Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака краткое содержание
Два писателя, или Ключи от чердака читать онлайн бесплатно
Марина Голубицкая
Два писателя, или Ключи от чердака
Роман
1
Сначала появилась журналистка. Правда, тогда она работала кем–то другим, но сейчас–то я знаю, что она журналистка. Она очень хотела понравиться моему мужу. Свой муж у нее был в Москве, он учился на режиссерских курсах. Своему мужу она помогала. Ей хотелось, чтоб он стал кинорежиссером, и тогда бы ей не пришлось одеваться в платья из бильярдного сукна, списанного в театральном училище. Она бы писала ему сценарии, снималась в фильмах, может быть, и в главных ролях — все говорили, что она сошла с полотен Модильяни.
У нас были разные весовые категории. Сначала я вообще была беременна, но это никого не смущало. Будущая журналистка жила недалеко, всего–то в трех кварталах, и прибегала к нам, как к соседям по общежитию, то за луком, то за конвертом, хотя и почта, и овощной были поблизости. Леня радовался: «Проходи, раздевайся». Она скидывала дубленочку, застегнутую на две разнокалиберные пуговицы, и оказывалась вполне раздетой — мы могли вдоволь любоваться натурой через реденькое плетение пряжи, истерзанной ее творческими исканиями. Ниток было совсем немного, мне едва хватило бы на берет, но ее грациозные пальчики постоянно сплетали дырочки в новом порядке, то полностью обнажая спину (голый живот еще не носили), то распределяя обнаженность равномерно по всей верхней части ее невеликого тела. Она всегда что–нибудь приносила: конфетку дочке, журнальчик мужу, мне — новый повод для терзаний и мужниных утешений: «А ты хочешь, чтоб вокруг нас была выжженная земля?»
Однажды она принесла свои тексты. Ее мужу был нужен сценарий для курсовой, моему вера в собственные таланты — это и было поводом частых встреч: мой муж с журналисткой писали сценарий. Мы оставили в МГУ нашу юность, наших друзей и здесь, на уральской почве, пытались отрастить что–то заново. Один друг был любимым и лучшим, он тоже пытался прижиться — далеко, на южном балконе, из его экстравагантных поступков мой муж с журналисткой и клеили свой сценарий, но у них были проблемы с финалом. Считалось, что журналистка понимает в кино, как–то делала для мужа сценарную разработку, — вот она и принесла свои тексты.
Один текст был явно женский. О том, как в столовой, в очереди, пропахшей остывшим супом, девушка ставит тарелки на грязный поднос и вспоминает свою маму в чистой кухне, вымытой накануне праздника. Мама вынимает из духовки противни с печеньем, с коржами для торта, ставит их прямо на пол, уставляет весь пол чем–то печеным и сладким, заполняя квартиру запахами ванили, запахами корицы… Текст был трогательный, я знала, что мама у журналистки умерла и что она содержит сына–школьника и мужа–студента.
Второй текст удивил меня так, как удивлял лишь друг, которого они заталкивали в свой сценарий. Текст был про придуманную рыбку. О том, как она отличается от непридуманной, о ее сказочно–несбыточной жизни. Что она может кататься в каретах. Шептаться на балах. Отмечать дни рождения! Текст уводил к какому–то сторожу на даче, был легким, свободным, мастерским, не был похож на перевязанные кофты.
— Как ты меня поразила, Фаинка, я никак не ожидала, никак… — закудахтала я при встрече.
— Да?.. А что? — она, как всегда, разговаривала с зеркалом в прихожей. Разглядывала лямочки на спинке, которые только вчера смастерила из тесемки.
— Этот рассказ про рыбку…
— Да?.. Тебе понравился? — она окинула меня взглядом с головы до ног.
Я уже родила и одевалась в зависимости от прихотей теплоцентрали. Я могла быть в халатике с выдирающимися пуговицами, с жирными пятнами просочившегося молока. А может, на мне были шерстяные рейтузы, захватанные ручонками в манной каше, рейтузы и байковая рубашка — Фаина не предупреждала о визитах. Запылали, заалели мои щеки, но я простила ей этот взгляд: придуманная рыбка может все.
— Ты такая талантливая! Я не думала… Не ожидала, что ты так можешь.
Она повела бровью, будто дернула губку за уголок, стрельнула глазками:
— Я еще и не то могу…
2
Наш лучший друг разбился насмерть. Не смог, не прижился и спрыгнул с балкона.
Я еще не закрепилась на новой почве, а уже держала два побега, двух маленьких дочек, мне было трудно, и в минуту отчаяния я срезала свои волосы под корень. Скальп был изборожден кривыми дорожками, я явила этот ландшафт Фаине и попросила подровнять. Лязгали ножницы в ее трясущихся пальцах:
— Не ожидала, что ты так сможешь.
