Ханох Левин - Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом
Только через некоторое время близкие поймут наконец, что происходит, и с ревом бросятся отнимать вдову у могильщика, но к этому времени его макушка уже успеет как следует поелозить у нее между ног. Его острый нос, храпя от страсти и с трудом сдерживаясь, чтобы не чихнуть, будет рыскать в зарослях ее лобка. Губы и язык тоже включатся в игру. Он будет лизать жесткие, короткие волосы, и женщина полностью отдастся поступающему снизу возбуждению. Губы ее раздвинутся, часть зубов обнажится, изо рта потечет тонкая струйка слюны. Кто знает, о чем в этот момент думает женщина? В принципе, она способна думать обо всем. В то время как кто-то в поте лица трудится у нее между ног, стараясь стронуть с места корабль ее наслаждения, она плывет себе при попутном ветре и может думать о чем угодно, ибо блуждающие мысли наслаждающейся женщины произвольны и случайны, у них нет ни причины, ни смысла. Могильщик же тем временем задыхается там, внизу, под складками ее черного платья и злится из-за того, что в таком желанном месте на теле женщины растут жесткие волосы. Уже не в первый раз эта мысль не дает ему покоя. Почему эта часть тела не такая же гладкая, как зад или, скажем, грудь? Есть, правда, женщины, у которых и грудь волосатая, а у некоторых даже бывает волосатый зад, но, хотя такие волосы и не волосы вовсе, а так, скорее, пушок, все равно они мешают. Что же касается жестких, как проволока, волос, растущих между ног, то о них и говорить нечего. Женщина должна понимать, чего хочет мужчина. Мужчина хочет, чтобы интимные части ее тела были мягкие и гладкие, а не шершавые и волосатые. Хватит и того, что волосы есть на голове. Волосы на голове удобно поглаживать, с ними приятно появляться в театре, ходить в кино. Но на всех остальных участках тела никаких волос быть не должно! На утверждение женщины, что она свободный человек и у нее тоже есть права, мы решительно скажем: «Хватит! Настрадались!» Будь прокляты волосы между ног! Чтоб они сгорели! Подстригание ничего не дает. Давайте в одну из летних ночей устроим налет на дома, где живут женщины. Пока они спят в своих кроватях, мы чиркнем спичками и подожжем эти проклятые волосы, в которых тлеет страсть. Комнаты заполнятся дымом и запахом обгоревших влажных волос. Женщины повскакивают с кроватей, начнут бегать взад и вперед, кричать, а затем помчатся в ванные комнаты заливать пылающие лобки холодной водой. А мы, мужчины, бледные и потрясенные тем, что совершили, будем бегать за женщинами и просить у них прощения, раскаиваясь в необдуманном поступке, надеясь, что это всего лишь сон, и боясь наказания женщин и полиции. Но, поняв, что сделанного не поправишь и что нет нам никакого прощения, мы постепенно придем в себя, сделаем вид, что нам весело, попытаемся даже шутить, отправимся, замирая от страха, на кухню, дрожащими руками откроем холодильник, начнем искать в нем что-нибудь вкусненькое, а найдя, будем пожирать добычу жадно, как дикие звери.
Такова, в общих чертах, вторая мысль могильщика, которая, как мы сказали выше, состоит в том, чтобы наброситься на женщину, просунуть голову ей между ног и все прочее, отсюда вытекающее. Но вскоре и эта его мысль, не имея опоры в реальной действительности, тает и растекается по дну мозга. Для еще одной подобной мысли у могильщика попросту нет времени, ибо в этот самый момент ему вручают завернутого в саван покойника.
Таков был первый ракурс картины, увиденной могильщиком, — икры вдовы.
