Каори Экуни - Божественная лодка
Мне было семнадцать. Даже если я танцевала только в топике и короткой юбке, я тут же становилась мокрая от пота. Даже если за стеной стояли зимние холода…
Иногда ко мне подходил какой-нибудь осмелевший от выпивки парень. Я звала его танцевать. Чаще всего он, постояв рядом, спрашивал, сколько мне лет, или звал за свой столик выпить чего-нибудь, меня раздражали эти дурацкие разговоры, поэтому, не обращая на него внимания, я продолжала танцевать. Вскоре он понимал, что звать меня бесполезно, или, может, он сам терял ко мне интерес и возвращался к столику, где сидела его компания.
Танцы доставляли мне огромное удовольствие. Они придавали мне новые силы, поднимали настроение. Мне было просто весело. Я танцевала, пока не выбивалась из сил.
— Танцы вместо тренировки в спортклубе, — часто улыбался Он, когда я рассказывала о своей юности. Его красивая улыбка, дарящая мне надежду, мгновенно делала счастливой каждую клеточку моего тела, каждый уголок моей души.
Он был прав. Для меня танцы были особым спортом, заменяли тренировки в спортзале. Я танцевала до тех пор, пока тело не насыщалось движением, затем по пути в гардероб, в баре выпивала чего-нибудь холодного, чтобы освежить горло, в гардеробе вытирала пот, надевала пальто, брала сумку и, хлопнув дверью, выходила прочь. В холодный огромный Токио, где у меня никого не было. В город, который я ни любила, ни ненавидела.
Я появилась на свет в 1962 году, посреди зимы. Я выросла в центре Токио. Токио был для меня как школьный двор, где прошло моё детство. Скучным, как песочница с рассыпанным песком; казалось бы, очень маленьким, но в то же время бесконечно большим.
Ребёнком я не думала о родителях. Хотя отец ласково называл меня «Ё» вместо Ёко и часто усаживал к себе на колени, а мама, будучи домохозяйкой, сама шила мне платья и разные вещи.
С тех пор как мы с Соко уехали и стали жить, переезжая из города в город, я чаще, чем раньше, вспоминаю своих родителей.
— Ты, когда вырастешь, кем хочешь быть? — спросил как-то меня отец.
— Топо Джиджио[5], — отвечала я.
— Ух ты, Топо Джиджио, говоришь. Слышишь, мать? Наша Ёко говорит, что станет Топо Джиджио, — говорил папа маме, и она смеялась добрым и радостным смехом.
— До чего же смешная ты, дочка! — говорила она.
Мама всегда носила прямую юбку до колен и плотно сидящую блузку или свитер. И только когда она куда-нибудь выходила, она пользовалась духами «Мицуко».
В моей жизни мне достались три самых главных сокровища. Самое первое мне подарили в шесть лет. Это — пианино. Оно было полированное, чёрное, очень красивое, а если открыть крышку, чувствовался особенный запах. Запах дерева и лака.
Надо сказать честно: во всех моих поступках и проступках, которые я совершала в детстве, — и то, что я в младшей школе побила одноклассников, и то, что в старших классах покрасила волосы в ярко-розовый цвет, и история с тем, как я бросила школу, и мои многочисленные уходы из дома, и то, что я попадала в подозрительные компании, — во всём этом виновата была только я сама. Я сама была и причиной, и результатом своего поведения. Родители не были ни в чём виноваты. Я их любила. Я просто не знала, как нужно жить. Абсолютно не понимала смысла жизни.
Однажды Он сказал мне не в упрёк, а по-доброму:
— Ты очень плохо ориентируешься в жизни. Просто как будто заблудилась и зашла куда-то очень далеко.
В тот момент мне захотелось расплакаться. Чувства разом нахлынули в душу, и я ничего не могла поделать с собой. Я была всю жизнь одинока. Не смогла стать Топо Джиджио. Я ни разу не почувствовала себя несчастной, но у меня было пусто на душе. Я жила, но не знала, для чего. Как нужно жить? Для чего нужно жить? Не понимала — до встречи с Ним.
•В тот день мы должны были переезжать. Утром я, мама и Махо втроём пошли завтракать в ресторан, в который обычно ходят семьями. Была отличная погода. Деревья сакуры возле остановки были все в цвету.
Я ела комплексный завтрак: горячие блинчики, сосиски и взбитый омлет. Я поливала блинчики сиропом, тесто пропитывалось, и они становились сочными.
Мы съели довольно много. Почти не разговаривали. Потому что не знали, что сказать. В ресторане было светло, вкусно пахло жареным беконом.