Склонив голову, я сидела перед ней на табурете, пылали пятнами мои щеки.
— Ну, что ты. Я еще и не то могу.
В действительности все лихие поступки были исчерпаны, надо было прирастать. Я купила себе глубокую шляпку в стиле тридцатых и пришла в кинотеатр, где Майоров, новый Ленин друг, работал художником. А может, в тот раз мы пришли вдвоем. Может, мы пришли на просмотр курсовой, теперь–то история обрела финал. В фойе оказались только свои, стареющая поэтесса Эмма Базарова и ее свита из молодых авторов. Нас представили, меня, как всегда, не заметили, я угостила всех шоколадными конфетами.
— Не правда ли Чмутов божественно красив? — поэтесса кивнула в сторону стоящего рядом юнца, невысокого, пухлощекого, пухлогубого. Мы стояли у прилавка и ждали буфетчицу, хотелось пить. — А как он талантлив, бог мой, как он талантлив!
Талант, наверное, как и красота, подумала я, такой же конфетный, приторно–сладкий. Мне хотелось снять шляпу и обнажить бритую голову. Чмутов был мой, семитский тип, но рядом с Леней он казался просто пупсиком.
3
Через пару лет вышел номер журнала, посвященный молодым авторам. Я искала в оглавлении знакомых, нашла Чмутова, прочла рассказ и удивилась: оказывается, он и правда талантлив. Что было в том рассказе про камушек? Да то же, что и в тексте про рыбку: был талант, был писатель, остальное не помню. Я нашла еще одну фамилию: Родионов, художник, давний поклонник Фаины. Мне нравился ее портрет, сделанный в несколько мазков, я и не знала, что Родионов пишет прозу. Открыла рассказ и ахнула: «Придуманная рыбка и вообще–то очень отличается от непридуманной…» Да, конечно. Она многое может. Например, придумать себе талант.
4
Теперь он приходит без предупреждения.
— Ирина, это Володя Родионов.
У него совершенно бабий голос. Маленький, задрипанный мужичонка с коричневой хозяйственной сумкой. Из сумки торчат пустые горлышки бутылок, одно горло задраено, это — водка. Диггер лает, я выхожу на площадку, пытаюсь его не пустить:
— Володя, извини, Диггер выбежит, — я жду, что он скажет, сколько. Я дам, и он уйдет.
— Ирина, извини, я ненадолго, я только поговорить немного хотел. О литературе хотел поговорить. Мне так нравится Ленина книжка, она такая светлая…
У него такие светлые глаза. Его не пускает в свой дом Фаина. Теперь она живет одна, сын вырос и уехал в Израиль, муж стал пьяницей с режиссерским дипломом. Фаинка обманывает Родионова, что «не одна», и не впускает.
— Я ехал так далеко, я хотел подарить тебе книгу, — сказал он ей как–то в дверную щель. — Дай пятьдесят рублей, и мы в расчете.
Фаинка печалилась на другом конце провода, я не понимала, отчего в ее голосе безысходность.
— Ирина, но ведь он все оплевал: нашу юность, свое творчество, романтику, в конце концов… Ну почему так–то? Почему?
Я не знала, что ей ответить, у меня раньше не было пьющих друзей.
В следующий раз он застал ее на выходе. Переспросил: «Тебя позвали на день рождения?»
— Для него это уже как звук из детства. Как игра в ножички, как резиновый мяч… Его–то теперь кто позовет. Я вернулась и отдала ему пустые бутылки.
5
Однажды мы позвали его на день рождения. Он тогда еще не ездил в деревню, нас выселили на капремонт, без телефона, Фаинка переехала и потерялась. Это были годы пустых прилавков, но на площади Уралмаша мне попалась форель, почти придуманная рыба, серебристая спинка, черные пятнышки на розовом боку. В морозилке лежал непридуманный толстолобик, распиленный пополам, пучеглазый, огромный, весь в тине. Толстолобик был приговорен к фаршировке, форель на горячее, у друзей–художников был великий пост. Чтобы как–то отделить одну рыбу от другой, я открыла жареные грибы, хранимые с лета, словно экспонат в стеклянной банке. Про форель я прочитала в «Армянской кухне»: припускать на гальке в белом вине, подавать с соусом из кинзы и грецких орехов. Галька у меня была, плоская, круглая байкальская галька, за кинзой и орехами пришлось ехать на рынок. Почему на рынке оказались раки?.. Сколько мужу тогда исполнялось?.. В голодный талонный год у меня были раки, толстолобик в полстола, жареные грибные шляпки и порционная форель в белом вине.