Когда тяжесть тела мертвеца переходит с рук тех, кто стоит на краю могилы, на руки могильщика, стоящего в яме, ему приходится отвести взгляд от икр вдовы. Во-первых, из-за большой физической нагрузки, которая отнимает у него все силы и не позволяет ему сосредоточиться на собственных переживаниях. А во-вторых, из-за того, что сейчас, когда могильщик держит покойника, на него устремлены глаза всех пришедших на похороны. Они смотрят пронзительно, желая переложить на него хотя бы часть вины за смерть покойного и за его захоронение. Поэтому ему тяжело. Не дай Бог взглянуть на икры вдовы. Что же делать? Надо немножко подождать, перетерпеть, постараться не пялиться на ноги вдовы (которые, как назло, именно сейчас выглядят очень красиво) и сосредоточиться на покойнике, чтобы потом с еще большей страстью вернуться к ногам. Сдерживаться неприятно. Мы уже видели ранее, какую жизнь ведет могильщик. Ему все время приходится сдерживаться и наступать себе на горло. Похоже, что вся его жизнь — это сплошное наступание на горло. Но что поделаешь, у него нет выбора. Могильщик знает, что жизнь его весьма жалкая и что многих вещей он позволить себе не может. Он начинает опускать покойного на дно могилы, но тот старается ему помешать, все время демонстрируя неуклюжесть и пытаясь выпасть у него из рук. Наконец могильщик укладывает мертвеца на землю. Могила еще не засыпана, и покойник может воспользоваться последней возможностью, чтобы попрощаться с этим миром. Это волнующее, истинно народное, преисполненное мудрости представление с простым сюжетом и скромным финалом, которое пользуется большим успехом среди членов семьи покойного.
Могильщик покрывает мертвеца белой тканью и какое-то время стоит, расставив ноги, рядом с ним, готовясь вылезти из могилы. Упершись руками о край ямы, он поднимает глаза кверху и начинает искать, куда бы выпрыгнуть. Участники похорон отходят в сторону, освобождая ему место, и тут… Его взгляд снова натыкается на икры вдовы.
Белая ткань, которой накрыли покойника, навечно отделяет его от жены. Этого момента вдова ждала всеми фибрами своей души, и именно для него она берегла главные свои слезы, крики и обморок. Она бросается к могиле и дает волю своему горю. Стонет, пытается упасть, хочет прыгнуть в могилу, присоединиться к своему мужу, но ее хватают, поддерживают, обнимают, как бы говоря ей: «Что ты? Тебе нельзя этого делать!» — а она будто бы сердится на них, затрачивая много душевных сил на то, чтобы убедить себя, что действительно сердится, и кричит: «Дайте мне уйти к моему мужу! Мне нечего делать в этом мире одной!» Кто-то из присутствующих тихо шепчет ей: «Ты не одна, ты не одна». А вдова настаивает: «Я одна, я одна». Но ясно, что победа на ее стороне, ибо она кричит и трясется, в то время как утешающий ее чувствует себя неловко. Ему стыдно и за самого себя, и за вдову. Он понижает голос и опускает голову. Роль у него очень незавидная. Все это ему осточертело. Во рту неприятный вкус. С огромным удовольствием он столкнул бы вдову в могилу, как, впрочем, и всех остальных присутствующих, а в живых оставил бы только одну девчушку, племянницу умершего, ибо эта девчушка, рыдающая возле могилы, уткнувшись в руку матери, вызывает у него сексуальное желание.
