Данил Гурьянов - Любовь языком иносказаний

Данил Гурьянов

Любовь языком иносказаний

Глава первая

— Любовь — это жизнь души! — воодушевленно воскликнула я, обращаясь к своей подруге Тамаре, которая в этот момент пила сметану из граненого стеклянного стакана.

Было обеденное время, и мы с Тамарой сидели в столовой нашего Института. Сотрудники спускались в столовую со всех этажей, медленно продвигались с подносами вдоль стойки с блюдами, садились за столики, разговаривали, ели, оживляли своим гулом этот сонный в другие часы зал.

Мы с Тамарой уже разделались с супом, картофельным пюре с котлетами и оладьями с яблочным джемом. Практически все это время Тамара ела молча, потому что я слова не давала ей сказать, беспрерывно повествуя о том, насколько я влюблена.

Допив компот из сухофруктов, я закончила свой рассказ. Невозмутимая и самоуверенная Тамара закончила свою трапезу и отвалилась на спинку стула, переваривая мою информацию и столовскую пищу. Так как всего было очень много, Тамара спрятала свой взгляд на стенах, увешанных стендами с надписями типа: «Хлеб — всему голова» и «Каждую крошку — в ладошку», хотя вот уже несколько дней как суровое целомудрие этих стен попрала веселая яркая вывеска «С Новым 1986 годом!»

— Ну, что ты скажешь? — нетерпеливо спросила я подругу.

Тамара повторяющимися движениями смахнула со стола несуществующие соринки.

— Дура ты, Нелька, и не лечишься, — подвела итог она и ловко сгребла на поднос грязную посуду.

— Спасибо, — с легкой обидой ответила ей я после секундной паузы. С преувеличенной сосредоточенностью я стала составлять тарелки на свой поднос.

Тамара метнула на меня быстрый взгляд.

— Нель, я всегда говорила что думаю и гладить тебя по головке за твою нерешительность не буду, как бы ты этого ни хотела.

— А я этого и не жду. Я вообще только поделилась с тобой своим состоянием души, и мне не нужен твои уничтожающие оценки.

— Да, уничтожающие! — энергично подтвердила Тамара на ходу, так как мы уже несли подносы к столу с грязной посудой. — Тебе уже двадцать девять лет, и я не понимаю, как можно прожить жизнь не участвуя в ней, а лишь пассивно существуя, иначе это не назовешь! Сколько можно трагически охать и ахать! Он не подходит к тебе, ты подойди к нему! Здрасьте, — мы уже выходили из столовой, и Тамара поздоровалась с кем-то встречным.

Я тоже рассеянно кивнула головой в знак приветствия.

— Ты ничего не понимаешь! — раздраженно воскликнула я. — Для меня все это сложно.

— Опять двадцать пять! Ну что тут сложного?! Ты — женщина, он — мужчина, он тебе нравится, и ты полагаешь, что нравишься ему. Ну что еще надо?

— Чтобы он сделал первый шаг, — мы вошли в лифт, и я нажала кнопку нашего этажа.

— Знаешь, как это называется? — Тамара пыталась поймать мой взгляд. — Трусость! Да, ты трусиха! Ты не хочешь волноваться, что-то предпринимать. Хочешь, чтобы тебе преподнесли все на тарелочке с голубой каемочкой, а ты бы только сказала: «О. это как раз то, что я хотела». Нет, милая моя, если ты чего-то хочешь, то ты должна бороться за это, а не уповать на чудо, — она на мгновение замолчала, но уже не могла остановиться и потому возбужденно продолжила снова: — Нет, я вообще не понимаю, да как можно жить в такой неопределенности?! Как можно изводить себя всеми этими мыслями: любит — не любит! Ну приди к нему и разберитесь во всем! Сколько можно самоистязать себя?!

Мы вышли из лифта и пошли к нашему отделу.

— Тамара, ну вот смотри, — я все-таки пыталась втолковать ей свою точку зрения, — ты относишься к такому числу людей, которым просто признаться кому-то в любви. Но раз есть такие люди как ты, то логично предположить, что существуют и их противоположности, которым как раз непросто это сделать.

— Я понимаю, куда ты клонишь, — перебила меня Тамара. — Если ты относишься к последнему числу людей, то перебори себя!

— А ты бы смогла перебороть себя? Представь, что ты хочешь кому-то признаться в любви, но по той или иной причине вынуждена этого не делать и начинаешь перебарывать себя. Однако, я уверена, что тебе бы это не удалось, и ты бы все равно сделала признание. Точно так же и я. Как я ни пытаюсь перебороть себя, как ни пытаюсь сделать шаг первой, я не могу это совершить, ну просто не могу, я такой человек!

Тамара, не зная что сказать, растерянно покачала головой.

— А если он тоже такой человек, который не может сделать шаг первым, что тогда? — быстро нашлась она.

