Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь
– Про жребий… что он у всех одинаковый.
– Начали! – жестко сказал Редингот и завертел стеклянный барабан, полный разноцветных шаров, на каждом из которых было написано название страны. – Гренландия!
Семенов и Лебедев бросил жребий так внезапно, что никто в зале не успел пригнуться.
– О горе мне! – раздалось из первого ряда: высоченный дядька с пятью трубками в зубах вынужден был сильными руками схватить страшный жребий, летевший прямо на него.
Все посмотрели на дядьку не столько с состраданием, сколько с изумлением: он умел говорить так, что ни одна из трубок не выпадала у него изо рта, и при этом все пять спокойно попыхивали, как бы не имея отношения к происходившему. – В пятый раз Гренландия… – продолжал дядька в отчаянии. – Какой-то просто свинский рок тяготеет надо мной! Я излазил эту Гренландию вдоль и поперек, я весь обморожен, белые медведи уже приветствуют меня, немногочисленные аборигены на своем языке дали мне прозвище «девочка со шведскими спичками»… а местные собаки вообще считают, что меня прислали им в качестве корма!
Последнее высказывание вызвало у Сын Бернара гомерический хохот – сначала пентаметром, потом гекзаметром. Однако, вспомнив, что он осуществляет контроль за жеребьевкой, Сын Бернар передними лапами задушил в себе хохот и по всей строгости спросил с дядьки:
– Вы против жеребьевки?
– Да нет, – справившись с нервами, ответил тот. – Просто есть ведь и какие-то другие страны, которые тоже хочется посмотреть…
Редингот, начавший было опять вертеть барабан, остановил его настолько властным жестом, что барабан весь съежился.
– Значит, так. – Голос Редингота прозвучал жутко. – В наших рядах только что возникла одна отвратительная тенденция, и породили эту тенденцию – Вы. – Тут Редингот вплотную подошел к дядьке с пятью трубками и карими своими глазами принялся буравить его до крови.
Дядька ревел и стонал, как Днепр широкий. Прочие лучшие умы человечества с ужасом смотрели на страшную пытку, о самом существовании которой они еще мгновение назад не подозревали.
«Редингот буравит дядьку глазами, – стенографировала Марта трясущейся рукой. – В дядьке одна за другой возникают скважины, из них, подобно нефти, хлещет его черная душа. Ужас охватывает мои немеющие члены – и я не в силах писать дальше…»
– Меньше эмоций, Марта. Вы же все-таки летопись пишете, а не сочинение на тему «Как я провел лето»! – сделал замечание Редингот, заглядывая в написанное Мартой и прекращая процесс бурения.
– А как Вы, кстати, провели лето? – поинтересовалась Марта.
– Паршиво, – ответил Редингот. – А Вы?
– И я, – вздохнула Марта. – Вы куда-нибудь ездили?
– Нет, никуда, дома был. Болезни всякие замучили…
– Это какие же, если не секрет?
– Да старые болезни!.. Со зрением, скажем, нелады постоянно: время от времени совершенно перестаю видеть деньги… Все остальное, понимаете ли, прекрасно вижу – никаких проблем вообще, а денег – не вижу. И вот что поразительно: мелкие – те иногда продолжаю видеть даже тогда, когда крупные – уже перестал. Хотя, казалось бы, наоборот быть должно.
– Это у Вас какой-то вариант близорукости. – Марта задумчиво жевала авторучку, пока чернила не хлынули ей в горло.
– Вряд ли. Тут наверняка посерьезнее что-то, – вздохнул Редингот, помогая ей приготовить полоскание. – Дело в том, что я в такие периоды мелкие деньги и с близкого расстояния вижу, и с далекого – причем одинаково хорошо. Правда, это только сначала… потом я и мелкие перестаю видеть. А крупные – тех просто сразу не вижу.
Тщательно прополоскав горло, Марта спросила:
– Что-нибудь еще беспокоит?
Редингот кивнул:
– Несовершенство человеческой натуры, неумение окружающих отличать истинные ценности от мнимых, так и не преодоленный разрыв между умственным и физическим трудом, деструктивность сознания современного человека, особенности структуры настоящего художественного произведения…
– Как насчет отвратительной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту, – она Вас не беспокоит, Редингот? – бестактно перебил его Сын Бернар.
Поморщившись от такой бестактности, Редингот сказал:
– Всему свое время, Сын Бернар! Я еще не спросил Марту, где и как она провела лето…
– Пустяки, Редингот! – попыталась замять неловкость Марта. – Это совсем неинтересно: я провела лето на брегах Невы, причем на правом и левом одновременно – в ожидании, что меня кто-нибудь окликнет.
– Окликнули? – живо поинтересовался Редингот.
Марта помотала головой.
– А кто должен был окликнуть?
– Не знаю… – задумчиво ответила Марта. – Кто-нибудь… Но никто не окликнул.
– Вы, что же, вели себя как-нибудь… необычно?
– Почему? – с удивлением взглянула на него Марта. – Я вела себя обычно. Я шла по песку.
– Просто… – попытался оправдаться Редингот, – просто людей окликают, когда прохожим кажется, будто с ними что-то не в порядке.