В то время как могильщик, стоя в яме, разглядывает икры вдовы, а та вопит и пытается спрыгнуть вниз, со дна могилы доносится тихий вопль покойного:
— Жена моя, не оставляй меня в могиле одного! Не покрывай меня землей только потому, что я так ослаб. На кладбище, конечно, полно мертвых мужей, но не надо подражать другим подлым вдовам. Я обращаюсь и к тебе, и ко всем остальным: заведите новый обычай, перестаньте нас хоронить! И начните с меня. Нехорошо, если ты в присутствии посторонних будешь бросать в меня землю, когда я совершенно бессилен. Признай, что это нелепо и не свойственно верной жене. Жена моя, почему ты не остановишь похороны, не отправишь всех присутствующих по домам, не возьмешь меня на руки, не отнесешь в дом, который, между прочим, купил тебе я и в котором ты якобы хотела жить со мной, пока у меня были хоть какие-то силы и я держался, чтобы не умереть? И дня не прошло с момента моей смерти, а ты уже нетерпеливо сбрасываешь меня в яму, и делаешь это так же уверенно и элегантно, как, просыпаясь по утрам и сидя возле зеркала, с задом, размягченным от долгого лежания на теплой постели, ты втыкала себе в волосы заколку, в то время как я с обожанием смотрел на твою спину, фигуру, движения твоих ребер и позвоночника и был благодарен тебе за это, как будто все эти части тела были твоим личным достижением, подарком к нашей свадьбе. Я никогда — слышишь, никогда! — не осмеливался даже и подумать о том, чтобы спину твою или, скажем, зад, так же как и любую другую часть твоего тела, похоронить в земле. Наоборот, я думаю, что если и существует что-то связанное с источником жизни, с вечностью, так это твоя плоть. Во что я верил? В Бога? Нет. Я человек простой, и у меня не было сил представлять в своем воображении вещи, которых нельзя увидеть глазами. Мне это не доставляло никакого удовольствия. Я верил в маленькие, простые и мягкие сущности, апофеозом которых были части твоего тела. Поэтому, когда я говорю, что видел в твоей плоти источник жизни и полномочного представителя твоей личности, я выражаю те истинные чувства, кои испытывал, когда ты приближалась к кровати, чтобы рухнуть на нее, или когда отходила от нее, чтобы подмыться. Я всегда искренне считал, что движения твоих бедер — это огромная верховная сила, и мне кажется, что, помимо всего прочего, я умер из-за того, что, не в силах перенести эти чувства, слишком разволновался, что и привело в конце концов к разрыву моего сердца. Нет, я не пытаюсь выиграть время. Но даже если ты решила окончательно похоронить меня, скажи, почему тебе так не терпится? К чему такая спешка? Куда подевалась твоя пресловутая лень? Куда ты так торопишься? С кем ты пойдешь домой? Я теперь ничем не распоряжаюсь, и от меня ничто не зависит. Я не могу повлиять даже на самые мельчайшие события и не имею доступа к информации. Кто поручится, что твои бедра не прижмутся в такси к коленям соседа? Он, конечно, может быть широкоплечим и хорошо одетым, но даже если он будет сгорбленным и старым, ты все равно будешь благодарна ему за то, что он дышит. Не рассказываешь ли ты ему о позоре моей смерти? Не от этого ли он чувствует себя широкоплечим? Я так сильно завишу от тебя, я так беззащитен. Больше, чем когда был младенцем. Тогда я мог, по крайней мере, горько плакать, а сейчас не могу издать ни звука. Не истолковывай неправильно тишину, царящую на кладбище в целом, и мое молчание, в частности. В действительности это не тишина, а долгий, протяжный вой, которого просто не слышно. Ибо печаль, его порождающая, неописуема. Вот что значит смерть. И с этой точки зрения ты действительно победила, ибо смерть для нас — это вечное мучительное лежание на спине и невозможность привлечь ваше внимание к нашему вою. О, жена-победительница! Помни меня, жена! Помни меня! Я испытываю сейчас ужасные чувства. Обещаю тебе вести себя хорошо. Скоро я перестану сердиться и не буду более расстраиваться из-за того, что ты покрыла меня землей. Постепенно я смирюсь. Только прошу тебя, не забывай меня. Если можно, вспоминай меня ясно, четко и на красивом фоне. Делай это с приличествующей печалью и помни обо мне только хорошее, высоконравственное. Когда будешь оставаться одна, постарайся не забывать прикосновений моей руки и моего шепота. А главное, вспоминай меня почаще. Если же не получится вспоминать, то, по крайне мере, чувствуй, что тебе чего-то недостает. Твой бесконечно тебя любящий похороненный тобою муж.