Я замолчала. Сначала от испуга, что кто-то тоже предполагает возможность того, о чем я часто думала, а потом от того, что мы вошли в наш отдел.

Он — это Наиль. Сейчас он сидит за своим рабочим столом и разговаривает с Петром Петровичем, а главная проститутка нашего отдела, Ульяна, достает из сумки бутерброды, чтобы угостить мужчин.

— Что это вы не пошли в столовую? — спросила Тамара, усаживаясь за свой стол.

— А нам и тут хорошо! — быстро ответила Ульяна.

Как я ее не переношу! Белая, крупная, несвежая… Соблазняет тут своими бутербродами! Конечно, пирожки-то ей испечь не дано, руки не тем концом вставлены.

— А что там сегодня давали? — поинтересовался Наиль.

— Ой, да что там могут давать! — снова влезла Ульяна, протягивая мужчинам свои бутерброды. — Кошачьи котлеты, что ли? Это у меня все домашненькое.

Ха! Я сейчас умру! Эта шлюшка строит из себя домашнюю фею!

Тамара бросила на меня многозначительный взгляд, мол, смотри, уведет.

Я вышла из нашего отдела. Бороться с соперницами из-за самца? Еще чего! Пускай Тамара меня не понимает, но это не мой стиль.

В коридоре я подошла к окну. На улице валил снег, такой чистый и белый, как мои чувства к Наилю. Наиль перешел в наш отдел несколько недель назад, и я, обычно так легко идущая на контакт, почувствовала, что при разговоре с ним немею. Я удивилась: что это со мной? Почему я вдруг начинаю тайно наблюдать за ним? Прислушиваться к тому, о чем он говорит с другими? Почему мне приятно находиться с ним в одном помещении? Почему я начинаю думать о нем круглые сутки? А однажды утром я проснулась, снова вспомнила о нем, и вдруг меня осенило — так это же любовь!

Несколько секунд я пыталась осмыслить это, пока не закричала: «Боже, как это прекрасно!»

На работу я летела как на крыльях и тайно наблюдала за Наилем уже по-новому. Как собственница. Из разговоров в нашем отделе я узнала, что Наиль, хотя ему тридцать, до сих пор неженат и живет один. Я была очень рада тому, что между нами нет никаких препятствий. Наконец-то я дождалась свою любовь! «А ведь я люблю тебя!» — с переполнявшими мою душу гордостью и радостью произносила я Наилю мысленно, наблюдая за ним, работающим за своим столом.

Почему я его полюбила? Потому что он самый лучший. Я наблюдаю за его поступками, нечаянно подслушиваю о чем он говорит с друзьями и понимаю, что этот человек смотрит на мир такими же глазами, как и я. Кроме того, я уверена, что за его мужественной внешностью, а также за его деланно-невозмутимой, а иногда слегка циничной или по-компанейски разбитной манерой поведения скрывается очень ранимая, способная на большую любовь натура. Он всегда уверен в себе, но никогда и ни одним взглядом или словом не заставил окружающих жалеть себя по какому-либо поводу, ни на секунду не отступая от своего имиджа железного и ничем не пробиваемого человека. Он быстро влился в наш уже устоявшийся коллектив, благодаря своей располагающей открытости, легкости в общении и остроумию, но я уверена, что по-настоящему он не открыл свою душу ни перед кем из наших сотрудников и что весь наш отдел думает о нем так, как он этого захотел, и только я догадываюсь о его истинном духовном богатстве, которое он не хочет распылять на всех подряд.

Когда я поняла, что влюблена, то конечно же, захотела взаимности. Но для того чтобы добиться этого, сначала нужно раскрыть свои карты. А я уже говорила, что для меня это непросто. Может, я и смогла бы сделать шаг первой, если бы мы с Наилем были близкими друзьями, но мы только сослуживцы, которые изредка обмениваются лишь приветственными или связанными с работой фразами. Подумав об этом, я твердо решила для начала подружиться с Наилем, как-нибудь завязав с ним разговор, выйдя на общие темы… Но это оказалось невозможным и причем опять-таки из-за меня. Например, стоило ему ко мне с чем-нибудь обратиться, как у меня начинало бешено колотиться сердце, я немела, краснела, лепетала что-то невразумительное, а потом думала о происшедшем в течение всего следующего часа, по истечении которого наконец-то ясно представляла, как мне нужно было ответить, но, естественно, было уже поздно. Я называла себя дурой и продолжала жить дальше, ожидая очередного подобного случая и будучи уверенной, что на этот раз я не буду такой неуклюжей в общении с Наилем. Однако, когда этот «очередной случай» представлялся снова, я опять терялась, не могла подобрать слов и в итоге упускала время. И как всегда была уверена, что в следующий раз нам действительно удастся завязать разговор.