– Нет-нет, – заверила Марта, – со мной все было явно в порядке. А что могло бы со мной быть не в порядке?
– Ну… – Редингот задумался. – Ну, слезы, ну, взгляд блуждающий, ну, красные пятна на щеках…
– Какие-то Вы ужасы рассказываете! – рассмеялась Марта. – Я не знала, что все это нужно иметь, чтобы тебя невзначай окликнули…
– Вы хотели, чтобы Вас так окликнули, – чуть ли не с ужасом уточнил Редингот, – невзначай?
– А что?
– Но, милая Вы моя… – Редингот покачал седой головой, – это же и есть самое невозможное – чтобы невзначай окликнули!
Марта опять рассмеялась.
– Когда-нибудь я расскажу Вам… я расскажу Вам это ощущение: кто-то сидел на брегах Невы. И Вы поймете…
– Если бы я тоже шел тогда по песку, – сказал вдруг какой-то Голубь из третьего ряда, – я бы обязательно окликнул Вас.
Марта посмотрела на Голубя и проникновенно сказала:
– Спасибо. Вы милый.
– Так как же все-таки насчет отвратительной тенденции, порожденной дядькой с пятью трубками во рту? – в очередной раз проявил нечуткость Сын Бернар.
– Да чтоб Вас!.. – в сердцах сказал Редингот. – Вот привязались-то – не на жизнь, а на смерть! Ладно: теперь насчет отвратительной тенденции.
Марта вынула из сумочки новую авторучку и приготовилась писать.
– Отвратительная тенденция, – задиктовал Редингот, – состоит в том, что кое-кто здесь, – он с тревогой оглядел всех присутствовавших, особенно задержавшись на пробуравленном в нескольких местах дядьке с пятью трубками во рту, – склонен выбирать страну, по территории которой ему предстоит выкладывать Правильную Окружность из спичек, так, как выбирают место отдыха! Взять хоть Вас, – снова взглянул он все на того же дядьку, сделав в нем еще две дырки, в районе северного предплечья, – Вас, дорогой мой, в Гренландию не в отпуск посылают! Выпади Вам Швейцария – Вас бы и туда не в отпуск посылали. И озабочены Вы должны быть не тем, чтобы страну смотреть, а тем, чтобы как можно лучше выполнять возлагаемые на Вас обязанности. В то время как Ваша черная душа…
– Черная душа уже вышла из меня, подобно нефти! – напомнил дядька с пятью трубками во рту и сослался на соответствующую страницу стенограммы Марты. Марта проверила и подтвердила правильность цитаты.
– …в то время как бывшая Ваша черная душа, – исправился Редингот, – алкала лишь одного…
– Прямо так и писать – «алкала»? – переспросила Марта.
– Прямо так и писать: алкала лишь одного, а именно: прокатиться на халяву по странам Бенилюкса!
– Я ничего не говорил про страны Бенилюкса! – защитился дядька с пятью трубками во рту. Его фамилия была Корнилов – это наконец имеет смысл сказать, чтобы все время не повторять словосочетания «дядька с пятью трубками во рту».
– Да, Корнилов, Вы не говорили про страны Бенилюкса, – согласился Редингот, – но Вы думали про них и лелеяли их в Вашей бывшей черной душе! Иначе Вы не кричали бы: «О горе мне!» – узнав, что Вам предстоит отправиться в Гренландию… тоже, кстати, на халяву.
Разоблаченный Корнилов, затыкая пальцами пробуравленные в нем дырки, выбежал из зала в фойе, но и там, в фойе, как доложили наблюдатели, не смог вынести своего позора и был вынужден принять большую дозу цикуты. Его даже не стали хоронить – просто выбросили тело во двор и забыли о нем навсегда.
– Пусть это послужит уроком всем присутствующим, – бесстрастно сказал Редингот, и лица всех присутствующих навеки покрыл румянец стыда. – Затраты Оргкомитета Умственных Игрищ и без того велики. Они включают в себя расходы на миллиарды и миллиарды коробков спичек, расходы на транспорт до самого места работы – причем в оба конца, обращаю ваше внимание! – а также расходы на гостиницу, суточные, отпускные, расходы на выплату бюллетеней по болезни, расходы на почтовые и прочие естественные отправления родным и близким в страны их проживания и, наконец, представительские расходы… Между тем такие, как только что умерший бесславной смертью Корнилов – надеюсь, он сейчас слышит меня! – вознамерились оплатить за счет Оргкомитета Умственных Игрищ еще и свои низменные потребности: подавай им, дескать, страны, богатые достопримечательностями! Нет, нет и нет – заявляю я вам. У тех, кто отправится нашими послами в разные уголки мира, не будет времени любоваться ни Тауэром, ни Нотр-Дамом, ни пирамидами Хеопса! Денно и нощно предстоит им выкладывать линию Абсолютно Правильной Окружности из спичек по неблагодарной почве, не успевая ни глаз к небу поднять, ни оглядеться вокруг. А если это так, дорогие лучшие умы человечества, то нет и не может быть для нас никакой разницы ни между Францией и Гренландией, ни между Бельгией и Малайзией, ни между Египтом и Филиппинами!