Мама и Махо всё доели, долго пили кофе, им приносили кофейник и доливали ещё кофе, и они всё время курили. У Махо на левой руке был браслет, и, когда на него попадали солнечные лучи, он переливался и сверкал.
За завтрак заплатила Махо. Она угостила нас в подарок на расставание.
Мы вышли на улицу. Дул приятный тёплый ветер, мама, как павлин, расправила грудь, потянулась вверх, к небу и закрыла глаза.
— Какой чудесный день! — сказала она с улыбкой. Мама — человек сентиментальный, но сколько мы ни переезжали, она ни разу ни плакала и ни жалела о разлуке.
— Увидимся снова в ближайшее время! — пообещали мы с Махо друг другу. — Наклеим одинаковые наклейки на ногти, пойдём вместе в караоке: будем петь новые песни группы SPEED.
Напоследок Махо сказала маме:
— Хорошо бы, если б твой парень нашёлся!
— Спасибо тебе, — улыбнулась мама в ответ. — Всё будет хорошо.
Её ответ прозвучал с такой уверенностью, как будто это Махо ждала нашего папу, а мама хотела её успокоить.
Сакура — интересный город. Светлый и неторопливый. В городе много памятников и скульптур, тихо и уютно, есть старые торговые ряды. На углу возле магазина бытовой электротехники стоит кукла какого-то инопланетянина. Мама всегда, когда мы проходим мимо, гладит этого обтрёпанного инопланетянина. У него из ушей торчат какие-то антенны, сам он в сапогах, руки в перчатках, а большой палец на правой руке поднят вверх.
Мама работает: даёт уроки музыки в музыкальной студии, которая находится в двух остановках от нашего дома, и три вечера в неделю работает в баре. По её словам, это хорошо «и с психологической точки зрения, и для материального обеспечения». Хорошее материальное обеспечение — это когда есть запас накопленных денег.
В отличие от Такахаги, здесь нет моря. Поэтому в выходные дни мы с мамой ходим гулять в парк, который раньше примыкал к старинному замку. Замок снесли, но парк остался. Он довольно большой. Там есть и рощицы, и газоны, куда ни взгляни везде видно небо, и воздух очень свежий.
Позавчера мы тоже ходили туда погулять.
В тот день мама немного устала. Когда она устаёт, вокруг глаз у неё появляются тёмные круги, да и голос становится какой-то грустный, так что я сразу понимаю, что она устала.
— А может, ты слишком много куришь? — спросила я её.
Она изобразила на лице удивление:
— Какие глупости! Не шути так. Сигареты — это же мой основной источник питания.
Потом она достала их из маленькой сумочки, одну сунула в рот и прикурила.
— Ты как ребёнок! — Я сделала вид, что эта тема меня больше не интересует. — Я забочусь о тебе, а ты…
После этих слов мама выпустила дым.
Мы присели на вал бывшего рва, который был выкопан вокруг замка, и выпили кофе с молоком. Тот, что мама приготовила и взяла с собой из дома в маленьком термосе. Мы с ней не пьём готовый кофе, который продаётся в банках. Мама говорит, что в нём «смертельная для человека доза сахара».
— Как тебе в новой школе? — спросила мама. Прошёл месяц, как я сменила школу.
— Как обычно… — ответила я. Она только кивнула в ответ.
Мы с Рикако переписываемся. Рикако мне сказала, чтобы я ей писала, потому что она обязательно будет отвечать. Мы с ней добавили несколько пунктов в нашу «Клятву дружбы». Вот какие:
6. Обо всех происшествиях, изменениях и открытиях сразу сообщать в письме.
7. Обязательно снова встретиться.
8. Не забывать друг друга…
С тех пор как мы сюда переехали, чаще бывает так, что я прихожу из школы, а мамы нет дома. Конечно, можно сходить к ней в музыкальную студию в районном доме культуры, где она даёт уроки музыки, — она и сама говорит, чтобы я заходила, — но я ещё ни разу не зашла.
•Дом, где мы живём, старый, наша квартира — угловая, на первом этаже. Зато к балкону примыкает садик, и мне это нравится. Маленький, заросший сорной травой.
Бар, куда я устроилась на работу, называется «Цумики»[6]. В нём только места за барной стойкой, и он довольно тесный. Я работаю три дня в неделю с восьми вечера до часу ночи. Хозяин бара — мужчина, давнишний знакомый хозяйки «Дэйдзи».
— Так, говорите, вы сами из Токио? — спросил меня вчера один посетитель. — Я тоже из Токио. Из Канды[7]. Просто в прошлом году купил в этом районе дом… Конечно, здесь хорошее место, на работу до Токио можно добраться… Но, честно говоря, по сравнению с Кандой, тут такая деревня!