное яблоко и выбросила его в окно. Наверное, ей пришли в голову те же мысли, что и Киру. Яблоки и персик больше не пахли тёплым сентябрём. Теперь от них тянуло пустотой и пылью.
Снова потянулись поля — непаханые, заросшие дёрном, с пупырышками байбачьих кучек. Сусликов видно не было, то ли спрятались, то ли не существовали в новой реальности. Дорогу исковеркали взрытые трактором борозды.
Объезжая одну из них, Кир не рассмотрел нору у левого колеса. Удар был такой силы, что он налетел грудью на руль. Влада повисла на ремне безопасности, тщетно пытаясь вдохнуть.
В молчании оба отстегнули путы ремней и выбрались наружу. Машина зарылась носом в искорёженную землю, припала на бок, задрав багажник к небу. Широкая воронка норы уходила в темноту. Кир влез обратно за руль и вдавил в пол педаль газа.
Колесо беспомощно провернулось в норе, и машина, не найдя опоры, обиженно взревела.
— Не выйдет, — сказала Влада, открыв дверцу со стороны пассажира. — Три колеса висят в воздухе. Хорошо ещё, если ось не погнута.
Она была такая лёгкая, что даже когда влезла на угол багажника, не смогла ни капли приблизить задние колёса к земле. Влада выпрямилась, всё ещё стоя на краю багажника. Голые ноги покрылись мурашками холода.
Кир опустился на корточки рядом с норой: колесо вошло в неё, как точно отлаженный механизм — ни приличного зазора, ничего. Была бы нора чуть больше, он попытался бы затолкать под колесо камень. Хотя откуда камни в чистом поле.
